Любовник смерти

Следующим утром вышло интервью Скиттер с Гриндевальдом. И магический мир взорвался, оставляя от репутации Дамблдора грязные лоскуты. Гриндевальд был самым близким и старым другом Дамблдора. Впоследствии и возлюбленным. Великая победа Дамблдора над Гриндевальдом оказалась просто актом предательства. Когда великий Светлый понял, к чему всё идёт, и что им не победить в развязавшейся войне, то просто связал спящего возлюбленного и сдал его властям, лишив палочки, памяти и обрядив в антимагические наручники. Несколько убранных им свидетелей и подправленные кое-кому воспоминания довершили созданную Дамблдором картинку. Он всегда был талантливым легилиментом и окклюментом. Дамблдор тогда уже был членом МКМ и наложенное на пленника Силенцио позволило засудить его на пожизненное за то, что они совершали вместе. Впоследствии память к Гриндевальду вернулась. Он признался в интервью к Рите, что жив до сих пор лишь потому, что в нём горит огонь мести. От любви до ненависти один шаг. И он для Гриндевальда оказался действительно одним шагом. Рита подробно рассказывала о тех месяцах в Годриковой лощине, что связали между собой Дамблдора и Гриндевальда. Альбус и Геллерт были во многом очень похожи. Почти ровесники, они оба обладали выдающимися талантами и большими амбициями, считали, что им даровано высокое предназначение и понимали, что не дело растрачивать свои способности впустую. Кроме этого, оба юноши мечтали найти так называемые Дары Смерти. Альбус, который испытывал дефицит общения со столь же одарёнными сверстниками, не смог не обратить внимание на такого блестящего юношу, каким был Геллерт Гриндевальд, и не поддаться его влиянию. Он был влюблён и добивался взаимности. Геллерт был настолько ослеплён их общей идеей и возникшими чувствами, что закрывал глаза на некоторые поступки и речи Альбуса, в который раз находя ему оправдания… Их увлечение Дарами Смерти и идеями господства и превосходства магов над магглами захватило обоих. Гриндевальд рассказывал о «новом ордене волшебников» и стремлении завладеть миром. О дуэли между Аберфортом, Дамблдором и самим Геллертом и смерти сестры Дамблдора — Арианы. О том, что Бузинную палочку, которой на текущий момент владеет Дамблдор, Гриндевальд взял не убийством, а хитростью (выкрал у Грегоровича), и что слухи о кровавом убийстве за неё были выдуманы Дамблдором для усугубления вины. Я вспомнил, как палочку получил я. Значит я не первый, кто забрал её хитростью, а не кровью. Это вполне определённо характеризует Геллерта. И о том, что знаменитой дуэли не было. А была встреча двух любовников. После которой один предал другого. А описанная схватка — лишь плод талантливого окклюмента, коим Дамблдор и являлся. Так Гриндевальд оказался пленником собственного менора, превращённого в тюрьму для одного человека. На вопрос Риты, почему же Дамблдор не убил его, Геллерт горько ухмыльнулся и сказал, что каким бы ни был Дамблдор мерзавцем, но ничто человеческое ему не чуждо. Он не смог казнить своего возлюбленного, но обрёк его на пожизненное заточение, что страшнее смерти. — Любимых убивают все*, — резюмировал Гриндевальд своё интервью строками из баллады Оскара Уайльда. А Рита вставила всю балладу целиком. Это было… сильно. Любимых убивают все, Но не кричат о том. Издевкой, лестью, злом, добром, Бесстыдством и стыдом, Трус — поцелуем похитрей, Смельчак — простым ножом. Любимых убивают все, Казнят и стар, и млад, Отравой медленной поят И Роскошь, и Разврат, А Жалость — в ход пускает нож, Стремительный, как взгляд. Любимых убивают все — За радость и позор, За слишком сильную любовь, За равнодушный взор, Все убивают — но не всем Выносят приговор. Я, прочитав интервью, некоторое время сидел молча. Если бы они не расстались, история бы пошла по другому пути. Не было бы восхождения Тёмного лорда Гриндевальда, Европа бы не утонула в кровавом терроре Второй Мировой. Что не так с Дамблдором, что он даже любимого и любящего человека пустил в расход? Что вообще не так с этим миром, что он рождает таких чудовищ, позволяя носить им белые одежды? Почему Свет творит Тьму? Тома засыпало письмами. Он собрал экстренное совещание внутреннего круга. Я вновь был там в виде пантеры, но, честно, ничего не запомнил. Ночь накануне была для меня бессонной. Дракон всё не выпускал своё сокровище, и уснули мы к утру. Поэтому я бессовестно спал в ногах Тома, вывернув кверху в беззащитном жесте своё брюхо. Правда рыкнул спросонья на сунувшегося слишком резко и близко Долохова, напугав того до заикания. А нечего вторгаться в личное пространство моего Лорда. От Долохова пахло пирогом с корицей. Лили? Я чего-то не знаю? Когда все разошлись, а Том окопался в кабинете, я вызвал Лили. И спросил прямо. Она очаровательно покраснела и сказала, что Антонин был накануне в Поттер-меноре. Этот русский пёр как танк на Берлин в 1945, и они вчера провели отличный вечер. Он был весёлым, очаровательным раздолбаем. — Знаешь, Харри, наверно раздолбаи — это моя судьба. Он чем-то напоминает мне Джеймса, — хихикнула Лили. С Гарри сидели Вальбурга и Тинки. Я был откровенно рад, что мама нашла в себе силы для нового чувства. Надо будет прошерстить этого Долохова подробнее. Я насильно вытащил Тома к обеду. Он отбивался. Я решил вопрос радикально. Встал перед ним на колени и занял свой рот. Том кончил с болезненным стоном, цепляясь за мои волосы и почти удушив меня своим членом. Всё, как он любит. Он долго целовал меня после и хотел не на обед, а в постель. Его ненасытность меня пугала. Было что-то ненормальное в его желании мной обладать. Я надеялся, что с помолвкой он станет спокойнее. Я же никуда от него не денусь теперь, даже если захочу. Да я и не хочу. Не раз ему об этом говорил. Потом Том вернулся к работе, а я ушёл в дуэльный зал. Я давно не тренировался со стилетами, хотя они постоянно были со мной. Том наложил на них какие-то хитрые чары, которые заставляли автоматически меня вставлять их в волосы, и ещё они не терялись при самых активных физических нагрузках. Я метал стилеты в три подвижных манекена и матерился как сапожник. Навык провис, и я постоянно мазал. Манекены я остановил и вернулся к азам. Одной рукой и в один неподвижный манекен. Потом с двух. Потом в намеченные точки: глаз, сердце, пах, колено. И снова, и снова, повторяя. Накидавшись стилеты до трясущихся рук, я пошёл в душ. А потом к Тому в кабинет, чтобы вытащить его уже на ужин. Его работоспособность меня поражала. Северус был таким же маньяком. Если было интересно, то он в лаборатории даже ночевал. Вечером, после ужина, когда мы по традиции сидели на диване перед камином, я задал ему этот вопрос. Почему он такой ненасытный. Не могу сказать, что я не доволен. Я готов был брать всё, что он мог предложить. — Я уже говорил тебе, кто ты для меня. — Твой личный сорт героина. Но это не всё. — Когда я обладаю тобой, ты принадлежишь мне на сто процентов. Никто и ничто не стоит между нами. Ни прошлое, ни будущее, ни твои друзья или родные, ни мои последователи. Только ты и я в целом мире. Это ощущение невозможно повторить или подделать. Невозможно найти ему замены. Я не могу остановиться, я хочу соединяться с тобой снова и снова. Если бы я мог, я бы влез тебе под кожу, внутрь тебя и никогда бы не покидал. Я не знаю другой возможности проявить то, что я чувствую к тебе. Мне не хватает слов. Обладание тобой сводит меня с ума. Ты стимулируешь мой центр удовольствия в мозге. Твой запах, твоё тело, твой взгляд, каждый твой стон. Всё в тебе. Даже когда ты злишься на меня, я схожу с ума от любви и желания. Я одержим тобой. — Это звучит… странно. — Я понимаю. Но это правда, как она есть. Тебе же не нужны от меня лживые, но красивые слова. Я помотал головой в отрицающем жесте. — Ты можешь делать со мной, что хочешь, любовь моя. Только не убивай. Как в том горьком стихе, что прочитал печальный Геллерт. — Скорее ты убьёшь меня, — хмыкнул Том, — попадая в разные самоубийственные ситуации. Наши взгляды перекрестились, соединяя души. Я видел в отражении шоколадных глаз себя. Такого как есть. Без ярлыков и оценок.