Кстати, Кэйа

— Кстати, Кэйа. Если бы капитан кавалерии знал, какое будет продолжение у этой фразы, он бы никогда не ответил, натянув очередную фальшивую улыбку. В его глазах не заискрилась бы крупица отчаянной надежды на то, что всё ещё можно исправить. Он бы не подумал ранним утром: «Хах, ещё один день, который я проживу в пучине лжи». Если бы он, капитан кавалерии Ордо Фавониуса, знал, что будет следовать за первой, брошенной вскользь, совершенно далёкой от основной темы собрания, фразой — он бы никогда не пришёл туда. Ни за что в жизни.

***

С появлением Путешественницы город свободы, безмерного счастья и необъятной лёгкости, наконец-то обрёл покой. Двалин, лишённый рассудка под влиянием Ордена Бездны, был освобождён и, казалось бы, всё в конце концов налаживается, становится на свои места, но никто и предположить не мог, какую цену им предстояло заплатить. Кэйа был потрёпан жизнью больше чем кто бы то ни был. Ненависть со стороны Дилюка — оправдана, и Альберих поддержал бы его в рассуждениях на тему того, насколько же он, чёрт возьми, ужасен. Кэйа просыпался с этими мыслями: «Ах, я снова открыл глаза? Как жаль», но совершенно наглым образом улыбался другим в лица, скрывая всю ту безмерную пучину отчаяния, таящуюся глубоко внутри. И, говоря откровенно, когда Дилюк совершенно не скрывал своего презрения, уста Альбериха трогала уставшая, ненатянутая, неискренняя улыбка: «Я ведь тоже желаю себе поскорее умереть». Он думал об этом. Рассуждал долгими днями и ночами, тратил на это всё своё свободное время, даже когда участвовал в ожесточённых сражениях у стен Монда. Но мог ли он, капитан чёртовой кавалерии Ордо Фавониус, в самом деле лишить себя жизни, когда Ужас Бури слоняется то тут, то там, совершенно не зная пощады? Конечно же он не мог. Кэйа, если быть честным, вообще ничего не мог.

Когда он наберётся смелости, то обязательно сможет.

Неспособность постоять за то, что тебе дорого, ощущение вины и постоянное чувство тревоги нарастало с каждым днём, вплоть до того момента, как в Мондштадте объявилась Путешественница. И тогда дело с Ужасом Бури пошло на спад. Двалин, как оказалось, был узником чужих страданий, а Барбатос, этот глупый мальчишка, в конце концов явил свой истинный лик, несмотря на то, что едва ли не оказался на грани гибели. Путешественница, которая выполнила работу достойную большей награды, выбрала лишь самое малое, ненавязчивое и такое ядовито-простое: «Помогите мне расклеить листовки». Кэйа, впервые услышавший подобную просьбу, в самом деле изумился. Впервые за долгое время искренность его чувств стала настоящей, неподдельной, живой. И он рассмеялся. Когда Люмин могла попросить множество моры, дающей ей кров и пищу, она предпочла самую малость от всех своих заслуг, и ровным счётом не колебалась в принятии решения. И тогда Кэйе стало интересно, а что же ещё может сделать эта странная девушка, так отчаянно цепляющаяся за крупицы воспоминаний. Они проводили достаточное количество времени вместе: разбитый Кэйа Альберих, капитан кавалерии Ордо Фавониус, который втайне ото всех раздумывает над удобной датой для совершения самоубийства и она, подобная солнечным лучам, но не менее разочарованная в реальности и всём происходящем, отчасти истощённая постоянными сражениями и поручениями, уже не пытающаяся найти себе успокоения. Путешественница, так давно позабывшая о таком простом человеческом «счастье». Люмин была единственной, кто мог без колебаний разрушить идиллию его мыслей, и одновременно с тем она была той, кто без каких-либо сомнений и создавал стену безмолвия между собой и другими людьми. Путешественница молчала о своих тревогах и боли, о том, что резало и терзало её душу, и едва ли стоило затронуть эту тему, как совершенно безжалостно раздавалось спокойное, непоколебимое: «Дело утопающих — спасать других утопающих, даже если ты в конце концов потонешь окончательно». И Кэйа, если быть честным, испытал угрызения совести. Ведь он утопал.

Никто ведь не узнает, верно?

— Снова весь в «работе»? Люмин усмехается, прекрасно понимая, что Кэйа уже давно всё сделал, но у него уже не осталось сил идти за новой кипой бумаг к Джинн. Безмолвный кивок служит ей ответом и разрешением, поэтому светловолосая спокойно проходит вглубь кабинета, усаживаясь в кресло и прикрывает глаза. — Где же малышка Паймон? — Усмехается Кэйа в ответ. — Играется где-то, — пожимает плечами Люмин. — И по этой причине ты решила заглянуть ко мне? В голосе ни тени издёвки, Кэйе действительно интересно. Как бы он не пытался понять и рассудить личность Путешественницы, она всегда оставалась недосягаемой. Настолько таинственной, но одновременно с тем простой, загадочной и снова очевидной, что Альберих уже беспомощно поднимал белый флаг. Он не понимает ни её поступков, ни целей в жизни, зная о ней лишь малое: она желает найти брата. Настолько страстно и трепетно, что даже вся боль утихает, когда Люмин с явным воодушевлением и стремлением повествует о том, как она вскоре нагонит этого негодяя, так бессовестно оставившего её, в чужом, совершенно непривычным им, мире. Боевая Путешественница смело бралась за любые поручения и, как оказалось, даже умудрилась познакомиться с Принцем Мела — Альбедо, — который с искренним интересом исследовал её во время совместного пребывания на Драконьем Хребте. Кэйа со смешком комментировал все этапы происходящего там, когда возгласы Люмин становились слишком громкими, а в глазах так и искрилось: «В следующий раз я ему точно врежу!» Кэйа завидовал тому, насколько живой и искренней, чувственной была эта хрупкая, на первый взгляд, девушка. — Сегодня собрание в кабинете Джинн, поэтому нам бы поторапливаться, — подгоняет капитана кавалерии Путешественница, так бессовестно разрушившая пучину суетливых мыслей в голове Альбериха, и тот усмехается. Ну конечно, работа на первом месте, а затем уже тревожные, разрушающие его изнутри мысли.

Так что, пожалуйста, не романтизируйте мою жизнь.

Кэйа натягивает улыбку. — Конечно, мисс Путешественница!

***

Их путь лежит прямо в кабинет Джинн, которого они достигают за тщетные минуты, и едва ли стоит им объявиться в помещении, как атмосфера постепенно начинает сгущаться, словно предвещая нечто зловещее и донельзя громогласное. Кэйа устраивается на привычном для себя месте, видит то, как даже малышка Кли перестаёт играть, обиженно косясь в сторону действующего Магистра, но сидящий рядом Альбедо вмиг справляется с этим угнетением со стороны Искорки, одним лёгким жестом приводя девчушку в чувства. Она оживляется, подобно яркому огоньку светится, и искренне, по-настоящему улыбается, ластясь к руке Принца Мела, который неторопливо и неумело поглаживает её по макушке светлых волос. Лиза, перебирающая книги, неспешно раскладывает их по своим положенным местам. Дилюк, которого втянули сюда именно из-за последних событий, отстранённо восседает в дальнем углу. Венти что-то с особым трепетом рассказывает добродушной Эмбер, а та ему охотно отвечает — и всё это кажется таким обычным, привычным, что Кэйа поневоле усмехается. Ведь от этого он хотел уйти и, если говорить честно, до сих пор хочет. До дрожи в пальцах хочет. Собрание начинается и Альберих лишь вполуха выслушивает всё происходящее, изредка комментируя. Он, вроде как, здесь и одновременно с тем — нет. Отвечает, усмехается так же, как и всегда, и не забывает мимоходом огрызнуться в сторону Рагнвиндра. Кэйа умело отстранился ото всех, так с чего бы ему не сыграть эту роль ещё раз? Ещё раз сделать вид, что всё в порядке; что ни на мгновение он не разбит; что в его жизни, кажется, по-прежнему присутствует хоть какой-то смысл. Что он живёт, а не существует бренным телом. — … Кстати, Кэйа. — Да-да, действующий Магистр? Недолгая пауза поначалу не вызывает никаких сомнений и лишних мыслей. Кэйа улыбается. — Зачем ты пытался себя убить? Тишина начинает давить, она ложится на плечи тяжёлым грузом и капитан кавалерии мрачнеет с каждой секундой. Выражение его лица становится бесстрастным, опустошённым, ладони под столом сжимаются в кулаки. Его мелко перетряхивает, а в голове вертится: «Как она узнала? Где я допустил ошибку?», но вслух озвучить свои тревоги, свои сомнения, срывающиеся на истеричные возгласы, он попросту не может. Кэйа даже умудряется растерять все краски лжеца, так умело примеряющего маски, но… Сейчас его подавляют чужие взгляды. — Капитан Кэйа… — Севшим, досадным голосом, неверяще произносит наивный скаут. Венти, сидящий рядом, напрягается настолько, что его брови мгновенно съезжаются к переносице. Кли недоумённо моргает, не понимая происходящего. — Ах, милашка Кэйа, — обречённо сетует Лиза. Безучастный Дилюк, с громким звуком отодвинув свой стул, незамедлительно покидает пределы кабинета, хлопнув дверью. Кэйа испытал бы угрызения совести в любой другой ситуации, но сейчас он попросту… Даже не знает, как ему отреагировать. — Люмин, — внезапно раздаётся голос Альбедо, и Путешественница, мелко дрожащая от услышанного, боязливо поднимает растерянный, едва ли не плачущий, взгляд на алхимика. Принц Мела тихо вздыхает, наклоняясь к светловолосой и бормочет ей что-то на ухо, отчего девушка тут же поднимается с места. — Кэйа, я думаю, что вам нужно выйти. Джинн не перечит словам алхимика. Пожалуй, Альбедо способный контролировать ситуацию, даже настолько паршивую, в самом деле навес золота. Пусть порой его методы и весьма… Изощрённые.

***

У Люмин дрожат руки, но именно ими она сейчас сжимает воротник капитана кавалерии, в её глазах всё ярче и больше бушует огонь раздора, а губы, уже до крови искусанные, раз за разом выкрикивают одно и то же: — Почему? Какого чёрта, Кэйа?! Она теряла. Она уже теряла самых близких и дорогих, и именно она знает, насколько это, чёрт возьми, больно. Она до сих пор чувствует несоизмеримый груз вины на своих плечах, выполняя различные поручения, просто потому что сомневаться, волноваться и винить себя в чём-то вечность — уже невозможно. Уже слишком тяжело, чтобы вот так просто смириться и с тем, и с этим. И слова, всерьёз сказанные Джинн, ещё больше всколыхнули эти чувства, которые Люмин с таким усердием пыталась заглушить. Ведь именно в Кэйе ей удалось найти хоть какую-то, но крупицу едва различимой лёгкости и радости. Ведь Альберих, этот негодник с вечно глупыми шутками, которые на самом деле звучат, как издёвка, в самом деле показался ей хорошим человеком. Тем, за кого она бы без раздумий бросилась и в огонь, и в воду. Пока Кэйа не осознавал того, что и сам уже изрядно привязался к Путешественнице, пока он отрицал это — Люмин уже без лишних колебаний приняла. Несмотря на страх, сковывающий её с каждым днём, несмотря на слёзы и желание вмазать ему хорошенько за каждую путаницу и недоверие, она в самом деле… -… Дорожу тобой… Кэйа широко распахнул глаза. Она что? — Я в самом деле дорожу тобой, ты, придурок! Люмин задыхалась от слёз, беспорядочно обжигающих её щёки. Она отпихнула капитана кавалерии, тяжело дыша от яростных криков, её пальцы дрожали ещё сильнее, чем в начале, и сейчас Путешественница едва ли держалась на ногах. Ошеломлённый внезапным признанием, Альберих и вовсе не знал, как лучше поступить. Сомнения, до сего момента неведомые ему, лавиной сковали горло, выбили весь кислород из лёгких и образовали пелену перед глазами. Кэйа, поджав губы, безмолвно прижал Путешественницу к себе, игнорируя её попытки вырваться. — Придурок, идиот, глупец! Бранные слова, срывающиеся с уст, уставших безмолвно глотать слёзы, раз за разом срывались в адрес Альбериха. — Я с тобой полностью согласен, Путешественница. Он произносит это на грани слышимости. Устало, изнемождённо, пытаясь найти отраду в хрупком теле Путешественницы, израненном долгими и регулярными сражениями. Капитан кавалерии утыкается в плечо девушке, выдыхая. Он устал. В нём не осталось больше сил, чтобы сражаться, даже с самим собой. — Я действительно… Ужасный человек. — Кэйа… Ты идиот, а не ужасный человек. Люмин прижимает его к себе, обречённо выдыхая. Её руки, такие тёплые и мягкие, несмотря на мозоли на кончиках пальцев, обнимают настолько нежно, что Кэйа впервые испытывает чувство безопасности. Мимолётное, разгорающееся буйным пожаром внутри, и обжигается. Ему бы отстраниться, но что-то в нём настолько ревностно рвётся наружу, настолько сильно тянется к этому теплу, что Альберих давится собственными страхами и сомнениями. — Ты не один, слышишь? Даже если ты попытаешься ещё раз учудить что-нибудь подобное, ты чёрта с два уйдёшь от меня, Кэйа, — Люмин, пусть и не знает смысла собственных слов, пусть и выражающая что-то на грани дружеской симпатии, ещё не осознаёт ни собственных, ни чужих чувств. Ведь раз за разом, шаг за шагом — они всё равно предпочтут друг друга, нежели собственные страхи и сомнения. Ведь дело утопающих — спасать других утопающих.