Love is

Саша не без жалости рассматривает свои старые, уже давно отслужившие свой недолгий век кроссовки, шагая ими прямо по лужам, наперерез своим же мыслям о том, что стоит быть аккуратнее. Подошва, которая и так держится на одном честном слове, опять отклеивается, а обувь мгновенно наполняется холодной, почти чёрной водой. Ворча себе под нос какие-то ругательства, парень меняет свой маршрут, заходя купить очередной маленький тюбик клея вместо так желанных сейчас сигарет. Осенний и совершенно недружелюбный ветер треплет его тёмные волосы, заставляя ускорить шаг и поморщиться, старательно кутаясь в абсолютно не греющий воротник тонкой куртки. Людей на улицах совсем немного, то ли из-за погоды, то ли из-за вечернего часа. В любом случае, этот факт не может не радовать. Саша не относится к числу тех, кому по душе толпа и оживлённые улицы, вся эта суматоха и суета. Хотя, в Тучково такое встретишь крайне редко, это тебе не столица, одна мысль о которой вызывает невольную улыбку и поток каких-то заоблачных фантазий. Как же хочется наконец закончить эту несчастную школу, получить хоть какое-то образование и свалить из этого богом забытого места куда-нибудь подальше, желательно в Москву, разумеется. За подобными мыслями, сопровождаемый мелким, но оттого не менее холодным дождём, Смирнов доходит до нужного дома. Вот угораздило же Димона жить за несколько улиц от него. Этот старый подъезд с противно скрипящей дверью кажется уже таким родным, но одновременно неприятным из-за обстановки в нём. Грязно, краска со стен давно слезла, окна на некоторых этажах просто отсутствуют, а лифт, понятное дело, не работает уже года четыре и как-то решать эту проблему никто, очевидно, не собирался. Но всё-таки, когда здесь живёт твой любимый лучший друг, можно вытерпеть что угодно, даже эту странную тётку с четвёртого этажа, которую Саша встречает каждый раз, когда поднимается по лестнице на пятый. Она всегда так смотрит на него, словно видит не человека, а какого-то зелёного инопланетянина с огромными ушами. Может, это из-за проколотых ушей. Или татуировки на шее. Или постоянно выкрашенных в совершенно разные и непременно яркие цвета волос. Кто знает. Наконец, заветная дверь возникает прямо перед его носом и Бузе сразу усмехается. Другу он позвонил ещё на третьем этаже, потому что звонок тут не работает сколько парни себя помнят, а стучать бесполезно — глухая тетеря по имени Дима этого никогда не услышит. — Открывай, я же слышу, как ты там ржёшь. — за дверью, действительно, слышался с трудом сдерживаемый смех. Ганджа таки прекращает эту клоунаду и пускает того в квартиру, скептически разглядывая его внешний вид. На улице ноябрь, а этот идиот не придумал ничего лучше, как надеть лёгкую куртку и кроссовки. Шапки у него, как и мозгов, видимо, вообще нет, потому что последние года два Дима ни разу не застал друга в ней. Вот простудится опять, а потом ныть будет, как ему плохо. — Ты б ещё совсем без куртки пришёл. — с долей упрёка в голосе усмехается он, проходя на кухню, где чайник уже почти две минуты упрямо пытается обратить на себя внимание громким свистом. В конце концов свисток падает на пол, закатываясь за плиту, а часть горячей воды выплёскивается на газ. Светловолосый только и может недовольно вздыхать, пытаясь достать этот несчастный свисток и попутно ругая то ли себя, то ли чайник. Но в силу коротких рук сделать этого у него никак не получается, что вызывает злость ещё большую. — А вот нечего было на меня наезжать. — Саша отпихивает друга локтём и помогает тому достать предмет его страданий. — У меня, между прочим, реальная проблема. — и он сбегает в коридор за своими кроссовками, через несколько секунд возвращаясь и держа один из них за подошву. — Она отклеилась. И я потратил последние деньги на клей, который скоро будет стоить как моя почка. — и вроде бы смешно, но смеяться совершенно не хочется. Этому есть своя причина. — Погоди, дай угадаю. — бесцеремонно перебивает друга Дима, вытирая воду с плиты. — Теперь у тебя нет денег на сигареты, да? В ответ поступает согласный и немного расстроенный кивок. — Тогда пиздуй к Виталику. У меня тоже ничего нет. — он вешает тряпку на еле тёплую батарею в надежде, что та хоть чуточку высохнет. Подняв взгляд на Сашу, видит его просящий невинный взгляд и тут же улыбается. — Да сделаю я за тебя алгебру. Довольный Смирнов крепко его обнимает, без конца благодарит и, признаться, так и хочет поцеловать хотя бы в щёку, но вовремя останавливается. Очевидно, что влюблённый дурак тут только один. Это Саша готов Диму на руках носить и руки ему целовать, постоянно повторяя, насколько он прекрасный и замечательный. А вот насчёт своего лучшего друга тот вовсе не уверен. Мало ли, что они могут сказать друг другу, когда остаются наедине. Может, Димка просто шутит или вкладывает в свои слова исключительно дружеский мотив. — Саааш! — Ганджа окликивает его когда тот уже собирается выходить. — А ты напишешь мне сочинение по литературе? — Да как нечего делать. — и тут он правда не врёт, ведь не первый раз пишет за друга сочинения, изложения и прочую ерунду по литературе и русскому. Да так, что никто в жизни не догадается, кто автор этих текстов. По крайней мере, оба очень на это надеются. Саша забирает у него тетрадку, фотографируя на почти разряженный телефон тему сочинения и обещая обязательно подумать над этим по дороге. Здесь Саня уже безбожно пиздит, ведь в его мыслях сейчас далеко не проблемы взаимоотношений главных героев повести. Ну то есть как. В его голове проблемы, но только не чужие, а свои собственные, коих что-то развелось на одного бедного парня непозволительно много. На улице холодает тем временем ещё сильнее и дождь из мелкого превращается в довольно-таки крупный, теперь не просто раздражающий, а по настоящему бесящий. Тем не менее, это не мешает Александру (звучит так по взрослому, будто ему за 20) погружаться в свои мысли как-то слишком глубоко, иначе как объяснить то, что он два раза чуть не столкнулся с кем-то. Под ногами мерзкая каша из грязи и давно опавших листьев, а в голове такая же каша из мыслей. Бузе же когда-то нравилась его одноклассница. По правде говоря, это длилось всего недели две, а потом он так же резко понял, что она больше ему не интересна. С Димой же ситуация совсем другая. Саша начал подозревать себя в чём-то неприличном уже около года назад, когда случайно увидел друга без футболки. А потом когда слишком долго смотрел на него, так мило спящего за партой на уроке истории. Тогда им обоим влепили по двойке прямо в дневник, но это нисколько не испортило ему приятное воспоминание. Естественно, долго держать свои чувства в тайне он не смог. Виталик и Серёжа быстро обо всём догадались, ведь нужно быть слепым, чтобы не заметить Сашиного взгляда, постоянно прикованного к объекту его безграничной любви и этой слишком очевидной улыбки. Даже сложно сказать, что из этого палит его больше. А ещё Смирнов имел ужасную и даже стыдную по его мнению особенность, с которой он, как бы не старался, ничего не мог сделать. Парень вечно краснел в присутствии Димы, особенно если их взгляды встречались. И это был не тот лёгкий миленький румянец, каким его описывают в каких-нибудь флаффных фанфиках. О нет, если он краснел, то помимо щёк, приобретающих неестественно красный оттенок, такими же становились и нос, и уши, и вообще всё лицо в целом. И для него это было самым настоящим адом. Ведь Саша, вроде, уверенный в себе, весь такой бесстрашный и крутой, иногда даже слишком. И краснеет, как девчонка. Позор, да и только. Но, к счастью, оттенок его кожи делал весь этот ужас хоть немного незаметнее. Это единственное, что успокаивало. Проехавшая мимо машина нещадно полила парня водой из лужи, отчего теперь ещё и брюки, между прочим школьные, стали мокрыми и неприятно липли к ногам, усиливая ощущение холода. Не стесняясь в выражениях и размахивая руками, Саша покрыл матом и эту машину, и её водителя, и эту несчастную осень, и весь этот день в целом. Даже представлять не хочется, какие ещё «сюрпризы» его ждут впереди. До Виталика он добирается определённо не в лучшем расположении духа, но всё же успев немного успокоиться. Не успевает парень полностью зайти в квартиру, как ему навстречу кидается огромный пёс по кличке Апельсин, радостно виляя хвостом, и облизывает всё лицо, руки и даже шею. Пёс просто обожал всех друзей своего хозяина и Бузе тут исключением не был. Этот, как его называл Виталик, «комок шерсти» сумел знатно поднять гостю настроение и теперь он улыбался, словно не имел за душой свой конкретно надоевший «мильон терзаний». Ребята наконец проходят на кухню, где аппетитно пахнет чем-то очень вкусным. Или Саша просто настолько голоден. Зеленоволосый отдаёт другу пачку сигарет, в которой уже отсутствуют две, и задумчиво смотрит на старые часы. — Мать попросила достать из духовки пирог. — поясняет он, пытаясь вспомнить, когда именно это произошло и сколько времени ещё осталось ждать. — Только я забыл, через полчаса или через час. — Мне б твои проблемы. — как-то невесело отвечает Саша, садясь в одно из кресел. Рядом с ним мгновенно появляется Апельсин и трётся головой о руку, прося, чтобы его погладили. — Я понять не могу. Ты реально идиот или притворяешься? — парень отрывает взгляд от часов, решив, что пока всё-таки рано. В ответ следует что-то невнятное. — Напомни мне, сколько раз я и Серёжа говорили тебе поговорить с Димой нормально? — сам Виталя, на удивление, не выглядит раздраженным, несмотря на его тон. Смирнов же отводит взгляд, упрямо продолжая молчать. Ведь правда, говорили. И не один, не два и даже не десять раз. А что Саша? А он боится. Так глупо, непонятно и даже стыдно, но очень сильно. Он сам не мог дать себе внятного ответа на вопрос «а чего именно?», но чувство страха вперемешку с каким-то запредельным стеснением охватывало его каждый раз, когда попытка всё же происходила. Пусть такое случалось всего раза два, но Саше этого с головой хватило, чтобы больше не пробовать. Из-за всех этих абсолютно неприятных мыслей и очередных старо-новых проблем желание покурить возросло до крайней точки, поэтому парень сбежал на балкон. Виталик препятствовать не стал, ведь понимал, что другу сейчас просто необходимо успокоиться. Редкие порывы ветра обдували Сашино лицо, обязательно доставая до волос, которые недавно приобрели свой естественной цвет и, скорее всего, лишатся его как только у парня появятся деньги. Сигарета тлела в руке, а изо рта шёл не то дым, не то пар. А может, всё вместе. Голова болезненно пульсировала, выдавая внутреннее напряжение.  Серый и приевшийся своей обстановкой город вызывал и тоску, и скуку, и даже отторжение. Здесь Саша чувствовал себя словно запертым в клетке, со всех сторон одинаково противной. Каждый день на протяжении семнадцати лет он видит одни и те же улицы, лица и этот город, в котором будто начинаешь морально умирать. Кажется, ещё немного, и Смирнова тошнить начнёт от собственной жизни. Но он из каких-то своих несуществующих сил держится, пытаясь искать в ней лучшее. И всегда находит. Ведь даже сквозь чёрные тучи всей этой мрачности пробивается лучик света, имя которому Дима. Стоило только вспомнить о нём, его милой улыбке, приятном голосе и тёплых руках, как сам Саша начинал невольно улыбаться. Его лучший друг становился настоящим спасением от реальности, из которой они оба очень любили убегать, оставаясь наедине друг с другом. И сейчас как никогда чувствовалась необходимость вновь оказаться рядом, забыть о проблемах, переживаниях и наконец искренне улыбнуться. От всех этих чересчур философских и серьёзных мыслей для его абсолютно несерьёзного и тупого мозга парня отвлекает звонок его же телефона. — Да? — на автомате отвечает он, кидая давно дотлевшую сигарету вниз. — Сань, где тебя черти носят? — без приветствия сразу задаёт вопрос Дима, возможно в более грубой форме, чем хотелось бы. Его голос еле слышно, но всё-таки заметно дрожит. Волнуется, что-ли? — Я до сих пор у Виталика. Но если тебе так не терпится увидеть меня, то уже спешу обратно. — Саша усмехается, сам абсолютно не понимая, за каким хреном он сейчас это сказал. По этому принципу, в целом, он живёт всю жизнь. Сначала говорит, потом думает. Ну или совсем пропускает второй пункт. На удивление, друг в ответ лишь говорит, что ждёт его, и завершает вызов, будто бы и не слышал сказанного минутой ранее. Сложно сказать, расстроило это Смирнова или нет. С одной стороны, конечно обидно, что его наглый неуместный недо флирт не поддержали. А с другой.. Он сгорел бы от стыда на месте, если б Дима принялся задавать вопросы. В уже приподнятом настроении Бузе прощается с Виталиком, вскользь упоминая, что в квартире уже пахнет чем-то горелым, ещё раз гладит Апельсина и направляется в обратный путь. Всю дорогу он, как бы не старался, не может сфокусировать своё внимание на какой-то конкретной мысли. А потом случайно слышит откуда-то издалека мотив на удивление интересной песни и его настрой резко меняется уже в который раз за день. Теперь Саша не вяло плетётся, проклиная сегодняшнюю погоду и самого себя, ибо только ему может придти в голову блестящая идея надеть лёгкие кроссовки, которыми он сейчас собирает воду из всех попадающихся под ноги луж. А очень даже уверенно делает то же самое, почему-то чувствуя себя то ли гением, то ли идиотом. Парень перепрыгивает лужи в каком-то неуклюжем и забавном жесте, щёлкает пальцами и так вертится, словно за ним кто-то наблюдает. Выставляя свою внезапную дерзость напоказ, тот будто говорит: «я открыт для этого мира!» Или для простуды завтра с утра. — Я сошёл с ума! — с этим девизом он вваливается в квартиру к другу, который, между прочим, давно его тут ждёт. — Заметно. — бросает Ганджа в ответ ему, следом, естественно, крепко обнимая. И вроде они видятся каждый божий день, проводят друг с другом даже слишком много времени, но светловолосому всё равно мало. Казалось бы, за столько лет дружбы этот идиот вполне мог уже надоесть до такой степени, что тошнило бы от каждого его появления. Только вот выходит всё с точностью наоборот. Дима, честное слово, готов всю жизнь провести рядом с любимым лучшим другом, который симпатичен ему уже куда больше, чем просто друг. Да чего там врать, он влюблён по самые уши и даже выше. Не успевает Саша спросить, сделал ли Дима за него алгебру, как толстая тетрадь с выполненной домашкой уже оказывается в его руках. Может показаться, что парень пользуется добротой наивного Димки, ведь последний постоянно что-то за него делает и периодически прикрывает от возможных проблем. Но это совершенно не так. Он ведь тоже вносит вклад в их отношения, однозначно назвать дружескими без всякой, как принято выражаться, химии, просто язык не повернётся. А по химии у Смирнова всегда трояк, да и тот «с потолка». Дима таки уговаривает друга нормально поесть почти впервые за день, ибо тот вечно спускает все деньги на сигареты, а, если повезёт, то ещё и на алкоголь. Две чашки красного чая и бутерброды становятся вполне весомым аргументом, чтобы Саша непременно согласился и теперь с удовольствием пил чай из своей кружки. Он настолько часто здесь бывает, что «своё» у него тут почти всё: и кружка, и ложка, и зубная щётка в ванной, и некоторая одежда и даже, мать её, гитара тоже своя. Однажды притащив инструмент из дома, парень так и не забрал его обратно. С тех пор прошёл почти год, а гитара всё так же занимает своё место около шкафа в Диминой комнате. Ещё немного и, кажется, Саша полноценно переедет к другу вместе с вещами. — Диим.. — протягивает Бузе имя парня, делая очередной глоток и поднимая на того взгляд. — Вот представь, что у тебя, например, есть друг. — он делает паузу, наблюдая за его реакцией. — Ты дружишь с этим другом уже сто лет и не представляешь себя без него.. — И-ии? — улыбаясь торопит того Дима и хитро щурится. — И вот, допустим.. Ну, чисто теоретически.. Возможно... — он краснеет ещё сильнее, пытаясь при этом выглядеть естественно. А получается только как идиот. — Вероятно.. Он признаётся тебе в любви. — выпаливает парень, чуть было не подавившись чаем. — Как бы ты отреагировал? — А мне на месте этого друга тебя представлять, да? — задаёт ответный вопрос длинноволосый, делая положение друга до крайности неловким. — Ну можешь и меня. — Саша даже удивляется собственной уверенности. — Это ты мне так в любви признаёшься, Смирнов? — имеет смелость предположить тот, глядя на парня косо и не прекращая улыбаться. — Ну может и признаюсь, хорошо. — он выдыхает. — Заебал, Дим, нравишься ты мне! Давно нравишься, ясно? И не только нравишься, ладно.. — краснеет сильнее. — Я тебя люблю. Лю-блю, слышишь? — И надо ли было из-за этого такой цирк устраивать, а? — только внешне спокойный Дима отчасти неловко поправляет волосы, отводя взгляд. И тут же возвращая его обратно. — Ты тоже мне нравишься. И люблю я тебя тоже. — с нежной улыбкой наконец отвечает он. Парни как-то синхронно встают и через пару секунд уже крепко обнимаются, готовые чуть ли не плакать от переполняющих их эмоций. Им действительно не нужны слова, чтобы понимать друг друга сейчас, ведь каждое их действие, малейшее движение, улыбка и взгляд могут сказать куда больше, чем целый миллион бессмысленных пока слов, которые они ещё обязательно скажут друг другу. Но это всё потом, какой-нибудь звёздной, а может и не очень, ночью, при свете луны в атмосфере полной романтики. А сейчас из романтики есть только их чувства и красные щёки, чего, на самом деле, предостаточно, чтобы назвать парней счастливыми. За окном не Париж, а серые многоэтажки и дождь, но даже он в этот момент кажется каким-то особенным. И теперь, по всем существующим канонам, они должны, нет, просто обязаны поцеловаться. Ну, а зачем портить такую негласную традицию? У Саши губы покусанные, обветренные, но всё равно такие тёплые. Дима столько раз в своих фантазиях мечтал поцеловать их. И вот теперь делает это наяву, готовый прямо сейчас растаять и расплыться от этой нежности, что заполняет каждую клеточку его тела и заходит даже глубже, в самую душу. Где сейчас творится неописуемое. Тут тебе и бабочки, и цветы, и фейерверки и всё остальное, уже всеми подряд рассказанное и в деталях описанное. А он не поэт, не писатель, сочинения за него вообще Саша пишет. Поэтому ему сейчас просто охуенно, без всякого лишнего пафоса. Он и не горит желанием думать, каково ему сейчас. Слишком не до этого. А у Димы губы всегда нежные, приятные, пахнут апельсиновой гигиеничкой, отчего приобретают сладкий вкус. Он сам по себе весь такой аккуратный, нежный и притягивающий, что отпускать совсем не хотелось. Смирнов и не отпускает, тем более, что Ганджа только на первый взгляд такой милый и невинный. А все, кто на это ведётся — просто не знают его. И он убеждается в этом ещё раз, когда младший начинает кусаться и плотнее прижиматься к нему, водя руками везде, где только можно. А можно ему теперь везде. В тихом омуте такие черти водятся, каких, наверное, даже в Саше никогда не было. И ему до безумия нравится, что Дима с ним такой открытый, настоящий. Его подкупает искренность. Это ведь даже важнее, чем страсть и желание. Переспать ты можешь хотеть с кем угодно, а вот тащить пьяного в стельку друга на себе, через весь город нести ему лекарства из аптеки вместе с любимыми чипсами, когда заболел, постоянно навещать, делиться последней сигаретой, видеть и любить его абсолютно любым, прогуливать вместе уроки, искать в луже ключи от квартиры, красить ему волосы даже зная, что испачкаешь себе и руки, и футболку, тащить вместе огромное кашпо с цветком через три улицы, вместе возить кота к ветеринару в другой город, исправлять друг другу оценки в журнале, носить одну и ту же одежду, слушать музыку одними наушниками, есть одной ложкой — это другое. Это, по их общему мнению, настоящая любовь, доверие и преданность. Может, такая, как у всех. А может, уникальная. Какая, в конце концов, разница? Они так счастливы, значит, это главное.