Mine

      —Спасибо за трость, сэр. — парень, пошатываясь, шел к дверям лаборатории. Трость помогала ему не запнуться об складку ковров или гвоздей, торчащих из пола. Он не спешил, аккуратно ступал на холодное покрытие и шептал что-то, разобрать было сложно. Немного погодя, трость уперлась в порожек дверей лаборатории.       —Так…двадцать шагов с хвостиком до дверей, — ноги аккуратно переступили и встретились со скользкой плиткой. Внезапно из-под стола вылетело что-то черное, приглядевшись, я понял, что это котенок прибежал на своих четырех малых. Он поприветствовал своего хозяина потиранием мокрого носика об его ногу.       —Что это, котенок? — он поднял его в воздух и прижал к груди, трость была все еще в правой руке. — Как тебя зовут, малыш?       —Лори, ты его так назвал, — я положил руку на его плечо.       —Да? Этот котенок мой…, — он поцеловал пушистое создание в лоб и начал поглаживать.— Не думал, что он у меня когда-то будет, почему-то кажется, что мне это знакомо, — мне было не понятно, что он считал под словом «это». Возможно то, что осталось в его памяти.

***

      Все-таки хорошо, когда рядом тот, к кому привык, я смотрю и понимаю: без него свое существование не смогу представить. В последнее время я очень много раз уходил в себя и свои мысли, думал о том, в чем мое предназначение, кто мой творец и какие у него были на меня планы. Я желал и проклинал все это, метание с одной тропы на другую утомило меня, как странника, потерявшегося в лесу. И вот вокруг меня стоят частоколом деревья, тьма непроглядная, ветер тревожит тело, забирая тепло, слышится гаркание облезлых, поседевших ворон. Нет сил, чтобы подняться, растираю слезы испачканными в грязи руками, цепляюсь за подолы потрепанной одежки, но все равно не могу признать, в какую огромную лужу я сел. Оглядываюсь по сторонам, пока в глазах не зарябит, но ничего нет. Хочется закрыть глаза у уснуть прямо под трухлявым деревом, мокрый мох под ладонями. Собственное порождение разума копает мне могилу, которую наполнят перегноем и землей, но ни один росточек не взойдет на этом месте. Все исчезнет, возможно, даже память обо мне.       Какое темное небо сегодня, даже крон сосен не видно, прямо как у меня. А что это за кроха светится средь этой смоли? Свет совсем малый, гляди вот-вот потухнет, как свеча на ветру. Но она плывет себе дальше, сквозь черные колья, все равно видна. Холодный луч доходит до меня, играет на щеке. Прикладываю руку, а он такой теплый, будто специально на солнышке лежал. Вижу: стало не так темно, стволы деревьев видны на фоне блеклого неба, кое-где просачивается зелень, а под боком скромненько устроилась полянка мелких голубеньких цветов.       Так выглядит жизнь? Все здесь простое, цветы и трава самые обычные. Но я уверен, что мой лес вскоре порастет обилием этих чудесных созданий, запоет дружный хор, а я буду сидеть под могучим дубом и говорить со своим другом, катая в ладонях комочек пахнущих трав. А тот лишь поцелует мой лоб своими теплыми губами. А большего мне и не надо.

***

      Шелк такой приятный, особенно, если он покрывает голое тело. За большими окнами открывался пресный вид на свой же городок: гнусные домики с поехавшими крышами, заросшие сады и гул людей и машин, меняющихся так же быстро, как кадры на старой ленте для кино. Что-то мелькает вдалеке, огни городка зажигались неравномерно. Перебирая пальцами одеяло, я наблюдал этот пейзаж; в комнате прохладно; мурашки пробегают по правому плечу; половина постели пустует; нет желания к ней прикасаться. В моих покоях почти ничего невидно: ни того кожаного дивана, усыпанного шипами, ни картин, ни реликвий, раскиданных, как соль на полу. Пальцы запутались в шелке.       За дверью стали слышатся чьи-то тихие шаги, а вскоре и слова.       — Хозяин…, — тот, видимо, пытался найти меня. Об этом говорил и скрип дверей соседних комнат, бедненький, бьётся над этим делом, как муха об стекло.       — Хозяин…, — послышалось еще раз, и петли скрипнули.       — Что такое? — подал я ему знак, он сразу же оживился, ступая аккуратно на ковер в комнате, у него не было с собой трости. Его руки были выставлены вперед, я смог различить что-то красное, только вблизи можно было увидеть зажившие ранки на ладонях.       — Где успел пораниться? — немного требовательно спросил я.       — Ваза разбилась в коридоре, а когда убирал осколки — порезался. Я аккуратно уложил мальчика на кровать, накрывая одеялом. Его голова была под моей, а ноги поджаты и расположенные между моими. Так мы и заснули.