Чужие правила — своя игра

      Дорога домой заняла много времени. Франкенштейн никогда бы не подумал, что ночь может быть настолько тёмной! В деревне почти всегда горели факелы, а когда их тушили, мальчик обычно уже спал, вымотанный за день. В поместье герцога тоже было светло, но стоило пройти по дороге, ведущей в деревню, как света становилось всё меньше и, в конце концов, единственным источником его осталась луна. Для привыкшего к городским фонарям человека этого было катастрофически мало. Франкенштейн спотыкался, падал, забредал в лес, о чём узнавал только благодаря траве и деревьям. Оставалось только радоваться, что дорога была прямой и сворачивать никуда не надо. Когда глаза привыкли, стало легче идти, но всё равно темнота давила на него. Казалось, что вот-вот из-за дерева или куста на него набросится бандит или зверь какой. Сердце громко стучало, пришлось накрыть левую часть груди ладонью, чтобы хоть как-то приглушить гулкие удары.       Надо же, а в свои тридцать лет прошлой жизни ужасы на ночь смотрел, и хоть бы хны.       На этот раз на особенности юного тела списать не вышло. Разум-то его, взрослый. Просто мальчик вдруг понял, что он идёт один, ночью, практически в лесу, в деревню, где, случись что, о нём и не вспомнят. И ведь защититься не получится, просто сил не хватит.       Надо бы начать тренироваться, как раны заживут.       Увидев огни деревни, Франкенштейн выдохнул и… побежал. Нервы сдали, остро чувствовалась темнота позади него, и фантазия живо подкидывала идеи того, как именно он может умереть этой ночью.       Дом знахарки оказался ближе всех. В него мальчик и вломился с чёрного хода, закрывая дверь и прижимаясь к ней спиной. Волосы неприятно липли к шее, руки тряслись, а ноги не держали, пришлось сесть прямо на пол. Сердце из-за бега стучало ещё быстрее, из-за чего не хватало воздуха. Кажется, его вот-вот накроет паническая атака.       Карла ещё не легла. Мальчишку окинула взглядом и, хмыкнув, плеснула в кружку кипяток. Остро запахло травами. Что-то… успокаивающее?       Несмотря на горячую воду, выпил Франкенштейн отвар быстро, шипя и обжигаясь, затем по требованию знахарки рассказал, что случилось.       — То есть ты не группы бандитов или зверья, испугался, а темноты? — удивилась женщина, а потом захохотала. Мальчик уже немного успокоился, а потому обижаться не стал. И сам понимал несуразность своих страхов. Однако была ещё одна опасность в виде группы похитителей, которые сейчас пьянствовали в его домике. Возвращаться туда было попросту глупо, но и оставаться ему было особо негде. Дождавшись, пока женщина отсмеётся, мальчик повернулся к ней.       — Они, наверное, ещё там, — просящим тоном сказал Франкенштейн.       — Да, я сама хотела предложить тебе заночевать у меня, — кивнула Карла. — Вон там, на лавке, можешь устраиваться. Сейчас подумаю, из чего тебе подушку сделать. Голодный? Не смотри так, люблю я глупые вопросы задавать. И вообще, чем ты думал, когда герцогу такое предлагал? Эти дворяне ничего дальше своей выгоды не видят, а ты, вон чего, работать. Тебе вообще повезло, что он тебе хотя бы денег дал, а не плетей.       — Я надеялся, что Ранни вступится.       — Ранни — это сын герцога? Ты смешон, Франкенштейн. Этому мальчишке на тебя так же наплевать, как и его отцу. То, что он привёл тебя в дом — уже удивительно. Хотя… — знахарка задумалась. — Возможно, он просто ещё не знал, как вести себя в такой ситуации, и нашёл способ научиться. Посмотрел на живом примере, так сказать. Ешь давай! И спать ложись. Из-за тебя теперь не высплюсь. А для лечения ясная голова нужна!       Пока Франкенштейн ел нехитрый ужин, Карла успела сложить свою телогрейку в рулончик и вытащила ещё одно одеяло. Жёсткая лавка оказалась менее удобной, чем его полусломанная кровать, но мальчику этого хватило. Вымотанный за день, он уснул, едва лёг.       В книгах и фильмах, что он смотрел, в историях всё было иначе. Да, многие дворяне были жадные до денег, злые и видящие только свою выгоду во всём, но главные герои каким-то образом договаривались с ними, играя как раз на жадности, злости или выгоде. Здесь же его даже слушать не стали, просто выгнали, как дворнягу и всё. Вернёшься — изобьют вдобавок.       Франкенштейн вздохнул. Надо выбираться из этой грязи. Пусть он и попал в чужое тело, пусть и приходится играть по чужим правилам, он докажет этому миру, что у него своя игра.       И никак иначе.

***

      Баронские сынки напали именно тогда, когда Франкенштейн не ожидал. Честно говоря, он наивно надеялся, что про него забыли. Нужен ли сумасшедший нищий дворянам? Оказалось, что очень даже нужен. Развлекаться им здесь нечем, что ли? Хотя, да, нечем, конечно. Это в современном мире мальчишке телефон в руки дай, и он забудет обо всём на свете. Здесь дворянским сынам кроме уроков и тренировок делать больше и нечего особо-то. Да и уроки с тренировками вряд ли занимают много времени.       И всё же почти две недели мальчик наслаждался тишиной и покоем. Опасаясь возвращаться в свой домик, Франкенштейн некоторое время жил у знахарки, пока не наткнулся на один из домов.       Честно говоря, стучался в этот дом он уже не в первый раз. И всегда ответом была тишина. Когда с речью стал более-менее легко управляться, мальчику удалось расспросить соседей о жителях и узнать, что тот пустует.       — Сосед там редко бывает, — пожал плечами сосед. — Придёт, пару ночей переночует, да дальше уезжает. Я, честно говоря, даже имени его не знаю.       Франкенштейн кивнул и заселился в дом. В принципе, было видно, что помещение обжитое, но слой пыли показывал, что здесь уже давненько никто не жил. Из припасов — ничего, животных нет. Всё, что было доступно мальчику — пыль.       Вздохнув и сразу же прочихавшись, Франкенштейн закатал рукава, подвязал платок на голову и взялся за уборку. Незнакомому хозяину дома необходимо показать, что зря есть свой хлеб он не будет.       Генеральная уборка заняла несколько дней. Домик небольшой, но и времени свободного у мальчика не было. Лишь когда всё в доме практически сверкало, довольно кивнул себе и пошёл обследовать вверенную ему им самим территорию. Помещение было небольшим, в один этаж, но зато с чердаком и подвалом. Пустыми и там, и там. На чердаке Франкенштейн устроил себе спальное место, решив, что селиться в основном доме будет верхом наглости. Ему, конечно, её не занимать, но в теле сумасшедшего это было бы как минимум странно. Пока что. Основное помещение делилось на два: кухня и спальное место. Отделены они были добротным шкафом. Это интересно. В каком бы доме Франкенштейн не бывал, везде использовали шторы или что-то похожее. Посуда целая, место для хранения продуктов чистое, камин не засорён. Всё было готово к тому, чтобы заехать и жить. И всё-таки, кто здесь хозяин? Воспоминания мальчика Франкенштейн восстановить так и не смог. Вообще складывалось ощущение, будто он начал жизнь с чистого листа, потому что память его взрослого тела тоже казалась чужой, ненужной. Радовало только то, что его знания остались с ним. Стоило Франкенштейну начать думать о каком-либо исследовании (а это часто случалось при обучении с Карлой), и необходимые знания приходили на ум сами. Конечно, они были на уровне современного мира, и для того, чтобы применить их в этом мире, Франкенштейну придётся очень сильно постараться, но всё-таки ему не придётся начинать все свои исследования заново! Это радовало, правда.       Так или иначе, он просто принял реальность такой, какой она предстала перед ним. Это помогло не потеряться, найти силы, чтобы продолжить разбираться в мире, не сдаться. Оставалось только решить проблему с тем, что все считают его сумасшедшим, и финансами. Две серебрушки, надёжно теперь спрятанные в щели чердака, требовали грамотного вложения. Интересно, получится ли у него это в такой бедной деревушке?       Как раз, когда он выходил из дома, чтобы вылить грязную воду, дворяне его и поймали. Испугавшись, мальчик саданул одного из них ведром, а второму угодил локтем в глаз. Не глядя подхватив что-то, он с размаху ударил ближайшего к нему юношу и начал отступать, размахивая мотыгой из стороны в сторону. Наспех подобранное оружие оказалось тяжёлым, и Франкенштейн опустил его на землю, хмуро глядя на обидчиков.       — Ишь, чего, размахался! — хмыкнул один из них.       — Лицо мне поцарапал! — верещал другой.       — Кажется, на одного сиротку сегодня станет меньше, — осклабился первый. И тогда Франкенштейн заговорил… на латинском, делая взмахи руками и движения пальцами, подсмотренными в одном из аниме. Нести тарабарщину, состоящую из медицинских терминов, было сложно. Это тело даже на обычную речь не слишком радостно реагировало, а уж на сложные слова и вовсе ответило сведённой челюстью. Воспользовавшись этим, мальчик выставил руки вперёд и зашипел.       Побледневшие парни убежали, крича что-то про колдуна и проклятья. Примерно представляя, что его ждёт дальше, мальчик зашёл в дом, вымазался в саже, надел старые вещи, которые собирался постирать и уселся на крыльцо, ковыряя палкой землю.       Ковыряться пришлось долго. Франкенштейн заскучал, но продолжал делать вид, что полностью увлечён процессом. Редкие прохожие окликали его, но, не дождавшись ответа, уходили, ворча что-то про психов.       Сосед, хмыкнув, крикнул жене, что от сумасшедшего пока помощи не дождаться. Женщина тоже вышла, покачала головой и вслух пожалела бедного ребёнка. Это тоже пришлось пропустить мимо ушей, хоть и было приятно. Эта жительница вообще была одной из самых добрых, и подкармливала сиротку она вкуснее всех. Муж и сын только головами качали. Впрочем, сейчас её отпрыск обучался оружейному мастерству у того же барона, видимо, поэтому она и стала ещё ласковее с Франкенштейном. Материнское тепло-то теперь не на кого тратить.       Примерно в это же время, наконец, прибыли баронские дети вместе с отцом и целой армией гвардейцев. Сосед, только завидев их, отослал жену прочь, а сам остался, поклонился, приветствуя. Франкенштейн же не обратил на них никакого внимания, ковыряя ямку.       — Этот, что ли? — хмыкнул барон. «Вздрогнув» от звука голоса, Франкенштейн посмотрел на приехавших, отметив, что армия гвардейцев на самом деле состоит из пяти мужчин.       — Этот! — кивнули оба «заколдованных». Сделав вид, что узнал их, Франкенштейн испуганно замычал и пополз по крыльцу к двери. Закрываясь руками, он выл дурниной и чувствовал, что завтра будет говорить только хриплым голосом. Если вообще будет говорить.       — Ваша Милость, а хозяина нет дома, — крикнул так и не ушедший сосед. — А у пацана этого приступ опять. Бесполезно спрашивать о чём-либо.       — Приступ?       — Двинутый же, — как само собой разумеющееся произнёс сосед. — У него как в мозгах прояснится, так работать идёт, а так сидит где-то, мы его и не видим.       — А мне сказали, что колдун, — насмешливо протянул барон. — Детей, вот, моих проклял. М, сынки?       — На другом языке говорил!       — Шипел, как кот!       — Лицо, вот, мне поцарапал!       — Тихо! На меня бы два лба напали, я б не так ещё расцарапал! Думали, не слышал я, что дурачка местного достаёте?       Франкенштейн руки опустил, но смотрел хмуро. Затем, словно увидев что-то интересное, заулыбался и двинулся прямиком к барону. Да, он сильно рисковал, но играть роль сумасшедшего надо убедительно!       Конечно, его не пустили, поэтому мальчик расстроенно замычал, а на попытку оттолкнуть — зашипел.       — И этого вам хватило, чтобы в штаны наложить? — хмыкнул барон. — Да пустите вы этого полоумного. Ничего он мне не сделает.       Довольный Франкенштейн уселся у ног барона и стал играть с кисточкой, одновременно размышляя, а не переигрывает ли он?       — Стыдно, — припечатал барон. — Всё понимаю, горячая кровь взыграла, но выбирать в жертву вот Это?       «Это», ну-ну.       — В общем, парня не трогать. Нечего позорить моё имя победами, которые позорнее поражения, — продолжил барон. — А что он в этом доме делает?       — Живёт, да мы и не выгоняем. Интересно же, — хмыкнул сосед. — Мальчишка не буйный, когда в себе — помогает, чего гнать?       — Ладно, — барон вздохнул. — Но и так оставлять его нельзя. Всё-таки детей моих поколотил. Плетей ему выдать что ли?       Франкенштейн не позволил себе напрячься. Если они узнают, что он их обманул, то он получит не только плетей.       — С другой стороны, тащить Это в дом... О! Кай, а врежь-ка ему пару раз. По разу на сына, да и пускай сидит дальше.       Кай — симпатичный молодой человек в чистых блестящих латах и плаще, подошёл, глянул скучающе, снял перчатку, окованную железом, и короткими движениями отвесил две пощёчины, от которых мальчик отлетел на землю и снова завыл, сжимаясь.       Глаза открыл, только когда топот копыт стих. Полежав ещё немного на тот случай, если сосед всё ещё здесь, Франкенштейн чуть приподнялся, огляделся. Никого.       Что же, кажется, баронские дети оставили его в покое. Хорошо. Можно жить. Мальчик многообещающе посмотрел в сторону пыльного облака, что осталось от копыт дворянских коней. Жить-то можно, но пусть эти два брата-акробата не думают, что он забудет обиду!       — Вставай, давай, бедолага, — вдруг раздался над ним голос соседа. Вздрогнув от неожиданности, Франкенштейн шарахнулся в сторону, закрываясь. Испугался сейчас он без дураков. Сосед усмехнулся, присел.       — Пришёл в себя? Понимаешь меня? Помочь?       — Да, — кивнул Франкенштейн. — Больно.       — Конечно, больно, — хмыкнул сосед, поднимая его на руки и неся к крыльцу. — Капитан у них самый сильный в отряде. Ладно хоть в сознании остался. Хотя… возможно, он понял, что это именно ты ему невесту спас, потому и бил слабо.       — Капитан? Невеста?       — Ух, сложно тебе жить, малец, — покачал головой сосед, опуская свою ношу на крыльцо. — После таких приступов головушка совсем не работает, скажи? Ну, ты уж постарайся разум удержать, такой, говорящий, ты более полезен, скажи, а?       — Полезен, — кивнул Франкенштейн. — Спасибо.       — Топай уже домой, вечереет. А завтра приходи, нам дров наколоть надо бы, взамен накормим, а?       — Да. Приду.       Колоть дрова в первые разы было страшновато, не умел Франкенштейн этого никогда, но тело мальчика помнило, а силы — позволяли. Он уже знал, что может заготовить достаточно много дров, прежде чем руки устанут и появятся мозоли. Но сейчас он обвязывал ладони тканью, что получилась из разорванной тряпки, которая служила ему платком когда-то. Это нехитрое обмундирование позволяло делать ещё больше.       Вздохнув, мальчик закрыл двери. Это, конечно, всё хорошо, но не будет же он деревенщиной до конца жизни? Нет, не для того он переродился, чтобы оставаться местным дурачком!       План составить было несложно: поправиться окончательно, развить разговорный навык до привычного уровня, попробовать раздобыть денег и свалить из этого местечка куда-нибудь, где помноголюднее. А также проверить возможности этого тела. Если он полуголодный и вечно недоедающий настолько вынослив, что было бы, начни он хорошо питаться?       Надо научиться сажать растения и овощи! Первое для опытов, убедить Карлу поделиться семенами будет несложно, второе — себе.       Интересно только, не выгонит ли его хозяин этого дома?       В доме Франкенштейн обустроился достаточно скромно, справедливо опасаясь, что с возвращением хозяина его вышвырнут обратно на улицу. Однако всё-таки старательно поддерживал чистоту и готовил пищу, чтобы пришедший мог видеть — мальчишка будет не в тягость. Да и жить он собирался на чердаке. Всё равно никто не оценит его сосредоточенное выражение лица, когда он будет продолжать корпеть над травами. Сразу поймут, что обманул всех.       По лекарствам пока не выходило ничего. Не хватало привычных инструментов, и Франкенштейну приходилось учиться обходиться без них. К тому же большинство компонентов также были ему известны уже в, так сказать, готовом виде. Здесь же приходилось вспоминать сначала, из чего состоит тот реактив, который необходимо было добавить.       Сложно!       Но до дрожи в руках интересно!       Франкенштейн не расстраивался, искал, выспрашивал у Карлы всё больше и больше информации, хмурился, когда женщина разводила руками, растерянно говоря, что она даже не знала, что такое существует.       Не раскрылся мальчик перед ней только потому, что гордость Карлы позволяла ей думать, что Франкенштейн умнеет только благодаря ей. И он не стал разуверять женщину. Уж лучше так, чем смерть.       Так или иначе, но качество лечения в их деревне немного, но улучшилось. Сложнее всего было объяснить, зачем именно он заставляет промывать раны и следить за их чистотой. О том, что самим людям тоже стоило бы помыться, мальчик даже перестал заикаться. Жители деревни смотрели на него так, словно он предлагал не тело вымыть, а пойти в пасть волку, обмазавшись кровью.       Зато он стал учиться. Если день был более-менее сытым, мальчик отказывался от еды и просил учить. Не важно, чему: готовка, столярное мастерство, гончарное искусство или что-то иное. Главное — узнать как можно больше. Люди понемногу стали привыкать, что у местного сумасшедшего немного мозгов прибавилось, а потому лишних вопросов его любознательность не вызывала. Всё же действовал Франкенштейн не сразу, постепенно, осторожно, позволяя жителям осознать его изменения.       Как современный человек, он мало что умел делать руками. Вся практика ограничивалась бытовыми поломками. Да и если там было что-то сложное, он предпочитал вызывать специалистов. Поэтому здесь приходилось полагаться на механическую память данного тела и свою собственную смекалку. Однако только на этих двух составляющих особо далеко не уехать. В этом мире люди его уровня не жили, а выживали. И ему тоже необходимо было выжить. К тому же, мальчик не знал, какая именно работа подвернётся на новом месте жительства, а потому старался научиться всему понемногу. Главное — понять суть, а остального — навыков и опыта — он наберётся уже на практике.       Баронские сынки действительно больше не лезли к нему, опасаясь гнева отца, однако Франкенштейн обиды не забыл, ждал только удобного момента для мести. Зато ему удалось заметить, как капитан забрал свою невесту. Девочка выглядела растерянной, но Франкенштейн не видел, чтобы она боялась. Вернее, видел, но, судя по тому, как девочка прижималась к своему супругу, боялась она не его.       Размеренность новой жизни и ленивые планы по отмщению были сбиты с ритма в один солнечный день. Тогда усталый мальчик вернулся домой позже обычного, а потому не обратил внимания на некоторые изменения во дворе. Привычно открыл дверь, захлопнул и прижался к ней спиной.       — Устал, малый?       Вздрогнув, Франкенштейн открыл глаза, уставившись на говорившего. Здоровенный, в плаще, успешно скрывающим фигуру, высоких сапогах, что виднелись из-под полы, длинный лук с натянутой тетивой. Стрела с явно острым наконечником, нацеленная прямо на него.       Кажется, хозяин дома вернулся.       Кажется, он ему не рад.       Кажется, Франкенштейн сейчас ещё раз умрёт, если что-то не сделает сию секунду.       — Дяденька, я давно хотел спросить! — глядя прямо в глаза, проговорил мальчик. — Я поселился здесь, с вами. Ничего?