Кость

      Ресторан встретил их оглушительной музыкой и яркими огнями всевозможных цветов, что мягко ложились на платья и летние одежды гостей, танцующих и беседующих за столиками. Как в лучших традициях курортного заведения, один человек заводил весь остальной зал, предлагая заказать кому-то песню, кому-то спеть самому, а кому-то вообще побыть в роли диджея. Воздух из-за жары оседал вязкой, чуть ли не тяжелой пленкой на распаренной коже.       Лицо горело, с шеи скатывались капли пота. Чёрная приталенная рубашка начала неприятно липнуть к телу Людвига, из-за чего пришлось расстегнуть первые две пуговицы. Он, может, и не шибко хотел уходить из прохладного номера отеля, не хотел плестись следом за компанией друзей, зовущих его в клубы, но всему есть одно объяснение и весьма весомое. Настолько значительное, что заставляет по сей день людей подчиняться своей прихоти — лето. Настолько быстрое, головокружительное и сносящее все на своем пути. И, видимо, голова Байльшмидта попала под этот бурлящий поток жизни.       В свои двадцать четыре человек должен быть сдержаннее, чем лет пять тому назад. Кто сказал эту чушь? Он, думается, не видел, как эта самая компания друзей, прилетевшая на юг, сейчас мешает такие коктейли, от которых потом будет бурлить кровь не только у них, но и у врачей, которые будут откачивать их после.       Людвиг не был ханжой и алкоголь пил спокойно. Его совесть и чувство меры, несмотря на то, что случались попойки довольно редко, уходили на второй план. Так вот, с груди именно этого подающего надежды молодого человека, с крепкими узлами мышц и античными чертами лица, слизывала соль какая-то девушка, заглотнув до этого шот текилы. Ее звонкий смех оседал где-то в глубине всего естества, ведь когда же она сделает так еще раз?       Музыка гремела в ушах, гул голосов пульсом стучал у висков. Луна желтым светом освещала широкие и блестящие листы банановых деревьев, что тенью ложились на головы людей. Весь юг словно замер в едином танце, разморенный, уставший и одновременно полный сил для того, чтобы отчаянно отдаваться природе, прыгать в ее объятия, качаться на волнах тепла, липкой духоты и музыкальных вибрациях. Байльшмидт потерял счет времени, да и в целом уже не помнил, сколько шотов или стаканов опрокинул. Знал лишь одно — чувствует он себя попросту охуенно. Он молод, нравится и женщинам, и мужчинам, у него впереди вся жизнь, полная музыки, путешествий, любви, знакомств… Кстати, о них.       Людвиг двигался в ритм музыке, раскачиваясь с очередным коктейлем в пальцах, не обращая внимания на толпу, что так же неистовствовала вокруг него. Друзья ютились где-то у барной стойки, заказывая все новые позиции. Смеясь на какую-то глупую шутку юнца, что только пытался влиться в общую атмосферу, Байльшмидт ощутил, как его талию обхватила чья-то крепкая рука. Желая ее сбросить, он развернулся на пятках и вот уже хотел послать человека на хуй, как неожиданно громко рассмеялся, чуть ли не проливая выпивку на пол.       Перед ним возвышался мужчина, может, лет на десять старше его. Широкоплечий, массивный и сильный. Кто-то подогнал Людвигу его мечту? А что, в детстве он любил пялиться на пловцов. Этот был очень похож на одного из них. Правда, не настолько подтянутый, чтобы казаться сухим.       — А мне дашь попробовать? — чужой голос искрился легкой издевкой. Рука все крепче сжимала его талию.       Волевая челюсть, крупный нос. Гребанная горбинка. Светлые волосы, на висках даже виднеется первая седина. Сойдет ли подкат про упавшего с неба архангела?       — А если нет, то что дальше? — это ведь не наглость? — думалось Людвигу. Он имеет право отказать, хотя сам не понимал, что просит этот охуенно пахнущий кедром мужчина.       Людвигу казалось, что он находится в каком-то тупом фильме, жанр которых всегда презирал. Время остановилось, он глядит на него, искра, страсть и вот ты берешь вместе с ним лабрадора и седьмой кредит. Полная чушь и фарс. Но ведь сейчас он чувствовал именно это! Хотя вокруг все так же грохотала музыка, люди извивались рядом с другими людьми, кто-то в пьяном угаре наощупь пытался найти стул или место на полу, чтобы прилечь, а кто-то обнимал пальму. Но этот мужик со странным и охуеть каким сексуальным акцентом, уже собрался убрать ладонь с его талии и плавно раствориться в толпе. С хрена ли?       — Я не сказал нет, мистер… — Байльшмидт, проталкиваясь сквозь толпу, буквально тащил за собой высокого мужчину, толкая того к барной стойке и буквально прижимая к себе. Боже, не будь он пьяным, сгорел бы со стыда.       — Просто Иван, красавчик, — этот исполин лишь широко улыбнулся, показывая ряд ровных белых зубов. Есть деньги на виниры? Неплохо. — Не хочешь повторить трюк с текилой, видел, тебе понравилось?       Вот оно что. Людвиг уже покрылся мурашками, только представив, как чужой язык касается его кожи. Видимо, все стало ясно по его глазам, либо он восторженно согласился — уже он не вспомнит — но этот Иван заказал несколько шотов и вывел немца чуть ли не на середину танцпола.       Вспышки огней, отблески тканей, яркий и громкий смех. Все смешалось и превратилось в один калейдоскоп эйфории. И вот уже горячий язык скользит по его груди, плавно поднимаясь к ключице, оставляя за собой дорожку слюны. Когда этот дьявол высыпал соль? Байльшмидт наблюдает сквозь бледную дымку выпитого, как двигается кадык мужчины под натянутой кожей, как он сглатывает обжигающую пищевод и гортань текилу. Было бы тупо, если бы он подал ему дольку лимона губами? Уже без разницы.       — Никогда тебя здесь не видел, на отдыхе? — глупые, ненужные вопросы. Зачем их задавать, если Людвиг уже согласен пойти за ним? Да, он в говно пьяный, раскрасневшийся, танцующий под какую-то тупую попсу в окружении таких же отдыхающих людей, кружащихся в кальянном дыму. Но он не ведомый тип: нет такого количества алкоголя, что просто бы выключило его мозг на совсем. Он еще может думать, и единственное, что он хочет — касаться чужой голой кожи, тереться, целовать, кусать, двигаться…       — Где ты живешь? — прямой вопрос. Байльшмидт покачивает бедрами, завороженно следя за тем, как плавно и в такт двигается мужчина, перебирая своими бесконечно длинными ногами. Каков будет их вес, когда они будут на его плечах?       — Так сразу? А ты интересный, — этот Иван все улыбается, сжимает его талию, бицепсы, сильные предплечья, жарко дышит ему на ухо, не останавливаясь, а все танцуя, танцуя, танцуя…       Музыка все набирала обороты, она словно разгонялась по мототреку, тянулась в новое пространство, ревела, стонала и выла. Уши закладывало, но едва ли на это обращали внимание. В голове пульсировали огни софитов, рычал гром мелодии, заставляя двигаться, танцевать, улыбаться и провожать скользящим взглядом изгиб чужой шеи, разворот плеч и отблеск пьяных глаз.       Людвиг, честно, не помнил, что шептал или, наоборот, кричал сквозь рев музыки, ему мужчина, что спрашивал — плевать. Он понял, что этот вечер пройдет охуенно и был готов к нему на все сто двадцать процентов.       Несмотря на то, что градус не сбавляли, он помнил, как попрощался с друзьями, как те тревожно глядели на Ивана. Да, старше, и что? Ему даже не пятьдесят, как кавалеру Хельги! Это был секрет? Почему она так зло на него смотрит? А, впрочем, уже не важно, он сидит на заднем сиденье неприлично дорогой машины, вытянув крепкие ноги. Стоп, они же пьяные.       — Это такси, дорогой, — мягко прошептал ему Иван на ухо, вновь обхватывая его талию и сжимая колено в своей здоровой ладони.       Тогда вообще отлично, хоть не попадут в аварию, нужно всегда быть начеку. А пока Людвиг чересчур активно и восторженно рассказывал о своей учебе, о том, как он готовится в будущем стать кандидатом в доктора наук, Иван кивал, внимательно слушая и подсказывая водителю между делом, куда сворачивать, чтобы быстрее доехать.       Вот за что Байльшмидт любит таксистов на юге, так это за их немногословность и всеобъемлющее понимание в определенные моменты. Например, как в этот самый момент, когда Людвиг чуть ли не забрался уже на чужие колени, вырисовывая языком на шее мужчины новые узоры, слизывая терпкий пот, пытаясь выгрызть его аромат. Иван же тихо шипел, сжимал его плечи, но в целом и не препятствовал, почему-то все еще находясь в сознании. Это не честно! А то ощущение, что Людвиг заделался какой-то шлюхой, надо же.       Но машина уже затормозила, водитель звонко поздоровался с какой-то парочкой на улице, Иван протянул наличные и выволок немца на улицу, придерживая его за спину, незаметно улыбаясь.       — Ты что, серьезно живешь в гребанном пятизвездочном отеле в центре города? Я не должен подписать какое-то соглашение или типа того, как там было в «Пятьдесят оттенков серого»? — Людвиг, конечно, шутил, но стоит помнить, что в каждой шутке есть только доля шутки. Он что, нашел папика? Не особо похоже, Иван хоть и выглядел солидно, но точно им не являлся. Наверное?       — Хотел, чтобы тебя привезли в однокомнатную квартиру с балконом, выходящим на типичный дворик с виноградом? — опять этот черт смеется, уже шагая с ним под талию по длинному коридору, ведущему в его номер.       Не ответив, немец лишь сглотнул и практически уронил собственную челюсть на пол, успев только вовремя прикрыть рот. Кто-то сомневался, кроме него, что он увидит номер такого размера, что в четыре — нет, в пять — раз превышает его жилплощадь в Лейпциге?       Иван, тем временем, закрыл дверь, бросил ключ-карту на изящную этажерку и вытянулся во весь рост перед Байльшмидтом. Уже нужно раздеваться? Он ведь еще не сходил в душ, не…       Раздался хлопок — спина немца глухо впечаталась в какую-то стену, напротив которой висела, кстати, картина какого-то великого художника, только вот имя он забыл…       — Комнат много, можешь изучить каждую, — пророкотал мужчина в губы Байльшмидту, голодно оглядывая того, медленно скользя ладонью по его поджарому животу. — Мне нужна твоя выносливость, дорогой, — тупо шутить что-то про одежду, правда? Но, признаться, у Людвига уже крепко стоял, — И твой член. Справишься?       Стоп, Иван действительно хотел, чтобы Людвиг его… Твою мать. Байльшмидт ощутил, как его пальцы ног сжались в сладком предвкушении. Низ живота буквально вибрировал от возбуждения, руки тянулись к этому восхитительно высокому и большому мужчине, чтобы сжать, выгнуть, ущипнуть, но тут Иван самодовольно усмехнулся и, оставив дрожащего от перевозбуждения Байльшмидта у стены, плавно удалился в душ, по пути сбрасывая с себя одежду.       — Он хочет моей смерти, — прошептал Людвиг, жадно впиваясь глазами в эту широкую спину.       И твоего члена — ответило ему подсознание.       Что ж, тоже верно.       Иван ушел в душ, сказал ему, что можно осмотреться. Этим Байльшмидт и решил заняться, стягивая в очередной спальне — с огромной кроватью и, мать его, балдахином — долбанные джинсы, которые тисками сжимали его стояк.       В общем, Людвиг понял в очередной раз, что у богатых или, в крайнем случае, обеспеченных людей, свои причуды. Зачем нужна ванна, а затем в следующей комнате огромное джакузи? Три спальни, кухня больше, чем вообще должна быть, кабинет, гардероб и гостиная с огромной люстрой.       От подобного знатно кружилась голова, поэтому Байльшмидт откопал в холодильнике стеклянную бутылку воды, на которой было написано, что она влита в эту емкость исключительно с горных рек блядских Альп. Надо же, скорее всего с общего водохранилища и все.       Рухнув на огромную и невероятно мягкую кровать, Людвиг довольно растянулся и, хрустнув суставами, стянул с себя боксеры, аккуратно убирая их в сторону. Наверное, глупо, даже будучи пьяным, разбрасывать свои вещи в чужой… чужом номере. Скользнув ладонью по низу живота, мягко надавливая пальцами на нежно-светлую кожу, Байльшмидт обхватил себя, крепко сжимая и начиная оттягивающе надрачивать, большим пальцем надавливая на головку члена, потирая уздечку.       — Пирсинг ему понравится, — прошептал немец, хмуря брови и вытягивая руки над головой. Если он продолжит в том же темпе, то точно кончит и вся его миссия окажется проваленной.       Иван, тем временем, выходя из душа, протяжно выдохнул, ероша влажные волосы полотенцем. Этот молодой человек так и не зашел к нему, а ведь дверь специально не закрывалась. Что за молодежь пошла?       Прошлепав на кухню, оставляя за собой мокрые следы, мужчина увидел недопитую бутылку воды и валяющиеся на пороге комнаты джинсы. Усмехнувшись, Иван заглянул в первую спальню, но не обнаружив никого, плавно пошел по коридору, чувствуя, как покалывает от возбуждения кончики пальцев. Наконец, найдя нужную дверь, он аккуратно ее толкнул и, жмурясь от непривычной темноты, включил ночник у тумбы.       — Ну, хоть большой, — хмыкнул мужчина, усаживаясь рядом с мирно похрапывающим Людвигом. Это уже, конечно, издевательство, но этот студент выпил так много, что, видимо, грех было не отключиться, да еще и с таким крепким стояком.              Подождите… Иван, чуть наклонившись, шумно выдохнул, обнаружив металлическое колечко на уздечке и головке. Так будет гораздо интереснее.       А пока, укрыв Байльшмидта тяжелым одеялом и поставив на тумбу стакан воды с таблеткой, мужчина тихо прикрыл дверь, решив скоротать время за просмотром какой-нибудь документалки.

***

      Солнце, наверняка, еще не успело прогреть землю, раз Людвиг не ощущал удушливой жары. Видимо, еще ночь, раз чертовы лучи не светят ему в лицо сквозь дешевые шторы. Перевернувшись на бок, немец гулко сглотнул, пытаясь ощутить хоть какую-то влагу, но слюну словно откачали стоматологическим пылесосом, а в горле скребли кошки. Сколько же он вчера выпил? Растворившись в мягких подушках, Байльшмидт через некоторое время осознал, что никогда не покупал ортопедический матрац, потому что это пиздец как дорого. У него никогда не было такого количества подушек и полностью черных штор, закрывающих яркое южное солнце. И настолько мощного кондиционера.       — Блять, это не сон, — осознав, что он, полностью обнаженный, заботливо укрытый и спящий в отдельной комнате, действительно приехал сюда с неебически сексуальным мужчиной, Людвиг чуть ли не заорал в подушку. Хельга потом вынесет ему все мозги, но это проблемы будущего, так что, не найдя собственной одежды — разве он не здесь снял трусы? -, Байльшмидт хмыкнул и залпом выпил стакан прохладной воды. Таблетка ни к чему, его не мучает такое ужасное по своим последствиям похмелье, но из-за подобной заботы потеплело где-то в области груди.       Ивана, одетого, вероятно, в невыносимо мягкий халат, он нашел на кухне, спокойно варящего кофе в турке и готовящего… омлет?       — Наконец-то проснулся, — мужчина, стоя к Людвигу спиной, кажется усмехнулся и достал из холодильника орехи, — Думал, может разбудить тебя минетом.       Если бы Байльшмидт пил, он бы точно поперхнулся. Однако, лишь нервно улыбнувшись, он оперся плечом о косяк двери, втягивая носом восхитительный запах дорогого кофе. Впрочем, что может быть лучше? Он стоит в неглиже перед невероятным мужчиной, который готовит ему, да и еще вроде не собирается выбрасывать его на улицу.       — А кофе-машина рядом наверняка за чуть больше, чем тысячу евро, чисто для украшения? — Людвиг указал глазами в сторону, смеясь, когда Иван лишь растерянно посмотрел на нее и, фыркнув, поставил на стол тарелку с пышным, молочно-желтым омлетом с грибами, помидорами и шпинатом. Байльшмидт, наверное, истек слюной, как какой-нибудь пес.       — Мне просто нравится варить кофе в турке, а она, — он указал на кофе-машину, — Была здесь до меня. Ешь, жеребец, тебе нужны силы. Или ты думал, что отделаешься лишь обжиманиями у стены?       Байльшмидт, если бы умел краснеть, вспыхнул бы, подобно адскому пламени, но, хрустя предложенными орехами, лишь смущенно усмехнулся, отхлебывая невероятно вкусный и ароматный кофе, мыча от удовольствия. Иван же, подперев кулаком подбородок, лишь наблюдал за тем, с какой жадностью ест немец.       — А ты питаешься молодой энергией? Учти, я не девственник и кровь, наверное, у меня говно после вчерашнего, — пожав плечами, Людвиг звонко рассмеялся собственной остроте, изучая одновременно своего визави. — Могу я узнать хоть твою фамилию, а то как-то неприлично. Я вообще тебе сказал, как меня зовут?       — Не волнуйся, я все прекрасно знаю, — кивнул Иван, делая глоток черного чая. Как он еще не обжег язык? Вроде, британские ученые доказали, что что-то настолько горячее пить вредно… — Иван Брагинский, мой друг.       — Так гораздо лучше. Я Людвиг Байльшмидт. С «Д» перед «Т», это очень важно, — серьезно кивнул Людвиг, довольно доедая омлет и вытягивая ноги, чувствуя, как приятная прохлада от кондиционера окутывает его тело. Стоп, здесь что, несколько кондеев?       Иван, лишь глухо хмыкнув, неожиданно встал и, наклонившись к Людвигу, обхватил ладонями его талию и… поднял. Так запросто поднял, как гребанную тряпичную куклу, неужели он зря наращивал всю массу, чтобы его так легко двигали?!       — Воу, — не успев договорить, Байльшмидт запоздало понял, что его усадили на столешницу, — Ты занимаешься пауэрлифтингом? Просто так легко меня еще не… блять, — резко втянув воздух, Людвиг протяжно выстонал, сжимая в пальцах край длинного стола.       Брагинский, видимо, устав слушать чужой треп, опустился на колени и с довольным мычанием заглотил член немца целиком. Уткнувшись кончиком носа в лобок, мужчина прикрыл глаза и, словно что-то желая сказать, замычал, расслабив глотку так, что головка и ледяное кольцо уперлись в место прямо над язычком. Боже правый, неужели так сосут не только в порно… Людвигу казалось, что он станет первым человеком, который задохнется во время минета. Это слишком охуенно. Он не мог вспомнить никакие другие слова, чтобы описать, насколько волшебно он себя чувствовал, но, казалось, слова и не требовались.       — Блять, прошу… — так и не договорив, Людвиг потянулся пальцами к светлым волосам мужчины, сдерживая порыв потянуть за них. Но, услышав довольное мычание, Байльшмидт вцепился кулаком в чужую макушку и оттянул от себя увлеченно сопящего мужчину, который, втянув щеки, со звонким хлопком, нехотя отстранился от наконец полностью вставшего члена.       — Уверен, ты расстроишься, если я так быстро кончу, — Людвиг шумно дышал, наблюдая как Брагинский прижимается щекой к его набухшему от возбуждения члену. Сука, как можно быть настолько… Ну, вот, даже мозг теперь не работает, вся кровь перетекла в другое место.       Не дождавшись никакого ответа от Ивана, который лишь терпеливо ждал и хитро щурился, оглаживая крепкие, толстые от мышц бедра Байльшмидта, последний, видимо, проведя совещание с самим собой где-то на затворках сознания, внезапно вскочил и толкнул мужчину на мягкий напольный ковер. Тяжело дыша, Людвиг навис над Брагинским, восхищенно осматривая представшую перед собой картину: сильные плечи, длинная шея, темные соски, окруженные светлыми волосками, широкий живот и талия, крепкие бедра и…       — Еще успеешь насмотреться, — Иван, рассмеявшись, вытянул руку и мягко похлопал Людвига по щеке, мол, не отвлекайся, студент. Последний, завороженно приоткрыв губы, обхватил ими большой палец мужчины, жадно втягивая в себя и начиная посасывать, одновременно нетерпеливо стягивая с чужого тела халат.       Плавно двигая бедрами, потираясь членом о пах мужчины, Байльшмидт скользил пальцами по чужим крепким соскам, оттягивая их и сжимая, на что получал тихое шипение и зажмуривание глаз. Людвиг вел языком по костяшкам длинных фаланг, покусывая подушечки и вновь оставляя поцелуй на выпирающей косточке, толкаясь особенно сильно. Добравшись ладонями до поясницы, немец вдруг остановился и размыто поглядел перед собой.       — Тебе, наверное, нужна подушка. Возраст все-таки, — даже в таком состоянии продолжая шутить, Людвиг неожиданно вскочил и, снося все на своем пути, с забавно прыгающим в воздухе стояком, помчался в спальню. Из комнаты он отчетливо расслышал доносящийся с кухни смех и легкие, несмотря на такое массивное телосложение Ивана, шаги. Мужчина, продолжая улыбаться, скользнул в спальню и, вплотную встав к немцу, провел ладонями по его пояснице, неторопливо спускаясь к ягодицам и крепко сжимая их, оставляя легкий шлепок, отчего Людвиг вздрогнул и криво усмехнулся:       — Могло и заклинить, не самое приятное ощу… — прервавшись, Байльшмидт откровенно застонал, ощутив, как чужой горячий язык ласкает его небо, словно пытаясь дотянуться до гребанной гортани. Тем временем Иван, обхватив ладонью его член, слегка потянул за кольцо на головке, вызвав судорожный вздох и ответное движение навстречу. По всему телу пробежалась сладостная дрожь, низ живота нещадно свело, а ведь это только начало, пронеслось в головах обоих.       — Аккуратнее, — пролепетал Людвиг в чужие губы, в пьяной от трепета дымке наблюдая, как Иван вальяжно растягивается на кровати перед ним, раздвигая сильные, такие длинные, покрытые светлыми волосками, бесконечные ноги. Приглашая.       Его массивный член лежал на бедре, иногда забавно дергаясь, но от этого, поверьте, таз скручивало сильнее. Немец, словно в отчаянии промычав, наклонился и, подтянув за щиколотки мужчину к себе, скользнул языком по месту между бедром и мошонкой. Желая покрыть всю кожу ног Ивана поцелуями, он не расслышал тихого смешка и не почувствовал длинных пальцев, что зарылись в его волосы, надавливая и направляя. Вопросительно выгнув бровь, Байльшмидт уже было хотел спросить, как…       — Ты слишком долго спал, — Брагинский подмигнул ему — он подмигнул! — и откинулся затылком на мягкие подушки, намекая, что немец может продолжать.       Шумно сглотнув и, уняв излишнюю дрожь, Людвиг скользнул языком по крепко сжатому анусу, чуть надавливая, смачивая слюной. Иван, вытянув подбородок, невольно прикрыл ладонью рот, за что получил крепкий шлепок по бедру.       Не зная, сколько уже продолжалось шипение, всхлипывание, стенание, вязкое причмокивание, Брагинский сжимал пальцами спинку кровати, уже гортанно рыча и сдавливая коленями голову Людвигу, который, вероятнее всего, был бы и рад погибнуть, если бы его череп, как арбуз, разломили бы подобные ноги. Но пока он, увлеченно мыча, трахал мужчину языком, вылизывая изнутри, покусывая и сдавливая в кольце пальцев основание чужого члена, чувствуя, как его кисть покрывается вязким предеякулятом.       — Прекращай, — скулил Иван, вновь закатывая глаза и сдавливая челюсти, — Хочу тебя внутри, — чуть ли не прорычал мужчина, неожиданно поднимаясь и хватая Людвига за волосы на затылке. Глаза последнего были больше похоже на глаза человека, полностью охваченного похотью и одновременно находящегося под кайфом, максимально обдолбанного. Впрочем, Брагинский выглядел не лучше.       На лице Людвига расползлась настолько довольная улыбка, что он стал похож на кота, обожравшегося не только сметаны, но и заглотившего бройлерного цыпленка в придачу. Скользнув вязким от слюны языком по члену мужчины, Байльшмидт с похабным мычанием заглотил ствол до половины и, втянув щеки, начал сосать. Его пальцы уже ритмично двигались внутри Ивана, который, тихо матерясь, был близок к тому, чтобы разорвать под собою дорогие простыни. К черту их, если его собирался трахнуть этот античный бог. Все же он больше похож на кого-то из северной мифологии — пронеслось в голове Брагинского перед тем, как он, застыв, мелко задрожал. Икры и пальцы ног свело, а глаза уже давно закатились под веками — он давно так не кончал.       Людвиг, продолжая ласкать подушечками пальцев простату изнутри, надрачивал истекающий спермой член, постепенно замедляясь, видя, как мужчина пытается отстраниться, став чересчур чувствительным. Иван тяжело дышал и все еще мелко вздрагивал, ощущая на себе сильные поглаживания, массирующие его бедра и низ живота.       — Думаешь, что отделаешься только этим? — передразнив мужчину, Байльшмидт сипло выдохнул, чувствуя как неприятно простынь трется о его стояк. Приподнявшись и аккуратно очистив Ивана, Людвиг широко усмехнулся и поднял того за руку, с силой дернув на себя.       Брагинский, чуть пошатнувшись, сжал в ладони чужую шею и, отвесив пару шлепков по щеке немца — словно он был каким-то зверем — довольно удалился в ванную комнату, где находилось, судя по всему, то самое джакузи. Закрыв при этом дверь, ведь раздался характерный щелчок. Что ж, расценил Байльшмидт, весьма разумное решение, ибо трахаться в ванне могут либо идиоты, не боящиеся поскользнуться и вывихнуть все, что угодно, либо порно-актеры. Ни первыми, ни последними они не являлись.       Через некоторое время, Людвиг, облюбовав кухню, довольно жевал энергетический батончик, что нашел в холодильнике. Сидя на подоконнике и рассматривая бурлящий жизнью город с такой высоты и ракурса он восхищался деньгами, которыми и жил этот великолепный отель. Жаль, что он здесь ненадолго, но зато проведет время с пользой. Не услышав чужие шаги, словно к нему пыталась подобраться пантера, Людвиг не успел произнести хоть какое-то подобие звука, как его сдернули с подоконника и вдавили в очередную стену — можно было и нормально попросить! Чуть приподняв подбородок, Байльшмидт ощутил, как его горло сдавливают чужие великолепно длинные пальцы, пытаясь то ли задушить, то ли… Впрочем, другого варианта он не придумал.       — Знаешь, если ты хочешь, чтобы тебя выебали, не обязательно пытаться меня убить, — прохрипел немец, неожиданно широко улыбаясь и языком ведя по собственным губам, ощутимо сглатывая. — Пытался растянуть себя там? А я думал, что четырех пальцев было вполне достаточно, но, видимо, ты очень жадная шлюха.       Он труп. Честно, он не понимал, как это могло вырваться у него, но, видимо, это было последнее, что он скажет перед тем, как его выбросят за дверь. Абсолютно голым. Без денег. Не так уж и плохо, если рассматривать…       Не успев зажмурить глаза, Людвиг услышал отчаянный скулеж. Иван стал похож то ли на побитого щенка, то ли на нуждающегося, только милостыня — член немца. Мужчина, предупреждающе зашипев, толкнул Байльшмидта в сторону, а сам оперся ладонями о барную стойку, неторопливо растягиваясь, играя сильными мышцами широкой спины. Он буквально выгнул поясницу и расставил эти бесконечные ноги в стороны, через плечо наблюдая за Людвигом, челюсть которого в очередной раз пыталась догнать гепарда. Момент — немец властно навис над Брагинским, закрывая того своим телом и придавливая корпусом к столу, словно пытаясь обездвижить.       Через несколько минут, а может и секунд — время отошло на второй план — вся спина и шея Ивана были покрыты краснеющими укусами и расцветающими алым засосами, что любовно оглаживал пальцами Людвиг, будто пытаясь начертить собственную карту, черты и пунктир которой будет известен только ему. Он двигался волнообразно, скользя смазанным — идиотская смазка стоила двести пятьдесят евро?! — членом меж крепких ягодиц Брагинского, заставляя того нетерпеливо фырчать, вздрагивать и материться. Ведя ладонями по плечам, усыпанным родинками, Байльшмидт осознал, что жадный.       Слишком жадный.       Опустив пальцы на загривок мужчины, алчно сдавливая кожу, не отпуская, удерживая, Людвиг вжал Брагинского щекой в стойку, плавно и одним толчком вгоняя в него собственный член. Задохнувшись от удовольствия, Байльшмидт выгнулся в пояснице, начиная восторженно толкаться вперед, с каждым движением усиливая собственные фрикции, отчего скулящий под ним мужчина жадно хватал ртом воздух и пытался удержать руками под собой барную стойку, готовую в любой момент упасть.       Раньше немец не думал, — или, может, не обращал внимание на подобные мысли — что может трахать кого-то столь резко, глубоко, даже дико, подобно одержимому зверю. Длинные пальцы сжали мясистые бедра, разводя их немного шире. Под бессвязный шепот и тяжелые вдохи Людвиг откинул голову и стал двигать бедрами быстрее, слегка меняя угол проникновения. Хаотично оглаживая чужое тело, немец ухватился одной рукой за подтянутый бок Ивана, другой же надавил на усыпанное темными родинками плечо, фиксируя того в одном положении.       Байльшмидт был чересчур сосредоточен на ритмичных движениях, чтобы отвечать на сбивчивые колкие фразы Брагинского о недостаточно твердом члене немца. Однако мужчине, похоже, пиздец как нравилось грубое вдалбливание в его влажную нуждающуюся дырку — ибо как еще можно было объяснить закатывающиеся глаза, сбивчивые сиплые вдохи и крепкую задницу, с каждым толчком движущуюся навстречу сильным рукам -, да и самому Людвигу это доставляло не меньше удовольствия.       Немец неожиданно поймал себя на мысли о том, что хотел бы видеть раскрасневшееся лицо Ивана, его прилипшие ко лбу волосы, светлые нахмуренные брови, приоткрытые губы, распухшие от беспорядочных поцелуев, крепкую шею, разгоряченное потное тело и твердый влажный член. Байльшмидт навалился на мужчину и, не выходя из него, одним движением перевернул русского на спину. Подхватив того под поясницу и спину, Людвиг шумно выдохнул и согнул колени, удерживая тяжелое тело Брагинского на весу. Из-за вошедшего еще глубже члена и врезавшегося в простату металлического кольца, Иван неожиданно вскрикнул и, прикрыв рот ладонью, ошеломленно уставился на немца. Его никогда так не поднимали.       — Зря я становую тягу выполняю три раза в неделю? — немец широко улыбнулся и, чуть крепче ухватившись за Ивана, понес того в сторону спальни. Последний, вцепившись в плечи Байльшмидта, дабы не рухнуть на пол, тихо проскулил в плечо, все еще не понимая, как его, взрослого мужчину, могли так легко поднять. Однако, несмотря на то, что русский выглядел полностью разбитым, он начал плавно раскачиваться на чужом члене, уже смелее выгибаясь и сжимая руками покрасневшую шею Людвига:       — Смотри, не надорви поясницу, студент, — рвано съязвил Брагинский, наблюдая, как тяжело дышит немец, что оперся ладонью о стену, пытаясь унять дрожь в ногах от сладкой неги, что разлилась по всему животу, скручивая все внутренности в единый ком удовольствия, ведь чертов Иван так охуенно сжался вокруг него.       Наконец перейдя порог спальни, Байльшмидт опрокинул мужчину на спину, вжимаясь грудью в чужую, переводя дыхание. Он чувствовал, как подступающий оргазм молниями проходит по его позвоночнику, стягивая кожу и вызывая мурашки. Не успел Людвиг что-то прошептать, Брагинский отстранился и с легкостью оттолкнул немца, с усмешкой оседлав чужие бедра, мягко и неторопливо потираясь. Сплюнув вязкую слюну на головку члена немца, Иван плавно и неспешно растер ее по гладкой коже, исподлобья наблюдая, как судорожно втягивает в себя воздух Байльшмидт, скручивая в кулаках простынь. Довольно хмыкнув, мужчина чуть приподнялся и плавно, неторопливо насаживаясь, ощутил вновь приятную полноту и жар. Откинув назад голову, Брагинский гортанно и по-блядски простонал, упираясь ладонями в грудные мышцы немца, начиная раскачиваться. Выписывая бедрами восьмерки, Иван приподнял уголки губ и склонился над Людвигом, что восхищенно наблюдал за ним:       — Проголодался? — шепотом в губы спросил Брагинский, выглядя довольным чеширским котом. Такой же самодовольный, независимый и…       — Это переносное значение или… — прервавшись, Байльшмидт остановился и ошарашенно уставился на мужчину, что, вновь приподнявшись, аккуратно подхватил телефон со стола и, набрав ресепшн, приложил мобильник к уху.       — Я просил остановиться? — выгнув бровь, Брагинский посмотрел на немца так, словно тот был попросту обязан двигаться беспрерывно и размеренно, словно он был какой-то игрушкой, выполняющую определенную функцию. Проглотив слюну, Людвиг подавил внутри стон и, обхватив ладонями чужие бедра, вскинул таз, вновь начиная алчно двигать бедрами.       Все слилось в одну какофонию: влажные от смазки шлепки кожи о кожу, тяжелое дыхание, капля пота, что медленно катилась по шее Брагинского и его уверенный, чуть хриплый голос, обращающийся к персоналу отеля и просящий принести ему в номер ужин. Рыкнув от подобной наглости, Байльшмидт с силой насадил на себя мужчину и, победно ухмыльнувшись его вскрику, продолжил самозабвенно трахать. Вжимаясь затылком в подушку, Байльшмидт глухо рычал, скулил и заглатывал ртом воздух, сжимал руками сильное тело над собой, вскидывал бедра, скользил пальцами по чужим соскам и жмурил глаза от взрывающегося сверхновыми удовольствия.       Не поняв, закончил ли Иван говорить по телефону или нет, Людвиг резко поднялся и, прикусив зубами чужой подбородок, что-то прошептал, обхватывая пальцами член мужчины, спешно надрачивая. Осознав, что скоро кончит, он мягко оттолкнул Брагинского от себя и, выскользнув из того, с немым выкриком кончил на чужой живот. Тяжело и загнанно дыша, немец, прикрыв изгибом локтя собственное лицо, неожиданно для себя, хрипло рассмеялся, чувствуя и слыша, как кончает мужчина, подрагивая и падая на него всем обмякшим от оргазма телом.       Слова будто испарились, голова у обоих стала слишком легкой и пустой. Лишь липкое месиво между животами заставило Ивана откинуться в сторону и рухнуть рядом с немцем. Кожа постепенно остывала, в воздухе все еще чувствовался тяжелый запах мускуса. Честно, Людвиг никогда не был любителем поболтать после секса, поэтому неловко приподнялся, оглядывая удовлетворенного и неприлично довольного Брагинского, что приятно растянулся на влажных от пота, смазки и спермы простынях.       — Кажется, их не отмоют, — немец кивком указал на пятна, внутренне понимая, что ему абсолютно плевать на них.       — Их проблемы, — фыркнул Иван, неожиданно басовито смеясь и чуть надавливая указательным пальцем на колечко пирсинга на уздечке чужого члена, чем вызвал судорожный вздох немца, все еще гиперчувствительного.       — И что обычно говорят в этих мелодрамах, когда два героя наконец-то потрахались и лежат в одной кровати? — Людвиг тихо усмехнулся и толкнул мужчину в плечо, где-то на затворках сознания понимая, что отчего-то ему будет слишком тоскливо покидать это место.       — Либо они засыпают в объятиях друг друга… — начал Брагинский, пытаясь вспомнить все клеше подобного жанра, но, не успев продолжить, услышал как за него это сделал Людвиг.       — Либо берут из приюта лабрадора, а затем и седьмой кредит, — тихо хмыкнул немец, понимая, что еще вчера считал это тупой сказкой. Вероятно, так и есть.       — Кредиты обязательны, Людвиг Байльшмидт, «Д» перед «Т»?       Немец, погрузившись в свои мысли, вынырнул из их омута и, уставившись на Брагинского, что тепло рассматривал его, заглядывая в голубые глаза, широко улыбнулся, чувствуя, как с плеч скатывается тяжелый камень:       — Вовсе нет, ты ведь покупаешь смазку за двести пятьдесят евро! А лабрадор обязателен.