День гнева

      Инге было шестнадцать, и она была счастливым подростком своего времени, гордостью своих родителей, подающая надежды в учёбе, помогающая всем и вся, кормящая нуждающихся, добродушная и благочестивая она вызывала восхищение и некую гордость за «потерянное поколение» и прочие прилагательные, вызывающе восхищение окружающих. Инга Савушкина была именно той, на кого любуешься во время затяжной поездки в электричке, на кого заглядываешься в метро и пытаешься понять, что же скрыто под всей этой шелухой. Трудно было её не заметить и не восхититься, а уж та теплота и нежность, которую она дарила трёхлетней сестре попросту вдохновляла, сразу же была видна подростковая жертвенность: отказ от прогулок с друзьями, редкие вылазки в магазины и даже пропуск школьных дискотек — всё, чтобы побольше побыть с маленькой Тишей, что лепетала несуразицу и убаюкивалась на руках Руслана.       Именно из-за любви к сестре Инга и приняла участие в благотворительном фонде, став волонтёром в детском доме, из которого выпустился её молодой человек. Она с немого одобрения отца и благословения матери наведывалась туда каждую субботу вместе с Русланом, приносила различные игрушки из дома и порой покупала карандаши, фломастеры, бумагу — рисовала вместе с детьми или разговаривала с девочками постарше, стращая их за курение в туалете. Руслан ездил вместе с ней, он целовал её в загорелые усеянные веснушками плечи и улыбался, когда дети улюлюкали, клича их женихом и невестой; с детьми постарше было тяжелее, но те всё ещё помнили былой авторитет парня и с опаской обходили острые углы в редком общении.       Инга даже брала маленькую Тихомиру с собой, втесняя в общество других деток, те сперва с завистью глядели на малышку, а потом как-то быстро приняли в своё общество: Тиша сговорчивой не была, но играть в песке и возиться с красками любила всей душой, потому проседала за альбомами и пасочками, выдавая детские перлы и болтая ножкой. Младшая Савушкина подружилась с четырёхлетней Анфисой, вместе они играли в прятки и бегали по улице, прыгали в лужи и мочили руки в ней же. Инга иногда совсем забывала, что Тиша из другого мира, а Руслан с жалостью смотрел на все потуги своей возлюбленной привести в норму неадекватную среду обитания воспитанников детского дома, хотя, бесспорно, это заслуживало похвалы.       Нона Викторовна, директриса и женщина весьма придирчивая в отношении волонтёров, коих было десять штук в наличии, относилась к ним точно те букашки, лезущие не в своё дело и мешающиеся под ногами — терпела их с трудом, но вынуждать делать грязную работу любила. Так Инга за первые два месяца уже успела разнять пять драк и побывать в эпицентре подростковых разборок за собственное сердце — не влюбиться в неё было сложно.       В очередной раз оставив Тишу в компании Анфисы и воспитательницы, она, привычная к детдому, направилась на этаж начальной школы. Мальчишки и девчонки от семи и до одиннадцати обитали здесь словно пчёлки в улье, хотя трудились не так плодотворно и активно. Инга могла приметить около десяти сносных и активных деток, но особого энтузиазма не замечала ни у одного. Она бы давно опустила руки, если бы не Руслан, который помогал на этом этаже и веселил её вместе с Толей, семнадцатилетним волонтёром, рвущимся на свободу и обожающим свою старенькую шестёрку всей душой. Она всегда с радостью проводила время в их компании, умиляясь и хохоча в голос от взаимодействия ребят с детьми — клоуны с развитием детсадовцев и актёры хоть куда, жаль не поступали в театральное училище у них явно все шансы были.       Савушкина остановилась напротив одной из многочисленных комнат, она махнула рукой парням, чтобы те шли без неё в игровую комнату, сама же толкнула дверь вперёд, та поддалась с трудом, вошла в проветриваемую комнату Олега и Серёжи. Первого на места не было, а второй лежал ничком на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Помотав недовольно головой, Инга подошла к кровати мальчика и мягко положила ладонь на его спину, погладив по лопаткам; мальчик сразу поднял голову и встрепенулся, дёрнулся точно отстраниться хотел. Она улыбнулась, по-доброму почти по-матерински и положила прохладную ладонь на затягивающиеся раны на мальчишечьем лице, задев кончиком пальца заживающий шрамик над губой и разглядывая желтеющие синяки, сходящие на нет гематомы, ссадины и кровоподтёки. — Опять подрался, Серёжка? Что же ты у меня такой… защитник бесстрашный, — она погладила его по голове, глядя на выгорающую россыпь веснушек, — молодец конечно, что слабых защищаешь, да только сам тумаков насобирал. — Ну… Инга Игнатьевна, они же совсем… совсем ничего не понимают. Всем больно бывает, я… лучше меня ударят, чем того, кто слабее и не может ответить. Я-то могу…       Савушкина снисходительно улыбнулась и достала из-под олимпийки книжку в прозрачной обёртке, перевязанную ленточкой, торжественно вручила мальчику. Это был сборник картин Боттичелли их описание и подробная историческая справка: Инга кое-как сумела достать её, пришлось вымаливать маму чуть увеличить карманные расходы, чтобы добавить к имевшейся заначке ту необходимую сумму и осчастливить слабенького мальчишку со склонностями к изобразительному искусству. Картины Серёжи хоть порой и пугали, и даже отталкивали своей мрачностью, но умели вызывать интерес и даже восторг. Не каждый восьмилетний мальчик выдаст подобное из-под уголька или грифа обычного карандаша — она ратовала за становление его как нового гения в искусстве, даже отправляла работы на конкурсы, где тот одерживал победы в номинациях.       Если бы всё было так радужно.       Мальчик, помимо этого, любил копаться в старой технике с Толей… он разбирал стационарный телефон, чинил радио и изучал устройство старенького телевизора, изучал все эти схемы, шарил в проводах и обожал передачи про технику. Инга мало в этом соображала, хотя поощряла заинтересованность мальчика — всё что угодно, лишь бы не ловить малолеток за гаражами и в туалетах с чем-нибудь не хорошим — развитие необходимо всем, в ком есть свет и зачаток интереса. — Вот здесь на сорок шестой странице… на мировой художественной культуре мы изучали «Рождение Венеры», знаешь кто такая Венера?       Она сняла обёртку с книги и раскрыла по оглавлению на нужной странице, хотя до сих пор не была уверена, могла ли приносить ребёнку такие подарки. С другой же стороны — это не самое страшное, что он мог увидеть в стенах детского дома, а приучать к искусству нужно с ранних лет. — Да… кажется, богиня красоты и плодородия, как Афродита, но у римлян, — он замялся, зарделся и смущённо глядел на глянцевое изображение. — Верно… я подумала тебе понравится, но если… — Нет! Очень-очень понравилось, спасибо вам большое, я буду беречь её, — он прижал книгу к своей груди точно защищая подарок. — Правда? Спасибо. В таком случае береги её и прячь от воспитателей. Это наш маленький секрет, — она подмигнула ему и щёлкнула по носу. — Я пойду, чтобы нам не попало, и никто ничего не заподозрил, а ты с Олежей подходи вниз — ребята вам конкурсы устраивают и не только на развитие физической силы.       Инга вышла из комнаты, оставляя Серёжу с чувством долга и какого-то перворождённого удовлетворения — ещё никто не делал ему таких подарков здесь, а уж так относиться… точно ангел, красивый и замечательный ангел, как Венера, спустившаяся с небес ради его одного. Радость преисполнила его изнутри, и он готов был идти вперёд, готовился к свершениям, позабыв о боли и недавней драке.       Инга выдохнула, она прибежала к началу эстафеты, кидая взгляды на младшую сестру, сидящую на коленях у Руслана. Детишки порой ревновали Ингу к Тише, но та быстро дала понять, что она вся с ними пока находится здесь; с тех пор только Олег настороженно относился к волонтёрам, понимая, что акция милосердия весьма скоро кончится — ещё год-два и их след простынет. Серёжа злился на Волкова, но не смел как-то сильно возникать и порой прислушивался к резким фразочкам товарища, соглашаясь с некоторыми умозаключениями. — Эй, футболисты, завязывайте, — Толик кричал ребятам на поле, щурясь от солнца, — быстрее сюда! Вадик… мелкий проказник, а ну отцепись от Влада…       Толе пришлось убежать в сторону футбольного поля, чтобы разнять бушующих мальчишек, а Инга встала во главе, держа волейбольный мяч в руках и зажимая свисток во рту. Она громко свистнула, перетягивая внимания с поле на себя. — Так, сегодня играем в две команды: девочки против мальчиков, ясно? Правила помним? За нарушение — штрафные баллы, своих не подставляем! Сперва будут весёлые старты, а потом проведём викторину.       Ребята неодобрительно заулюлюкали, заслышав про викторину, но рявкающий Руслан всех угомонил; Инга благодарно кивнула. — Не куксимся, ребятня! Баллы суммируем! — она взглянула на Толю. — Проведём жеребьёвку, так, выбрали командиров? Арина и Олег подойдите ко мне, будите тянуть из мешочка цифру — у кого меньшее число тот и начинает.       Эстафету в этот раз проводили во втором и третьем классах, так как первые были малы, а четвёртые на экскурсии. Среднее звено уже участвовало в играх и их утягивать с занятий не позволила ни совесть, ни Нона Викторовна; старшие же чаще наблюдали и помогали, для них игры устраивали после всех контрольных в качестве поощрения. Перемешавшиеся второклассники и третьеклассники начали выполнять задания на скорость, ловкость и гибкость, всё в пределах разумного и в принципе доступно всем, хотя Серёжа не особо был увлечён подобным и пытался спрятаться за Олегом; Инга попросила Толю не трогать их, чтобы не вызывать лишнее раздражение и необоснованную злость — акт участия добровольный, а заставлять делать то, что они не хотят их будут на уроках.       Руслан в это время не позволял Тише тереть глаза грязными руками — перепачканные в песке пальчики норовили потереть слизистую глаз каждый раз, когда Руслан отвлекался на кричащих ребят и улюлюкающих волонтёров. Он отвлекал девочку и что-то увлечённо рассказывал про бактерий и микробы, а Тихомира слушала почти увлечённо ещё бы понимала хоть слово. Но увы и ах все его усилия напрасны…

***

— Савушкина, ну ты в край охренела!       Тиша зевает, потягивается и лениво смотрит на Аллу Дмитриевну, что недовольно косится на девчонку с двумя дурацкими косичками как у школьницы. Беснуется почём зря — видите ли бездельничает Тихомира Игнатьевна, ничего не делает, а только чаи гоняет на работе. Никогда злюка с гигантской причёской из громадного начёса и химзавивки не видела девчушку за работой — то она болтает на телефоне, то развлекает клиентов разговорами, то смеётся с коллегами или вовсе её нет на рабочем месте. Хотя клиенты не жаловались и по статье её уволить не имелось возможности, вот и мозолила глаза лишним балластом в отлаженном коллективе её уже бывалых «девочек».       А она что? Она была девушкой смышлёной и быстрой — сделал дело и гуляй смело или сиди на работе на своём месте, развлекая клиентов.       Так получается, что по приходе начальницы вся работа переделана, а занимать себя мартышкиным трудом нет ни сил, ни желания тем более она после травмы.       Серьёзной!       Чуть ли не повлёкшей за собой летальный исход, между прочим.       И это должно бы её оправдать в глазах начальства, но превращает в бестолковую утварь. Тиша мирится с этой ролью, просматривает эскизы для новых работ и тяжело вздыхает — аляпистые платья, непонятно сшитые рукава и пышные юбки — мода ныне более чем странная. — Алла Дмитриевна, Тишка всё сделала, — кидает Соня: модельер и по совместительству добродушная молодая женщина, грудью стоящая за помощницу, — ну чего её перенапрягать? Вы лучше взгляните на свадебное платье этой как там её… ведущая прогноза погоды, а чёрт с ней… приедет завтра — должна принять.       Деспотичная женщина машет рукой и скрывается за ширмой. Соня бежит за ней, подмигивает девушке и поправляет метр на шее, заискивающе и добродушно рассказывая о проделанной работе.       Тихомира пожимает плечами, продолжая поглощать свой чай и листать журнал платьев.       Позиция немой в таких ситуациях никак кстати — она не даёт корма для скандала и сохраняет нейтралитет.       Церберу лучше не перечить!       Да и Дима говорит, что начальство лишний раз злить не стоит, лучше помолчать, где надо и пропустить мимо ушей что нужно. Тиша повинуется и соглашается.       Телефон Тихомиры раздражается СМС-кой, адресат неизменный Дубин с неизменными приветствием и смайликами: «Тиша, привет! У меня к тебе дело. Пожалуйста, будь любезна, приезжай в отдел… как обед будет. Надо бы заявление оформить — официально, ну и прочие бюрократические штуки. Буду ждать, Дима!»       Ей думается, что с восклицательными он перебарщивает, но на предложение одобрительно и коротко кидает: «ОК».       Когда Алла уходит, презрительно окинув взглядом мышиных глаз Тихомиру и важно вздёрнув квадратный подбородок у самого выхода, Соня выдыхает. — Ну ты, Тиша, даёшь — стальная выдержка!       На самом деле Тише откровенно плевать, но на восхищение она отвечает улыбкой и лёгким кивком головы — всё на что она способна в таких неловких ситуациях. Не стальная выдержка, но тотальное игнорирование. — Сонька, мне бы уйти на обед, — тянет Тиша, поправляя водолазку, — пустишь? — Чего спрашиваешь? Ступай с богом, я всё равно тут буду — еду заказала, Марина приедет, хоть косточки обглодаем всем. Ты главное к концу успей, ну чтобы не злить нашу. — Да, я успею, не далеко надо-то.       Тиша прикидывает, что две остановки не так уж и далековато, поэтому спокойно уходит, накинув короткую кожаную куртку и зацепив волосы крабом на затылке — длинные мешают, но обрезать жалко, да и ей идёт, когда она не ленится и укладывает их.       Тиша не долго мнётся на остановке, да и в середине дня на неделе народу не так много: быстро доезжает до нужного квартала и легко ориентируется. В шопере лежат два контейнера с едой — один из них Дима забыл дома, проявив всю силу ментовской наблюдательности с утра, когда она три раза сказала, что контейнер с едой на столе с голубой крышкой. Она надеялась, что хоть на работе он не такой тугодум.       Зря, наверное.       Отдел она находит быстро. Стоящие за оградой и жадно поглощающие сигаретный дым полицейские наводят на верный путь. Она ныряет внутрь большого презентабельного здания, выглядевшего ни как очередная советская постройка, а как истинная усадьба какого-нибудь дворянина, ну или как музей ремесленного искусства. Тиша недолго разглядывает фасад. На КПП её пропускают быстро, недолгая процедура досмотра и сопровождение в отдел.       Дубин сидит и рисует. Тиша прыскает. Вообще его талант к изобразительным искусствам восхищал и завораживал: детальная прорисовка, чёткие линии и попадание десять из десяти в образ. Он занимается этим постоянно, а уж вылепливать портреты убийц, насильников и прочей челяди у него выходит не так уж и дурно. На дознании помогает.       Тихомира вынимает контейнер с голубой крышкой и кладёт перед ним, усаживается на стул с шатающимися ножками и улыбается, привлекая к себе внимание поглощённого до этого грифелем карандаша и пергаментом Димы. — Пришла, — он выдыхает, — я забыл, да? — Ага, Дубин сказала бы я кто ты, да впаяют за оскорбление должностного лица при исполнении, — улыбается она, потягиваясь. — Давай быстренько с этим покончим, а то моя беситься будет. — Да, тебе в общем-то только роспись свою оставить и всё. Не долго.       Тихомира кидает ещё парочку колких фраз про наблюдательность Димы и быстрым росчерком пера ставит свою роспись в конце. Она читает заявление, смотрит на Дубина из-под опущенных ресниц и выдыхает. — Всё верно, — лениво тянет. — Где обедаешь?       Складывает и передаёт документы. — С Громом.       Тиша улыбается, смотрит на свои руки, а потом оглядывает участок: не видит майорчика, но отыскивает глазами прочих служителей законов и порядка. Не все одеты по форме, но все выглядят как-то обычно: не пугают, не наводят страха и не внушают уважения — они не страшат, создавая вокруг себя флёр обычности и обыденности. Они простые люди, а не грозные львы или волки — с кем там себя ассоциируют менты?       Тихомира позёвывает, потягивается и встаёт с места, перекидывает взгляд на вход и головой мотает. — Димка, я пойду, ты давай не скучай, — она перегибается через стол и мажет губами по щеке.       Он улыбается, и она растворяется. — Значит, просто подруга детства?       Ксюша улыбается, появляясь рядом словно из тумана. Дима смотрит на неё опустив плечи и слегка улыбаясь. — Она тактильная и нежная, так что… — Вы всё ещё на работе, харе трепаться, — грозно бросает Гром, появляясь из кабинета Прокопенко неожиданным ударом молнии.       Он злой, грозный и ужасный. Дубин не понимает резкой смены настроения — пару минут назад всё было прекрасно, а тут такая перемена лиц. Не страшно, но как-то не по себе — аж нутро сжимается сурового взгляда и этого строгого голоса.       Может, позже он поймёт причину, а сейчас — подшивать дело Савушкиной и пойти обедать. Всё же не зря Тишка старалась.