Я больше не испытываю к тебе отвращения, я испытываю любовь.

Голова очень жутко болела, когда Фелпс наконец-таки очнулся. Находясь в каком-то медицинском кабинете, он сначала не сразу понял, почему здесь оказался. На ватных ногах парень встал с койки и подошёл к окну. На улице виднелись стоящие одним рядом машины скорой помощи. Только тогда до Трэвиса дошло, как он оказался в больнице. И почему его не определили в палату, а положили в чей-то кабинет, для белокурого оставалось загадкой. Да и это его сейчас мало интересовало, потому что воспоминания о истекающим кровью Ларри уже начинали скапливаться комом в горле. Но парень сдержал порыв эмоций, не давая себе разрыдаться. Сейчас нужно быть сильным, нужно всё рассказать полиции, докторам, узнать, что там с Джонсоном. Внезапно дверь открылась, и в помещение зашла женщина средних лет, в белом халате, как полагается доктору. Блондин вспомнил, что это именно она ехала с ним по пути в больницу. - Очнулся таки. Мы не полагали, что обычное успокоительное так на тебя подействует, - сказала она. - Где Ларри? - игнорируя её слова, с беспокойством спросил Фелпс. Нависла неловкая тишина. Белокурый чуть ли не с гневом сверлил женщину взглядом, а сама доктор растерянно смотрела на парня, подбирая слова. В её глазах можно было легко прочитать, что она боится говорить об этом парню, не хочет лишний раз сделать "удар в грудь". - Говорите как есть, всё равно я узнаю об этом, - уверенно произнёс белокурый, хмуря брови. - Без сознания он пока что. Сейчас идёт переливание крови. Друг твой один литр крови потерял, - женщина устало вздохнула, - Ему ещё повезло, большинство таких случаев смертью заканчивались. Глаза парня грустно поникли, сам он сел на кровать, хватаясь за голову. Да, на душе определённо стало легче, но понимание, что могло быть намного хуже, скребло изнутри, безщадно пожирало. В светловолосом билась истерика, заставляя и так уже измученное моральной болью тело дрожать. Но единственное, что он сдерживал - это слёзы. Не хотелось снова показать свою слабую сторону, тем более незнакомому человеку. - Это я виноват, - говорил дрожащим голосом Фелпс, - В меня должны были выстрелить, не в него. Он спас меня, - парень с трудом не позволял себе разрыдаться, дёргая за волосы. - Ну-ну, успокойся. Не кого не должны убивать, - доктор сочувственно смотрела на Трэвиса, пытаясь его успокоить, - Тебе нужно дать показания полиции, что ты знаешь. Может, помнишь, как выглядел стрелявший. - Да я знаю его в лицо! - заистерил блондин, - Я жил с ним шестнадцать лет, я терпел его побои, его ненависть ко мне! Я шестнадцать лет жил с убийцей! И вы ещё спрашиваете, помню ли я, как он выглядел? Парень после таких криков немного остыл и понял, что не стоило так отрываться на и так уставшей женщине. - Извините... - виновато опустил голову белокурый, - Я просто устал от всей этой истории. Если бы я потерял Ларри, то не простил бы себе. - Лучше бы вы вместо извинений благодарили. Слово "спасибо" мы намного реже слышим, - горько вздохнула док, - Пошлите, расскажите всё полиции. - Хорошо, спасибо, - краснея до кончиков ушей за такую провинность, парень послушно последовал за женщиной. Разговор с полицией окончательно вымотал Трэвиса, отчего тот чувствовал себя опустошено. Душу будто ампутировали, а вместо неё вставили серый камень. Апатия - то, чего он не любил. У тебя не остаётся сил даже порыдать в такой напряжённый момент. И это жутко неприятно, ведь не чувствовать ничего ещё хуже, чем ощущать вкус горя. Что угодно, но не опустошённость внутри. Фелпс просто медленно шагал к палате, где лежал Ларри. За это время переливание крови уже прошло, но Джонсону явно требовался хороший отдых, чем он и занимался. Блондин подошёл к стеклянному окну, что отделяло его и комнату с шатеном. Грудная клетка Ларри медленно поднималась и опускалась. Этого достаточно, чтобы спокойно выдохнуть и убедиться, что его любимый жив. Такое простое движение, которое может повторить практически каждый человек, но зато оно даёт надежду. Надежду на будущее, на то, что скоро Трэвис увидит Джонсона. Минут десять понаблюдав за тем, как шатен подаёт признаки жизни, Трэвис хотел идти домой. За это утро случилась просто гора необратимых событий, которые предстоит пережить. Если вообще получится пережить... Но чужая рука, мягко коснувшаяся его плеча, дала понять, что он задержится здесь ещё на несколько минут. Сала блондин узнал сразу, даже не оборачиваясь. Столько его теплоты ощущалось в обычном жесте. Фелпс обернулся, взглянув в глаза голубоволосого. Цвет морской глубины в них как-то потускнел, не было того привычного блеска, что придавали ему живости. Рядом Эш, держащая Фишера за руку, не менее потрясенная этим событием. Конечно, только утром весело болтали, а через несколько часов узнаёшь, что в Ларри выстрелили, и он мог не выжить, если бы не врачи. Про Лизу и говорить нечего. Заплаканная, будто постаревшая на несколько лет. Не каждый день узнаёшь, что твой единственный сын чуть не погиб и находится в тяжёлом состоянии. И Генри, прижимающий её к себе, разделяет с ней печаль. От такой картины сердце внутри будто сжалось ещё сильнее, лёгкие сдавило со всех сторон, дышать стало тяжелее. Вся эта атмосфера наводила неимоверный ужас, от чего хотелось бежать, броситься со всех ног от этих проблем, скрыться от кошмара. Кошмара, который был явью... Трэвис грустным взглядом оглядел всех и зашагал к выходу из больницы. Безусловно, свежий воздух во дворе лечебницы должен был позволить дышать нормально и хотя бы успокоиться, но почему то это так не работало. Руки Фелпса также дрожали, сердце колотилось так, что было готово выпрыгнуть из груди, а сам парень жадно и ненасытно глотал воздух. " Это всё из-за меня, это всё из-за меня, это всё из-за меня!" - вопил внутренний голос, деря всё внутри и желая выбраться наружу, орать во всё горло, пока не охрипнет... - Трэвис? - окликнул Фелпса голубоволосый. Голос Фишера также изменился, как-то помрачнел, словно беда уничтожила в нём тот огонёк радости, которым он всегда делился со всеми. Но это не так, Салли до сих пор мог дарить тепло, что согревало всё внутри, давало надежду. Блондин поднялся и обнял брата, и правда чувствуя что-то тёплое, приятное в душе. Впервые за несколько часов стало лучше, что даже не хотелось плакать. - Сал, это всё из-за меня. Ларри спас меня, заслонил собой. И выстрел попал в него. Господи, Сал, - если признаваться, то сразу, как считал сейчас Трэвис. Он ждал, что друг оттолкнет его за эти слова, отвернется от него. Фелпс закрыл глаза, опустив руки и ожидая реакции. Но он точно не ожидал того, что сделал Салли - ещё крепче обнял его. - Ты не виноват. Не вини себя, пожалуйста. Ты ищешь свою вину там, где её просто нет.., - успокаивающий голос голубоволосого звучал действительно правдиво. Фишер никогда не врал ему. - Я просто нервничаю из-за всего этого. Мне сложно переносить подобное. Сал, мне нужно побыть одному. Надеюсь, ты не против, если я пойду? - Трэвис слегка отстранился от друга и посмотрел ему в глаза, словно пытаясь прочитать по ним эмоции. - Да, конечно. Мы тоже скоро придём. Только..., - голубоглазый немного недоверчиво взглянул на него, - Не наделай глупостей, пожалуйста. - Я по твоему делал что-то подобное?! - бровь белокурого вопросительно выгнулась, а сам парень изменился в лице, обидчиво смотря на Салли. - Нет, просто я переживаю. - Не нужно, Сал. Лучше переживай за Ларри. Ему явно это больше надо. В комнате Ларри стало намного тише, чем обычно. Из колонки не играл уже чуть ли не родной Трэвису блэк-метал, никто не шутил про зубы, сам хохоча над своими шутками, никто не сидел за мольбертом, водя кистью по холсту, рисуя очередную картину, и никто не прижимал к себе Фелпса, целуя его плечи и шею, шепча, как сильно его любит. Комната без хозяина словно опустела, стала не просто просторной, а пустой, как пустыня. С Ларри его берлога оживала, становилась самым желанным местом в мире. А сейчас здесь хотелось зарыться с головой в одеяло и беззвучно рыдать, глотать свои солёные слёзы. Или просто грустить, не выходя на улицу неделями и не видя солнце. Скорее, так делал Джонсон, когда ему было плохо... На кровати лежала толстовка патлатого. Уже выстиранная, поношенная, пропахшая сигаретным дымом и одеколоном, но зато такая излюбленная Фелпсом. Он часто надевал её, и теплее и комфортнее этой вещи ничего не было. Парень лёг на холодную постель, взял толстовку и прижал её к себе. Если получится заснуть, то можно на время забыть про всё это, окунуться в царство снов, где всегда для него найдется хороший сон. Но походу Морфей не торопился пускать его в сонное королевство, из-за чего Трэвис ворочался где-то час. За это время уже пришли Салл с Лизой и Генри, но Фелпс сказал, что хочет поспать. Вскоре бог сновидений сдался, пуская его в сновидения, и он заснул. Чьи-то горячие руки прошлись под футболкой, проходя от талии к бёдрам и обратно. Медленно, нежно, согревая тело и заставляя его трепетать. Трэвис распахнул глаза, удивлённо пялясь на Джонсона. - Ларри?! - парень чуть ли не вскрикнул от неожиданности, - Как? Ты же в больнице! - Тише, - сексуальный шепот шатена остался таким же прежним, от чего всегда подшатывались ноги, но сейчас парень просто чувствовал, что не в силах встать, но ему это и не было нужно. А когда металист приложил палец к губам, требуя молчания, это выглядело чертовски заманчиво, - Я всё объясню, но не сейчас, - он навис над телом Фелпса, приближаясь к губам, - Я очень тебя хочу. Момент, и такие же горячие губы Джонсона, как и его руки, накрыли губы Трэвиса. Реальность вмиг перестала существовать, всё просто исчезло. Не было ничего другого кроме Ларри. Его губ, его нежных рук, его такого горячего тела. В нём хочется раствориться, как сахар в горячем чае, испариться в его прекрасном теле. Блондин водил рукой по прессу патлатого и не верил в происходящее. Сам Ларри, он здесь, он так близко, что достаточно слегка протянуть руку. Эта эйфория завораживала с каждой секундой, Трэвис просто терялся в прикосновениях любимого. Парням пришлось ненадолго отстраниться, чтобы отдышаться от долгого поцелуя. И тогда у светловолосого было время взглянуть в глаза парня. Такие же красивые, немного обезумевшие от всего этого. В них хочется смотреть и смотреть, утонуть в этой бездне карих глаз. И эти глаза принадлежат только ему, больше ни на кого они не будут смотреть так, как смотрят на Фелпса. Взгляд Ларри теперь переместился на бледную шею, и так измученную метками и укусами. Но такая красота нравилась им обоим, такая опасная красота. На этот раз патлатый не кусал, делая больно, а просто проделывал влажную дорожку из поцелуев. А ведь только недавно было неимоверно плохо, и сейчас так хорошо, что хочется от счастья и любви взлететь к самим небесам, дотронуться до облаков. Рай, который доступен парню, окрылял, просто поднимал до небес... Потом Джонсон стал стягивать с Фелпса футболку, открывая для себя и любимого ещё больше возможностей. Ключицы, такие выпирающие и худые, что хочется целовать их, не переставая. На этот раз всё не так настойчиво, всё более нежно, аккуратно, и тело настолько расслабленно, что распласталось на постели. - Я люблю тебя, - шепнул Трэвис, пребывая где-то на самом пике удовольствия. - Я тоже тебя люблю, - патлатый снова переместил внимание на губы, начиная нежно их сминать. И Фелпс, конечно же, ответил. Розовый туман словно витал по всей комнате, был в голове блондина, опьянёного от всего этого. Никакие наркотики в мире просто не сравнятся с Ларри, его движениями, сексуальным голосом, его телом. Если всё можно продлить хотя бы на минуту, Трэвис отдаст за эту минуту всё, главное быть с тем, кого действительно хочешь. Жар в теле был настолько невыносимый, что блондин невольно проснулся. Вся футболка взмокла, в голове до сих пор какой-то туман. Парню потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что всё это всего лишь сон, плод его желания и воображения. Голова плохо работала из-за до сих пор возбужденного разума. Трэвису очень хотелось заснуть снова, повторить весь сон, но ничего не получалось, всё тело до сих пор горело, словно поднялась температура. Парню пришлось встать и идти в ванную. Путь шёл через гостиную, где сидели Салли, Лиза и Генри, что-то обсуждавшие. Заметив Фелпса, все сфокусировали своё внимание на нём. - Трэвис, всё хорошо? Ты как-то подавлено выглядишь, - взволнованно спросил Фишер. - Со мной всё нормально. Что с Ларри? - это было первое, что волновало парня сейчас. - Врачи сказали, что он очнулся, и завтра можно его навестить. Мысль о том, что Джонсона можно увидеть уже завтра, подняла настроение Трэвису. Хоть что-то хорошее за этот грёбаный день. - Трэвис, пойдём, я наложу тебе поесть, а то ты, наверное, только завтракал, - сказала Лиза, уже вставая с дивана. - Нет, спасибо. Я не хочу, - белокурый сразу покачал головой, давая знак, что есть в этот момент ему совсем не хочется. - Трэвис, тебе надо поесть. Так нельзя, - возмутился Сал. - Успокойся, мне не хочется, - и Фелпс, не дождавшись очередной фразы от мамочки-Салли, пошёл в ванную. Прохладный душ сразу же взбодрил сонный разум, и возбуждение парня тут же куда-то исчезло. Вместо него пришла подавленность. Скорее, самая частая гостья в голове Фелпса, сколько бы он не пытался избавиться от неё. Но стоит какой-то плохой мысли поселиться внутри разума, эта незваная гостья является без приглашения, бесшумно, тихо, крадясь без предупреждения. И вроде бы несколько минут назад ты чувствовал себя более менее, даже неплохо, то сейчас всё ужасно. Это можно сравнить с тем, что ты идёшь по улице, яркое солнце слепит глаза, на тебе новая красивая одежда, в руках ты держишь любимое мороженое. Настроение приподнятое, ты даже подпрыгиваешь от радости, напеваешь под нос веселую песенку, и тут ни с того ни с сего небо заволакивается тучами, и идёт сильнейший ливень. Ты забываешь и про красивую одежду, и про вкусное мороженое, и твоё настроение смывается вместе с этим ливнем, что испортил тебе весь день. И твои мысли заняты только одним: "Как же всё таки ужасен этот грёбаный мир". Трэвис вновь ушёл в комнату Джонсона. Спать уже не хотелось. Разговаривать с кем-то тоже. Блондин включил тихую музыку из колонки, сел напротив мольберта, предварительно осветив его лампой. Ларри классный пейзажист, и, соответственно, большинство его картин это пейзажи. Он рисовал места в лесу, что неподалёку, городские виды, и каждая его картина казалась Фелпсу просто произведением искусства. И сейчас набросок, что был на мольберте, тоже очень красивый, словно Джонсон вложил туда свою душу. На новом холсте изображался их любимый домик на дереве, где они часто зависали, и где не обходились почти не одни выходные. Джонсон там спокойно, не опасаясь, что его заметит мать, курил сигареты, отчего домик просто был наполнен дымом и запахом табака, врубал на всю мощь смысловую фальсификацию, ритмично трясся головой и пританцовывая, а блондин зарисовывал новый скетч с такой энергичной и неугомонной натуры. Потом они вдвоём, уже успокоившись, спокойно обсуждали различные темы, шутили, не обходилось всё и без телячьих нежностей, начинающихся обнимашками и заканчивающихся новой порцией засосов на шее. И вроде это было сравнительно недавно, а сейчас кажется, будто прошло несколько лет с моментов таких счастливых дней. Не долго думая, Трэвис взял кисть в руки и начал наносить краску на холст. Сначало было сложно, ведь он рисовал в основном карандашами или акварелью, но точно не маслом, где краски требуется много. Но спустя время на полотне начал вырисовываться домик на дереве, причём совсем не плохо. Парень уже сам не соображал, что он делает и практически не напрягался, даже не волнуясь о результате. Просто сейчас в рисовании он видел единственный способ отвлечься от всех тех навязчивых мыслей, что собрались в голове и бушевали, как торнадо. И это помогло, Фелпс действительно затянулся, словно переключился в другую реальность. Все мысли теперь сосредоточились только на этой картине, вся дребедень из головы улетучилась, и даже приставучая подавленность и то не смогла долго оставаться. Не замечая ничего, белокурый начал подпевать какую-то незамысловатую мелодию. Теперь можно было понять Ларри, когда до него было сложно прокричаться, если тот сидел за картиной. С попытки четвертой он возвращался из транса и попросил повторить, так как ничего не слышал. И сейчас с такой же ситуацией столкнулся и Трэвис. Перевалило за полночь, когда картина полностью была готова. Фелпс даже так не удивлялся конечному и удачному результату, как тому, сколько прошло времени. Оказывается, рисование настолько помогает скоротать время, если это очень нужно. Блондин лёг на постель и не прошло больше десяти минут, как он мирно посапывал.