Memoria

      Двое пожилых мужчин медленно, поддерживая друг друга, брели между рядами могил. Редкие посетители кладбища и работники считали их супружеской парой. Они не спорили. Более высокий и жилистый из стариков вообще не обращал ни на кого внимания и, не прекращая бурчал себе под нос: что ехать не стоило, так как скоро начнётся дождь, а у него болит колено (он и правда сильно хромал), что ни за что больше не сядет в машину, которую ведёт младший Уоллес (Хастур, мальчику всего пятнадцать!), что солнце – уже садится.       – Замечательно, Смитти! Мы заблудились!       – Нет, Хастур, – возразил более низкий и полный из мужчин. – Мы пришли.       Холл тактично отошёл шагов на двадцать, давая спутнику возможность побыть одному, и закурил. Азирафель был ему за это бесконечно благодарен, хотя в глубине души, подозревал, что его благородство в большей степени связаны с тем, что за три года, Хастур так и не смог до конца смириться со смертью друга. Сам Фелл уже давно выплакал всё, что мог. Безудержное чёрное горе сменилось тихой светлой печалью. Благодаря Кроули у него осталось то, ради чего стоило жить дальше.       Азирафель прикрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание, готовясь к встрече, затем решительно перешагнул через низкую ограду. Золотые буквы на надгробии вспыхнули огнём в лучах закатного солнца.

Энтони Джей Кроули Возлюбленный муж и отец Покойся с миром.

      Энтони Джей Кроули – человек, который в юности сломал его жизнь на кусочки и он же, спустя десять лет, с невозможным терпением и заботой, собрал их все заново. Мужчина, которого он возненавидел, и который затем заставил его полюбить себя всем сердцем. Безжалостный преступный гений и нежный супруг и отец. Кроули. Четверть века, прожитая вместе.       – Здравствуй, дорогой. Я пришёл, – сглотнув комок в горле, прошептал Азирафель.       Он ласково коснулся острой скулы, провёл пальцами по виску и спустился к углу челюсти. Нагретый солнцем мрамор, был почти таким же тёплым, как человеческая кожа. Мужчина улыбнулся сквозь слёзы.       У скорбящего ангела были его черты. Удивительное сочетание страсти, восторга обладания и, вместе с тем, безграничной нежности. Таким он был только с Азирафелем и только для него. Таким он был, когда тихо подкрадывался и горячо обнимал со спины, когда прижимал своим сильным, гибким телом к кровати и шептал на ухо восхитительные пошлости, когда заставлял его кричать и плакать от наслаждения, когда ночью после безудержного секса рассматривал его, думая, что тот спит. Всё это скульптор сумел воплотить в мраморе. Сходство было потрясающим. Ангел казался настолько живым, что Азирафель не раз прикладывал пальцы к его шее, не веря, что под мраморной кожей не бьётся пульс. Единственное, в чём творец позволил себе пофантазировать были волосы. У Кроули никогда не было таких длинных волос, о чём Фелл искренне жалел.       Когда-то очень давно, в порыве страсти, Азирафелю пришла в голову мысль сфотографировать мужа во время секса. Несмотря на все уговоры Кроули, он так и не решился уничтожить снимки. Когда он впервые увидел скульптуру, то был готов сгореть от стыда. Азирафель сразу догадался, что его любопытный сын нашёл те фотографии.       Молодого Дэниэля Фелла, абсолютно заслуженно, называли Бернини двадцать первого века. Талантливый скульптор, заставляющий холодный мрамор дышать. Дэниэль Фелл. Дэни. Сынок. Ещё в самом начале своей карьеры, юноша, гораздо более упрямый, чем оба его родителя, настоял на том, что возьмёт прежнюю фамилию Азирафеля, справедливо опасаясь, что его работы будут ценить только из-за богатства и связей отца. Организовать на кладбище дополнительную охрану и систему видеонаблюдения стоило огромных денег. Увы, коллекционеры были готовы на многое, лишь бы заполучить «скорбящего ангела».       Азирафель убрал с могилы засохшие розы и заменил их свежими. Первые тяжёлые капли дождя упали с неба, прочертив на мраморных щеках влажные дорожки. Фелл аккуратно стёр их чуть подрагивающей ладонью. Скорбящий ангел плакал.       – Всё хорошо, любимый. Не плачь. Я рядом.       Последний солнечный луч коснулся волос изваяния, на секунду окрасив их в так хорошо знакомый цвет расплавленной меди. Раздался предупреждающий кашель Хастура.       – Наверное, нам пора идти. Иначе старик опять сляжет на неделю с бронхитом и изведёт всех своим ворчаньем, – вздохнул Фелл.       Холл привычно протянул Азирафелю руку, и тот, как обычно принял её.       – Спасибо, Хастур. Не знаю, чтобы я делал без тебя.       В последнее время, искалеченная нога, совсем измучила бывшего телохранителя. Азирафель никогда бы не позволил Хастуру догадаться, что именно он поддерживает его, а не наоборот.       – Расквасил бы, себе нос, Смитти, – беззлобно проворчал старый гангстер.       – Точно. Ты всегда был моим другом.       Хастур резко остановился и, закусив губу, несколько долгих мгновений смотрел Феллу в глаза, очевидно, принимая очень сложное решение.       – Нет, Азирафель, – серьёзно произнёс он, наконец. – Я всегда любил тебя.       Фелл ласково улыбнулся и тихонько провёл подушечкой большого пальца по его ладони.       – Я знаю, Хастур. Знаю.