Любовник смерти

— Волнуешься? Том выгнул бровь и вопросительно посмотрел на меня. Мы стояли перед зеркалом, в костюмах и парадных мантиях, что крепились двумя фибулами к воротнику костюма. Их не принято было запахивать. На Томе были чёрный костюм и мантия, на мне костюм сливочного цвета и мантия глубокого зелёного цвета. Добби пытался уложить мои волосы как у лорда, но я собрал их в высокий хвост. Я иду в семью, в первую очередь, и лишь во вторую — на приём. — Почему я должен волноваться? — Ну, там не будет твоих вассалов. Почти. — Уточни. — Регулус и Ремус с парами. — Думаешь, я буду разбрасываться Круциатусами прямо с порога? Я пихнул Тома в плечо. — Причём здесь это! Я переживаю, чтобы тебе было комфортно. — Если ты не заметил, то мне везде комфортно. О да, что на дуэли, что на ритуале, что в раздаче наказаний, что в обществе, — аура непоколебимой уверенности в себе и спокойствия сопровождали Тома. Только ревность и страсть снимали с него эту маску. Я хихикнул, вспоминая анекдот про мальчика и Санту. Маленький мальчик просыпается в рождественскую ночь от какого-то шороха. Открывает глаза и видит Санта-Клауса, вылезающего из каминной трубы. — Здравствуй, дорогой Санта-Клаус! Я так рад! Все говорили, что тебя нет, а теперь я вижу, что ты есть! — Да, мальчик, я есть. Я был немного неосторожен, и ты меня увидел. Теперь мне придется тебя убить… Том смотрит на меня, как будто видит в первый раз, проводит костяшками пальцев по скуле, подбородку, очерчивает овал лица. Наклоняется и шепчет на ухо: — Я так хочу сейчас снять с тебя всё, все эти тряпки. Распаковать тебя, вылущить и добраться до сердцевины. До твоего тела, твоей золотистой кожи, твоих родинок на плечах, шрамов, до твоего запаха и твоего вкуса. Целовать твою кожу, прикусывать, втягивать в рот. Зарыться носом в твои волосы и держать в руках запястья. Заставить тебя стонать подо мной, выгибаться, биться. Входить в тебя, ощущая каждое препятствие, раздвигая собой кольцо твоих мышц. Двигаться внутри тебя, ощущая узость, бархат, шёлк, жар. Смотреть, как расширяются зрачки и закатываются глаза. Пить твоё срывающееся дыхание и прерывистый шёпот. Пробовать вкус твоего терпкого семени. Ощущать тяжесть расслабленного после оргазма тела. Сказать тебе прямо в рот, в глаза, что люблю тебя. Брать тебя снова и снова. Обладать тобой до скончания веков. Ты моё сокровище. Когда он отстраняется, я горю. Жар затопил меня ещё на первых фразах. Я ничего не понимаю и ничего не хочу, кроме него. Я хочу его так, что во рту сухо, свело скулы, а дыхание сбилось напрочь. Я поднимаю к нему своё растерянное лицо, и он накрывает мои губы поцелуем. Я растворяюсь в нём, как сахар в тёплом молоке. Неотвратимо, без остатка. Дотла. Рождественский ужин был назначен на восемь вечера. Мы опоздали на полчаса. Том взял меня прямо там, в гардеробной, у зеркала, прижимая к стене и терзая мою шею поцелуями. Это было быстро, горячо, страстно. Он почти выжег меня изнутри, когда оргазм белой вспышкой накатил на нас обоих, двигающихся в едином темпе, будучи одним целым в этот момент. Нас осыпала золотая пыль, а я висел обессиленно на Томе, зажатый между ним и стеной. Магия клубилась над нами, сплетаясь в жгуты, заковывая нас в кокон, связывая крепче самых сильных клятв и ритуалов. Том пришёл в себя первым, опуская меня на пол, прислоняя к стене. Бросив на нас Очищающее, поправил свою одежду, поднял с пола мои штаны и бельё, присел на пятки, одевая меня. Шлёпнул меня ладонью по бедру. — Мы опаздываем, Харри! Давай, помогай мне! Это твои родственники и твоя вина, что мы опоздаем! — Моя?! — возмущение действует как оплеуха. Я собираюсь и начинаю активно помогать Тому втряхивать меня в узкие штаны. — Да! Ты был слишком соблазнительным, чтобы идти в общество похотливых мужиков плохо натраханным. Я закатываю глаза, заправляя рубашку в штаны и застёгивая жилет. Тому хорошо, он только ширинку расстегнул. Мне же почти заново одеваться. Подбираю с пола зелёный шейный платок, оборачиваюсь к зеркалу и замираю. Вся шея в засосах, как шкура у леопарда. — Том! — возмущённо тычу я в своё отражение. — Убери это! — Нет! — он складывает руки на груди в жесте отрицания. — Тогда я пойду голым! Чтобы видели и всё остальное! — я начал расстёгивать жилет. Том кривится, лёгкий взмах рукой, и на мне нет ни пятнышка. Безупречный Том и встрёпанный я выходим из камина Поттер-менора. Лили, с уложенными в затейливую высокую причёску волосами, в красивом мятном платье до середины икр, встречает нас. Я рассыпаюсь в извинениях, но Лили машет рукой и обнимает меня. Крепко. Делясь беззаботностью и счастьем. Том галантно целует пальчики Лили. Все уже собрались. Меня представляют Регулусу Блэку. Это невысокий молодой человек, очень красивый. Типичный Блэк. У него чёрные слегка волнистые волосы, синие глаза и тонкие черты лица. Рядом с ним парень чуть постарше, с длинным носом, большим смеющимся ртом, соломенного цвета волосами. Бартемиус Крауч-младший. Так вот кто его загадочный партнёр. Барти окидывает меня внимательным взглядом, жмёт руку и слегка вопросительно смотрит на своего сюзерена. Тот легко кивает головой, давая понять, что здесь, в этой семейной рождественской обстановке, они просто гости гостеприимного дома Поттер. Рема я дружески обнимаю. Представлять Тома ему не нужно, поэтому они просто жмут друг другу руки. Его девушка, которую зовут Ма Ри, очень привлекательна. И чем-то неуловимо напоминает мне Чжоу Чанг. Как в последствии оказалось, она японская ведьма-лиса, кицунэ. И её возможности оборота слегка другие, чем у классических оборотней, страдающих ликантропией. Я обнимаю Сириуса, целую ручки Вальбурге и вот очередь доходит до Гарри. Малыш выглядит так, будто держит солнце в ладонях. Весь светится счастьем, безмятежностью, улыбкой. На нём симпатичный костюмчик гнома, зелёный и красный, с крупными декоративными пуговицами. И колпак с небольшим колокольчиком на конце. Не могу отказать себе в удовольствии потискать его и пощекотать. Через полчаса ему уже ложиться спать, поэтому я с неудовольствием возвращаю его в манеж, шепнув на ухо на парселтанге, что утром его будут ждать подарки. Потом мы садимся за обильный и богатый рождественский стол, с традиционной индейкой, пудингом и зажжёнными красными свечами в подсвечниках, украшенных падубом, остролистом и плющом. Вначале все немного скованы. Только Вальбурга и Том совершенно расслабленно ведут ничего не значащий разговор. Но вот эльфы разливают нам вино, мы чокаемся, расслабляемся, затеваем разговоры. Во главе стола сидит сияющая Лили, одаривая каждого счастливым взглядом. Напротив неё сидит Том, величественный, вальяжный, с лёгкой улыбкой на губах. Они переглядываются, улыбаются, и я чувствую их взгляды на себе. Любящие такой разной любовью, но согревающие меня больше, чем самый жаркий костёр.