Всё то, что было мной

      Цзин Бэйюаню снова снятся кошмары.       Холод обнимал его со спины и, пробираясь костлявыми пальцами под полы тёмно-зелёного ханьфу, оставлял на коже незримый отпечаток смерти. Цзин Ци чувствовал, как неконтролируемый страх сковал его тело, но он был немощен, ослаблен и потому не мог, при всём желании, ему противостоять. Цзин Бэйюань спал, и сон этот, подобно летаргии, похитил у него сознание, но не убил, рассеяв тусклый свет его хрупкой, измученной души среди безвольных призраков, беззвучно путешествующих в чертогах Жёлтых Источников.       Недвижимый, Седьмой Лорд замер в позе безмолвного ожидания перед невзрачным монолитом Камня Трёх Существований — он стал его надгробием на шесть перерождений. Испещрённый трещинами, истёртый ветрами и веками, этот Камень, казалось, был единственным свидетелем его, Цзин Бэйюаня, сожалений.       Сожалений о жизни, которой никогда не было.       Посеребренные страданиями пряди волос рассыпались по безвольно опущенным плечам Седьмого Лорда, что вот уже более шестидесяти лет сидел здесь, ожидая встречи со смертью.       Встречи со смертью, которая оборвала бы его жалкое, лишённое смысла существование.       Шесть жизней, но каждая — наполнена страданиями и бесконечной болью, что растерзала на куски его некогда налитое силой тело, растёрла в крошку душу, а вместе с ней и чувства — то драгоценное и единственное, что когда-то согревало изнутри и даровало свет.       Цзин Ци не мог пошевелиться. Его сознание было погружено во тьму, и в ней он ощущал лишь отчаянье, холодными руками схватившее его за горло. Седьмой Лорд не мог дышать, перед его глазами проносились вспышки, в которых он, истерзанный воспоминаниями, видел отражения своих перерождений. Искорёженные, они представали перед ним изломанными линиями, что неизменно подводили к одному финалу — смерти.       И Цзин Бэйюань умирал. Снова и снова.       Пока однажды тёплые ладони вдруг не вырвали его из этой темноты.       — Что ты делаешь? — удивился Цзин Бэйюань, смаргивая с ресниц тяжёлое марево кошмара.       Лицо У Си непроницаемо, не по годам серьёзно. Он не ответил на вопрос Цзин Ци: нахмурив брови, юный Шаман с нечитаемым выражением лица держал его запястье там, где под тонкой кожей с ритма сбивалось эхо встревоженного сердца.       — Каков будет прогноз, целитель? Сколько мне осталось? — На губах Цзин Бэйюаня заиграла беззлобная усмешка, а в глазах — двух ясных светочах — распалились во сне угаснувшие искры.       Цзин Ци забавлял серьёзный вид этого маленького ядовитого юноши — его хотелось поддразнить, чтобы расцветить эту хмурость, так не шедшую к его острым южным чертам, хотя бы крошечной улыбкой.       Он потянул У Си за широкий рукав и, воспользовавшись моментом, попытался повалить его на кушетку, где Цзин Ци удобно устроился на послеобеденный сон. Казалось, Цзин Бэйюаня совсем не волновал тот факт, что юноша перед ним был сведущи не только в медицине, но и в боевых искусствах, а потому без туда мог ответить на столь бесстыдную провокацию со стороны избалованного князя Наньнин.       Тело У Си было крепким и гибким, а реакция — превосходной. Ему не составило труда ловко перехватить преимущество и, несильно надавив на плечи, прижать бессовестного Цзин Бэйюаня к постели.       — Твой режим плохо сказывается на здоровье, — строго, проигнорировав волнующую кровь близость, сказал У Си. Он мягко сжимал чужие запястья в своих крепких, грубо-шершавых руках, и, ни на секунду не отводя взгляд, смотрел в тёмные глаза напротив. Дыхание У Си было ровным и звучало в унисон с дыханием Цзин Ци, но его сердце, смущённое влюблённостью, забилось так сильно, что, казалось, было готово вырваться из груди.       Пристыжённый своей реакцией, У Си поспешил отстраниться.       — Тебе нужно следить за своим режимом, — повторил У Си, однако на этот раз его голос звучал тихо и хрипло.       Бэйюань усмехнулся. Ну, разумеется, сейчас его, столетнего, пресытившегося семью перерождениями старика, снова будут отчитывать за совершенно естественное желание вести праздную жизнь.       — Вот как? — наигранно удивился он, удобно откидываясь на спинку кушетки. Казалось, Цзин Ци совершенно не заметил ни суетливой капитуляции У Си, ни его неспокойных, несвойственных ему, сдержанному юноше, перемещений по комнате. Наслаждаясь своим положением и приятным теплом разливающейся по телу лени, Цзин Бэйюань беззаботно продолжил: — И что же юный Шаман мне посоветует?       — Проводить больше времени на свежем воздухе, меньше пить вина и заняться медитацией.       — Медитацией?.. — Два предыдущих пункта, полностью идущих вразрез с принципом саморазрушения, который Цзин Бэйюань избрал для себя в новой жизни, он благополучно пропустил мимо ушей.       — Да, — кивнул У Си и устроился за низким столиком, где лежало несколько книг, которые принёс У Си. Цзин Ци давал ему множество сборников для самообразования, и каждый юный Шаман прочитывал за ночь. Он был любознательным и способным учеником, а ещё... А ещё он был ужасным энтузиастом здорового образа жизни. — Я мог бы показать тебе несколько практик для восстановления покоя души и тела.       — Когда?       — Мы можем начать сегодня вечером.       — Какая досада! Именно сегодня вечером я буду занят, — наигранно расстроился Цзин Ци.       — Правда? Чем? — насторожился У Си.       Бэйюань видел, как недоверчиво сверкнули его глаза и напряглись широко расправленные плечи.       — Я обещал Чжоу Цзышу выпить с ним вина, — выдержав короткую, интригующую паузу, радостно объявил Цзин Ци и, довольный своей проделкой, звонко рассмеялся.       У Си хранил хмурое молчание. Все слова, когда-либо сказанные Цзин Бэйюаню, были продолжением его искренности, его заботы, которую он желал бескорыстно возлюбленному подарить. Однако сейчас, услышав беспечную насмешку Цзин Ци, У Си не смог совладать с горечью, что вдруг подступила к его горлу. В один момент в его сердце, согретое самыми мягкими, самыми трепетными чувствами к этому человеку, как будто бы вонзили тонкую иглу. Она не навредила, но заставила свет в глазах У Си померкнуть.       И если Цзин Бэйюань и заметил неладное, искупить свою вину он не успел: безмолвный, У Си покинул его дом так же быстро, как и появился.

* * *

      У Си не приходил к нему несколько долгих недель, и за это время Цзин Бэйюань вдруг успел вспомнить, что значит чувствовать вину и скучать по кому-то, кто стал неотъемлемой частью твоей жизни, так сильно, что не можешь найти покоя и утешения даже в некогда горячо любимых вещах. Цзин Ци привык видеть своего маленького ядовитого юношу рядом; чувствовать его обжигающий взгляд, полный уважения и чего-то совсем неуловимого, трепетного; слышать его тихий, чарующе-глубокий голос. Без него дни юного бездельника потускнели, а ночи, напротив, — наполнились слишком яркими, слишком правдоподобными кошмарами. Они вынимали душу в беспокойное сияние полной луны и всё сильнее заставляли тосковать при свете ласкового солнца.       Ожидание было подобно маленькой смерти — Цзин Ци измерял её беспокойными шагами, каждый раз непроизвольно срывающимися в сторону поместья У Си. Их дома разделяла лишь крошечная, узкая дорожка, но сейчас даже это расстояние оказалось для Цзин Бэйюаню не по силам.       Измученный кошмарами, он, казалось, теперь навсегда утратил ощущение реальности. Каждое действие и каждая мысль Цзин Ци впредь вела за собой вереницу ужасающих иллюзий. Сменяясь одно за другим, видения возникали перед мысленным взором Цзин Бэйюаня и пугали его своим ужасающим правдоподобием. Тело и душа Цзин Ци оказались истощены настолько, что он всё реже стал покидать свои покои и подниматься с постели.       Даже Пин Ань, ворчливый слуга Цзин Бэйюаня, знавший о непомерной любви своего молодого господина к безделью, не мог не заметить его бледность и общую истощённость. Он не на шутку разволновался (воспоминания о страшной болезни, когда-то давно, ещё в детстве, аккурат после смерти старшего князя Наньнин, подкосившей Цзин Бэйюаня, были свежи в его памяти) и уже хотел было поспешить за придворным лекарем, но Цзин Ци остановил его.       — В этом нет необходимости, — отмахнулся он, стараясь придать своему голосу привычную беспечность. — Просто небольшие проблемы со сном, не стоит ради этого беспокоить и без того занятых лекарей.       Однако болезненный вид молодого господина не убедил Пин Аня не обращаться за помощью. Слуга подумал, что запрет Цзин Бэйюаня распространялся только на придворных целителей, тогда как о нежелании видеть юного Шамана молодой господин не сказал ни слова. Обрадовавшись своей внезапно хитрой идее, Пин Ань поспешил в поместье У Си, где знакомого всем слугу Цзин Бэйюаня приняли без лишних вопросов.       Речь Пин Аня была сбивчивой, но неизменно вежливой (Пин Ань испытывал некоторую робость при наньцзянском Шамане), так что до сути проблемы У Си так и не смог дознаться. Из объяснений Пин Аня он понял, что с его молодым господином приключилась беда, и этого оказалось достаточно, чтобы У Си, не закончив работу над ядами, сорвался с места и поспешил к Цзин Ци.       Всю дорогу до поместья князя — ровно шестьдесят два шага — У Си корил себя за глупость. Он был убеждён, что, не разобидься он тогда на возлюбленного так по-детски, нездоровья Цзин Бэйюаня можно было бы избежать.       — У Си, ты всё-таки пришёл... — Бледное лицо Цзин Ци расцветила слабая улыбка, когда юный Шаман, значительно обогнав не поспевающего за ним Пин Аня, влетел в покои Цзин Бэйюаня. — Я должен тебе кое-что сказать.       — Помолчи, — строго прервал У Си и решительно взял его за руку.       — У Си, я хотел-...       — Цзин Бэйюань, я просил тебя помолчать!       Цзин Бэйюань замер. Впервые за долгие годы, прошедшие с тех первых лет, когда юный Шаман только прибыл в столицу в качестве политического заложника, Цзин Ци видел У Си настолько рассерженным. Выразительные черты лица У Си заострились, глаза мерцали холодным блеском. Казалось, он пришёл не для того, чтобы помочь Цзин Ци, а для того, чтобы погубить его — того, кто заставлял сердце У Си разрываться от беспокойства.       — Как давно ты перестал нормально спать?       — Около месяца? Может, чуть больше, — задумчиво протянул Цзин Ци и, ласково улыбнувшись, осторожно накрыл руку У Си, сжимающую его запястье, своей. — Это не имеет значения, оно пройдёт.       — Это не просто бессонница, Бэйюань. Твоя нервная система повреждена, и это дурно сказывается на твоём сердце, оно потеряло покой. — У Си мягко высвободил свою руку из ладони Цзин Бэйюаня. — Я приготовлю для тебя лекарство.       Юноша сделал несколько шагов в сторону двери, где в проёме в нерешительности переминался с ноги на ногу Пин Ань, но был перехвачен за рукав беспокойными руками Цзин Ци.       — Постой, У Си, — тихо окликнул он. — Не уходи.       — Я только схожу за травами, — ответил У Си, но, встретившись с щенячьим взглядом тёмных глаз возлюбленного, тяжело вздохнул и сдался: — Хорошо, я пошлю Ну Аха за всем необходимым.       — Спасибо.       Когда Ну Аха принёс снадобья и высушенные травы в дом князя Наньнин, У Си сидел у изголовья постели Цзин Бэйюаня и, мягко массируя его виски, о чём-то тихо с ним говорил. Наньцзянский воин не мог расслышать их слов — они, тихо переливающиеся серебристым звоном колокольчиков, сразу стихли, как только он вошёл, — но Ну Аха успел заметить, как ласковы и осторожны были прикосновения У Си, на которые Цзин Бэйюань отвечал безмятежной улыбкой. Тайна, которую две влюблённые души разделили между собой, смутила Ну Аха, и он, отдав юному Шаману лекарства, поспешил откланяться.       Покои Цзин Ци наполнил терпкий аромат диких трав, растворённых в горечи целебного яда. Когда же лекарство наконец было готово, У Си осторожно перелил его в высокий глиняный кувшин.       — Пей этот отвар перед сном, и он успокоит твоё сердце и укрепит здоровье.       У Си передал Пин Аню кувшин, а сам подошёл к постели Цзин Бэйюаня и показал ему маленькую, замысловатого вида безделушку.       Тонкие нити, подобно паутине на южных ветвях, оплетали гибкий обруч, схваченный тесьмой. Они были унизаны бисером мелких камней, что придавали всему изделию вид переполненной добычей паутины. Воздушные перья мерно покачивались при каждом лёгком дуновении ветерка.       — Древние племена, которые передали Великому Шаману искусство его плетения, называли этот амулет ловцом снов. Он защитит тебя от кошмаров, — объяснил У Си, пальцами перебирая маленькие бусины на нитях.       «Суп Забвения тётушки Мэнпо у Моста Беспомощности не смог избавить меня от воспоминаний о кошмарном прошлом, а ты серьёзно полагаешь, что эта хрупкая на вид вещица спасёт меня от мучительных грёз? Наивное дитя...» — подумал Бэйюань, но вслух, разумеется, сказал иное.       — Я не верю в это.       — Ты можешь не верить, — ответил У Си, — но, пожалуйста, позволь мне повесить его у изголовья твоей кровати. Обещаю, от этого не будет вреда.       — Если тебе так будет спокойнее, — усмехнулся Цзин Ци, украдкой наблюдая за У Си.       Его узкая, но крепкая спина, затянутая в корсет мышц и в тёмные, струящиеся одеяния, была не согбена, как металлический прут, и являла собой естественное продолжение стальной воли У Си. Расшитую ткань ханьфу юного Шамана прорезали острые лопатки и локти — они, подчинённые последовательности точных, спокойных движений, привлекали внимание, волновали.       Цзин Бэйюань не заметил, в какой момент он, завороженный неспешным ритуалом У Си, вдруг снова провалился в бездну пугающего сна.       От существа, появившегося из темноты, веяло холодом, но руки его — раскалённые прикосновениями к чужим погибающим душам — были тёплыми. Его объятия — бесконечно бережные и нежные — убаюкивали Цзин Ци, даруя ему лёгкость и чувство защищенности.       В Жёлтых Источниках Бай Учан шесть десятилетий издалека наблюдал одинокую, изломанную ожиданием фигуру Цзин Ци перед Камнем Трёх Существований, но подойти решился лишь тогда, когда настало время отправляться в Путь. Тогда Цзин Ци первым окликнул его, трусливо спрятавшегося за спиной наивного Посланника, однако улыбка, запечатлённая на губах Седьмого Лорда, была обманчива: за видимым весельем и равнодушием скрывалась горечь, терзавшая его израненное сердце. Бай Учан чувствовал её, бесконечно нестерпимую, разрушающую тело и душу Седьмого Лорда, но... Ничего не мог сделать, чтобы облегчить страдания Цзин Ци, кроме как пожертвовать своим существованием.       И он без колебаний отдал все свои силы, лишь бы только вернуть Цзин Ци ту жизнь, в которой у него снова будут чёрные волосы.       Его колдовство было сильным, отчаянным — таким, как если бы Бай Учан из последних сил удерживал руку падающего в пропасть человека. Именно так он держал и руку Цзин Ци, когда тот погружался в воды Озера Забвения. Седьмой Лорд чувствовал взгляд У Си — его тёмных, глубоких, как беспробудная ночь, глаз с россыпью сияющих звёзд на радужке.       Седьмой Лорд наблюдал, как обескровленные губы быстро нашёптывали заклинание, и как с каждым словом, подкреплённым магической силой крови, древним ритуалом обмена, лицо Бай Учана бледнело всё сильнее. В тот момент Цзин Ци казалось, что этот полный сил не человек и не Бог сгорал заживо.       Он протянул руку, чтобы дотронуться до Бай Учана, но пальцы, непослушные, ухватили лишь пустоту разделяющего их пространства. Волны кроваво-красных вод всё сильнее захлёстывали Цзин Ци, и он уже не мог прочно стоять на ногах. Но он не потерял надежду — она, напуганная возможностью скорого расставания, наполнила его тело силой. Седьмой Лорд рванулся вперёд и, преодолевая сопротивление вод, в последний раз коснулся Бай Учана.       Его губы были холодными, но глаза, некогда сияющие бесконечно долгой жизнью бессмертного служителя Яньло-вана, а теперь утратившие все краски, вдруг вспыхнули. Тусклую радужку затопил тихий свет мягкой нежности — она сменила ненадолго вспыхнувшее удивление. Казалось, в погибающего на глазах Бай Учана этим коротким, но чувственным поцелуем вновь вдохнули жизнь.       И он прильнул к губам Цзин Ци, стараясь вложить в этот осторожный, бесконечно трепетный поцелуй все сожаления, на протяжении сотни лет переполняющие его сердце.       Сожалений о том, что они встретились слишком поздно.       Впереди их ждала ещё одна жизнь, но в тот момент ни один из них не знал об этом. Ни Бай Учан, ценой своей жизни проводивший древний ритуал искупления, ни Цзин Ци не могли предсказать, каковы будут последствия от растопленной в водах Озера крови Собирателя Душ. Они лишь только упивались моментом — коротким, но самым ярким, живо пронёсшимся перед ними, подобно вспышке.       Всё исцелил короткий поцелуй.       Которого на самом деле не было.       Когда Цзин Бэйюань открыл глаза, он всё ещё чувствовал мягкое покалывание на своих губах. Поцелуй из сна — такого живого и правдоподобного — приятным онемением осел на его устах.       Цзин Бэйюань усмехнулся своим грёзам: такой наивный, такой глупый... Бай Учан. Он пожертвовал своей жизнью ради одного счастливого мгновения. Ради Цзин Ци, чью судьбу он когда-то разрушил так по-глупому случайно.       Сердце Цзин Бэйюаня затопили волны неутихающей тоски. Он устало потёр налившиеся свинцовой тяжестью веки и вздохнул.       Безмолвная ночь рассеялась по его комнате мягкими потоками прохладного ветра, ворвавшегося в его комнату сквозняком тихо открывшейся двери. Тёмный силуэт осторожно, ступая невесомо, проскользнул в покои Цзин Ци: его движения были плавными и тихими, и в них, окутанных дымкой сумерек, нетрудно было узнать У Си, который в эту ночь, обеспокоенный состоянием возлюбленного, остался в его доме.       Цзин Бэйюань не знал, почему в такой час У Си тайком, как звёздный свет, пробрался в его комнату. Он слышал тихие шаги У Си и шелест его одежды. Замерев у постели возлюбленного, У Си смотрел на его безмятежное лицо и вслушивался в его глубокое, спокойное дыхание.       Чернильная дымка сумерек разгладила строгость черт У Си. Его глаза горели ярко; губ, очерченных застывшим дыханием, коснулась мягкая улыбка. Он беззвучно приблизился к Цзин Ци, и тот почувствовал слабый аромат горьких трав, окутавший пряди его смоляно-чёрных волос.       — Спи спокойно, Бэйюань. Я всегда буду рядом, чтобы защитить тебя от кошмаров, — прошептал У Си и вдруг невесомо коснулся губами его прохладного лба.       Этот поцелуй — бесконечно целомудренный и нежный — разительно отличался от всего того, что испытывал порочный Цзин Ци ранее. Ему стоило больших усилий, чтобы успокоить своё взволнованное близостью дыхание. Но он не смог сдержать улыбку, когда услышал тихий перезвон бусин, нанизанных на нити ловца снов. Он протянул руку, чтобы коснуться тонкого сплетения, но промахнулся, ухватившись пальцами за широкий рукав расшитых одеяний У Си...             ...чтобы уже в следующее мгновение утянуть его, испуганного, в тёплые объятия.