Притворись моим парнем

       Приоткрыв дверь поздним вечером, Саске, скрестив руки на груди, окинул незваного гостя неприязненным и одновременно оценивающим взглядом, словно хотел лишний раз напомнить тому, что ничего у него не выйдет, а заодно еще и прикинуть, на что тот способен.        Учиха не сомневался, что Наруто, известный своей внезапностью, запросто может выкинуть любой фортель, который-то и станет последней вишенкой на этом торте из их притворства.        Впрочем, Узумаки, которого угораздило припереться и снова трепать ему нервы, наверняка догадывался об этом и сам, если судить по виноватому выражению его обычно жизнерадостной физиономии. Учиха с затаенным злорадством отметил: Наруто снедают муки совести — вон он какой убитый, будто бы ему сказали, что всю Коноху с лица земли стерли.        Однако Саске до чувств Узумаки не было никакого дела. Со своими бы разобраться, которые, между прочим, именно из-за этого светловолосого идиота и появились.        Если раньше где-то в глубине души Учиха, может, и посочувствовал бы Наруто, однако сейчас муки очнувшейся, как всегда не вовремя, нравственности Узумаки его нисколько не волновали. А нужно было все хорошенько обдумать, еще до того, как полез к нему со своими слюнями и жизнь им обоим испортил.        Учиха мог сказать, что он был чертовски зол на Наруто, если бы от одних лишь воспоминаний о поцелуе его не бросало в жар, а руки не начинали предательски дрожать. И все, что бы Саске старательно не внушал себе — глупо, отвратительно, опрометчиво, почему-то меркло на фоне того, что было между ними.        Замирая, он вспоминал теплое дыхание Наруто, его сильные руки, ласковые прикосновения и поначалу такие осторожные, а после — ставшие уже смелыми поцелуи. Что поражало Учиху во всей этой абсурдной ситуации больше всего, так это то, что Узумаки каким-то таинственным образом умудрялся считывать его потаенные желания, о которых он сам-то даже не догадывался.        Наруто будто лучше него знал, что ему нужно. А мириться с этим Саске не собирался. Ему было достаточно и того, что уже между ними было. Разрываясь между желанием просто придушить Узумаки или хорошенько проучить его «чидори», он, к своему огромному неудовольствию, вдруг четко понял: ему не было противно целоваться с Наруто.        Напротив, настолько приятно, что он и не подумал бы останавливаться, если бы не тот дурацкий смешок этого неунывающего идиота Наруто, испортившего все, как и всегда.        Саске не представлял, что и думать, ведь с таким он столкнулся впервые, в том числе и со своими необычными подозрительными порывами, которые вдруг охватили все его существо. Неспроста же они взялись, в этом Учиха ни капли не сомневался.        И хотя Учиха так еще и не успел совладать с собой, однако кое в чем он все же был твердо уверен: во всем виноват только Узумаки. И точка. Саске мог поклясться, что окончательно его размеренные будни скатились в бездну именно в тот миг, когда Наруто решил, что они обязаны поцеловаться.        Он был готов твердо отстаивать свои непоколебимые принципы, уверяя всех, что этот поцелуй с Наруто для него ничего не значит, но внезапно пробудившиеся чувства твердили о другом: еще никогда он не был так счастлив и огорчен одновременно.        Учиха, нужно отдать ему должное, до последнего пытался игнорировать любой внутренний раздрай, как и делал всегда, прежде чем окончательно капитулировать. Вот он и старался несколько часов подряд ни о чем не думать, однако все его рвения были тщетны.        Как бы Саске не отрицал, что между ним и Наруто творятся необыкновенные вещи, хаотично скачущие в голове мысли раз за разом, вопреки желанию хозяина, неизменно возвращались к подворотне и Узумаки. И это бесило.        Учиха и сам не знал, почему он до сих пор раздражен и злится. Склоняясь к предположению, что это все же из-за поцелуя, а не из-за реакции Наруто, он пытался сконцентрироваться на любой другой подвернувшейся под руку эмоции, чтобы заглушить впечатления, испытанные им в подворотне, от которых его трясло в буквальном смысле слова.        Поразмыслив еще немного, Саске все же пришел к единственному верному выводу, погружаясь в воспоминания: дело не в нем. Он едва ли мог контролировать свое тело, ставшее вдруг каким-то неподатливым и чужим. И ничего поделать с этим Учиха не мог.        Это раздражало и, что хуже всего, заставляло его чувствовать себя слабым, никчемным. Проиграл какому-то неудачнику, ну и пусть, что Наруто был невероятно силен. Хоть Саске так и не удалось проверить свои силы в схватке с ним, однако он склонялся к мысли, что все же смог бы одолеть Узумаки.        Ему было дерьмово, а память, как назло, услужливо подкидывала нужные фрагменты, красочно обрисовывая их перед ним: непослушные руки, крепко сжимавшие кисти Узумаки, бешено колотившееся сердце, чуть приоткрытый рот.        Саске жмурился, пытаясь отогнать навязчивую картинку, но следом за ней тут же, как назло, возникала другая: первый ласковый поцелуй Наруто, его горячие губы, мимолетом коснувшиеся бледной кожи шеи, теплое дыхание, ощущение близости, единства, отвратительно болезненное щемящее чувство на сердце, которое, казалось, обливалось кровью. Это все сводило Саске с ума. Вот он и злился, не найдя альтернативы лучше.        Но страдать предпочитал молча, ни в чем не обвиняя стоявшего перед ним Узумаки, который все это и начал. Учиха отыгрывался по-другому: он мастерски делал вид, что ему плевать. Однако с лихвой его выдавал лишь взгляд — черные глаза, казалось, стали совсем безжизненными, окончательно погрязнув во мраке. До бездны ему остался всего лишь шаг.        Если бы Саске мог испепелять досадившего ему человека одной лишь силой мысли, наверное, давно бы уже именно так сделал. Потому что сейчас меньше всего на свете ему хотелось видеться с Наруто, которого он не так давно был готов раскромсать на мельчайшие кусочки, лишь бы доказать этому невыносимому Узумаки, не отличавшемуся особой сообразительностью: ему лучше держаться от него подальше.        Учиха вел себя, как самый настоящий мудак. И у такого его отвратительного поведения было только одно оправдание: он неизбежно пропал, обнаружив, что мир больше не кажется ему прежним, а всему виной — спонтанный поцелуй с Наруто в этой проклятой подворотне.        Саске не был идиотом и со смутным подозрением догадался: дело-то вовсе не в Узумаки, хотя и в нем, конечно же, тоже. Он — главная и единственная причина его перевоплощения, которая только и делает, что все портит. Например, его уединение. А такой расклад Учиху не устраивал.        С глухой болью осознав, что изменился он сам, Саске призадумался, пытаясь докопаться до истоков своего странного состояния. Причину Учиха, разобравшись в себе, нашел — Наруто — только вот не мог приложить ума, что же ему со всем этим великолепием делать, за что хвататься в первую очередь.        В нем словно что-то треснуло, разлетевшись на миллионы хрупких осколков, которые он тщетно пытался собрать и склеить. Однако ничего не получалось. Учиха, не отличавшийся особой чуткостью, все же смутно осознавал: прежним ему больше не стать, какие бы он усилия не прикладывал, чтобы перечеркнуть все, что было между ними с Наруто.        Исподтишка кольнуло и уязвленное самолюбие. Саске не мог гарантировать, что несносный Узумаки страдает из-за похожих ощущений. Это в какой-то степени его расстраивало, хоть он и старался не придавать подобному «пустяку», как он называл все, что ему довелось испытывать из-за этого идиота, никакого значения, тщетно уверяя себя: ему все равно. Однако это было не так. Совсем не так.        Хоть Учиха и не хотел в этом признаваться никому, включая себя, но его еще ужасно пугала необходимость хоть как-то взаимодействовать с Наруто, рядом с которым он неизменно терял голову без рациональных на то причин. И доводов у Саске было множество: взять хотя бы в качестве яркого примера этот злосчастный поцелуй и то, как он сам прильнул к Узумаки, окончательно утратив над собой контроль.        С этим нужно было завязывать. И как можно скорее, пока он бесповоротно не погряз в пучине эмоций. Учиха твердо уяснил одно: Наруто — его триггер. Чем он ближе, тем меньше у него шансов сохранить былую непоколебимость и не сорваться вновь.        Саске не мог гарантировать, что если вдруг Узумаки снова захочет поцеловать его, он будет сопротивляться. Учиха не мог с непоколебимой уверенностью подтвердить и то, что в этот раз все не станет гораздо хуже, чем было.        Опасаясь, что сорвется вновь, Учиха, осознав всю безысходность ситуации, в которой он вновь оказался именно из-за Наруто, а он словно был магнитом для неприятностей, принялся действовать в привычной ему манере — высокомерно задирать нос, избегая компании Узумаки. Уж лучше так, чем тратить время на все эти розовые сопли и выяснять с Наруто отношения. И начал он со злополучной подворотни, не откладывая дела в долгий ящик.        Снисходить до объяснений Саске не стал. Да и не видел в них смысла. Разве можно этому упертому светловолосому идиоту что-то доказать? Разодрав всю глотку — возможно. Но есть ли в этом смысл? Едва ли. А если и придется сказать, почему он не хочет больше с ним видеться, что говорить? О чувствах, ощущениях?        Учиха, передернувшись всем телом, невольно подумал: проще собрать вещи в котомку и красиво свалить в закат, махнув на прощание рукой жителям деревни, чем признаться Узумаки, что рядом с ним он теряет не только счет времени и чувство собственного достоинства, но и рассудок.        Что произошло, если бы Саске остался в той подворотне чуть дольше, никому не было известно, включая и его самого. Возможно, все оказалось бы еще отвратительнее, чем теперь. Однако этого узнать никому не было суждено и, к счастью, его потаенные эмоции остались тайной за семью замками, до которой Наруто добраться не успел — Саске ретировался раньше.        Сплюнув на землю, Учиха напоследок молча испепелил изумленного Узумаки фирменным мрачным взглядом, мысленно желая ему умереть в страшных муках и, отпихнув локтем запротестовавшего Наруто, попытавшегося остановить его, прошел мимо, всем своим видом показывая абсолютное безразличие к происходящему, как делал еще в детстве, четко дав понять: к полемике он не расположен.        Оставив Узумаки в подворотне и не удосужившись даже выслушать его неразборчивое громкое бормотание вперемешку с жалкими извинениями, которые едва ли были способны хоть что-то изменить, Саске сделал то, что собирался уже давно, — ушел.        Тогда ему было плевать, что будет с Наруто или с их обманом, который, возможно, после его необдуманной выходки раскроется. Учиха уяснил для себя кое-что важнее всей этой виртуозной лжи: дальше заходить им обоим не стоит. Ему уж точно.        Хоть Саске и пытался это отрицать, однако спонтанный поцелуй подкосил его куда сильнее, чем он ожидал, пробудив в нем массу противоречивых чувств, затаившихся в мрачных уголках его души.        И Учиха, пока еще не представляя, как ужиться со всей этой невыносимой гаммой эмоций, прочно засевшей у него в сердце, и, видимо, выжидавшей нужный момент, чтобы подбить его еще сильнее, решил: лучше всего сейчас побыть в одиночестве и переждать, пока грохочущая на душе буря не утихнет. Правда, он не учел небольшой нюанс: Наруто ни за что не позволит ему остаться одному.        Вот уже который час настырный Узумаки, последовавший за ним по пятам, пытался достучаться до него. Он горланил у дома Учихи, вопил и возмущался, настойчиво тарабаня в дверь и заглядывая в окна.        Саске, старавшийся делать все, что было в его силах, чтобы лишний раз не встречаться с Наруто, всякий раз, услышав его крики, задергивал шторы или замирал на месте, не шевелясь, будто бы это могло его спасти от неприятных разборок или заставить Узумаки уйти.        Время все шло, но пыл Наруто оно нисколько не остудило. Напротив, заставило разгорячиться еще больше. И хотя стрелки часов давно замерли на десяти, настойчивый Узумаки все никак не хотел сдаваться. И если сначала он, мотаясь, как безумный, громко звал Саске по имени, то позже, переосмыслив свое поведение, попытался докопаться до истинных мотивов Учихи.        Разбрасываясь своими неподкрепленными здравым смыслом вариантами, каждый из которых был тупее предыдущего, он не затыкался ни на секунду, действуя Саске на нервы. И это, как ни странно, сработало — черт его знает, как Узумаки удалось вывести Учиху, обладавшего потрясающей выдержкой, из себя, но нужно отдать ему должное, он все же добился своего: Саске открыл дверь. Возможно, лишь для того, чтобы уничтожить его парой цепких фраз. А может быть, чтобы дать ему время оправдаться.        Учиха и сам не понимал, что творит. Когда он только подходил к двери, то мечтал лишь об одном: прикончить Наруто и закопать его на тренировочной площадке, однако, увидев взволнованное лицо друга с чуть раскрасневшимися щеками, немного смягчился — пока еще неосознанно, сам едва ли отдавая себе отчет, что на его хмуром лице появилась слабая, едва заметная чужому взгляду, улыбка.        Сдвинув брови, Саске повел плечами, оценивая погоду на улице. А за несколько часов его уединения знатно похолодало. Наверное, потому что подул необычайно холодный ветер, яростные порывы которого, казалось, пронизывали до самых костей. Черта с два Учиха бы поверил, что этим же днем стояла умопомрачительная жара. Сейчас же некогда голубое небо сплошняком заполонили темно-синие грозовые тучи.        Получается, все это время Наруто, преданно последовавший за ним, проторчал на улице. А успел ли он накинуть хотя бы куртку — вот в чем вопрос. Если Узумаки простынет, кто будет за ним ухаживать, на чьи плечи ляжет этот груз? Верно. На его. Темные глаза быстро скользнули по торсу Наруто. Понятно, он так и остался в своей легкой футболке, в которой был еще днем. Так и не переоделся, придурок.        Саске невольной поймал себя на мысли, что ему ужасно хочется затащить Узумаки в комнату, закутать его в теплый плед, вручив кружку с терпким чаем, а потом, когда тот отогреется, надавать ему по роже. Потому что только такой идиот, как он, мог не подумать о своей одежде.        Но если он поступит так, тогда Узумаки и вся деревня сочтут, что его действия — намного больше, чем банальное одолжение. Было и еще кое-что: от Наруто ему лучше держаться подальше. Хотя бы ради собственного благополучия и душевного спокойствия.        Опомнившись, Учиха грубо одернул себя, напомнив: он никогда не избавится от этих бесполезных чувств, если так и продолжит пялиться на Узумаки и сближаться с ним. И вместо того, чтобы позаботиться о Наруто, Саске повел себя так, как и всегда, — до одури эгоистично и пафосно.        — Проблемы? — скептически выгнув бровь, поинтересовался он. — Некого больше поцеловать? — слова должны были резануть, кольнуть, задеть за живое, чтобы Узумаки понял: ему здесь не рады.        Но Наруто, судя по всему, был либо огромным энтузиастом, либо тупым, как пробка. Саске с каждой минутой все больше склонялся ко второму.        — Скажешь тоже! — возмутился Узумаки, шагнув Саске навстречу и ловко подперев дверь ногой, чтобы помешать ему тут же захлопнуть ее, так и не выслушав его. Учиха, покосившись на его руку, вскользь отметил, что этот оболтус уже где-то умудрился испачкать штаны. И где он только нашел грязь? Впрочем, ничего удивительного, это же Наруто.        — Я сам не знаю, что на меня нашло! — с отчаянием воскликнул Наруто, тряхнув головой. — Какое-то помутнение, честное слово! — с жаром выпалил Узумаки, остервенело взмахнув руками. А Саске вдруг взглянул на него и замер: и почему он никогда не замечал, какой же Наруто красивый?        Изучающий взгляд Учихи остановился на четко очерченной линии скул, искусанных плотно сомкнутых тонких губах, а затем столкнулся в схватке с ясными голубыми глазами, в глубине которых, казалось, полыхало самое настоящее пламя.        Наруто, не прекращая уверенно что-то говорить, шагнул ближе, прижав одну руку к груди, а второй ухватился за дверь. Наверное, опасался, что Саске не станет больше слушать его, и так потратив уже уйму времени.        Учиха же, растерявшись во второй раз за этот день, словно в замедленной съемке наблюдал, как яростный ветер, и не подумавший угомониться, безжалостно треплет светлые волосы Наруто, который, силясь перекричать бушующую стихию, все еще честно пытался оправдаться перед ним.        — Я знаю, что мне не нужно было так поступать! Но тогда я и не думал о том, что все будет именно так, — чуть тише добавил Узумаки, отступив на шаг назад и отпустив дверь. Саске нахмурился, Наруто же взглянул на него с сожалением, виновато прикусив губу.        Учиха насторожился, почувствовав, как комок из злости, старательно выращиваемый им в глубине души, понемногу начал таять, будто бы слова Наруто действовали на него, как нехилое лекарство на рану, вынуждая ее постепенно затягиваться. Стена отчуждения дала первую трещину.        Однако Саске, напоминая, что ничем хорошим это точно не закончится, сразу же запретил себе проявлять хотя бы толику сострадания к Узумаки — еще не хватало, чтобы этот идиот сообразил, что ему удалось заставить его расчувствоваться.        — Я подумал, что ты даешь мне совет. Я неправильно понял тебя, Саске! Прости меня за все, — с искренним раскаянием добавил Наруто, прижав ладонь с выпирающими костяшками к груди. — И спасибо тебе, что выслушал, — завершил он, грустно улыбнувшись.        Учиха нетерпеливо повел плечом, всем своим видом давая понять Наруто, что его время вышло. Узумаки же, заметив, что суровый взгляд Саске стал менее враждебным, сообразил: пора заканчивать с объяснениями, иначе может стать еще хуже.        — Не сомневаюсь, ты меня понимаешь. Это было какое-то наваждение… Надеюсь, мы все еще друзья, Саске? — произнес Наруто, робко взглянув на Учиху и подарив ему одну из самых искренних милых улыбок из своего арсенала. Стрела попала в цель.        Саске насторожился, осознав, что его злость, которую он так старательно собирал по крупицам, испарилась. Трещина расползлась все больше, не оставив стене ни единого шанса выстоять, и все началось вновь.        Учиха, затаив дыхание, осознал: его сердце, не выдержав ошеломляющей искренности Узумаки, дрогнуло, а запрятанная в нем ледяная глыба из ненависти и апатии, не устояв перед напором Наруто, окончательно треснула. Безнадежно сломавшись, она рухнула в пустоту, похоронив под своими обломками прежнего Саске.        Учиха и сам едва ли понимал, что произошло с ним, но теперь твердо знал лишь одно: Узумаки проторчал здесь, потому что он, Саске, важен для него. Все это время Наруто был на улице, тщетно пытаясь достучаться до него, как и в детстве. А он по-прежнему не хотел его слушать.        Но в этот раз все было чуть иначе, чем в прошлом. И, возможно, к лучшему, ведь в этот раз поступок Узумаки убедил Учиху в одном: что бы не происходило между ними, он всегда может на него положиться. Ведь Наруто же добился, чтобы он его выслушал.        Саске, прикусив губу, с пару секунд раздумывал, как ему стоит поступить: закрыть дверь перед лицом растерянного Наруто, неотрывно смотревшего на него с запрятанным в глубине голубых глаз огоньком хрупкой надежды, или, напротив, принять извинения и оставить Узумаки, который, наверное, продрог до костей, у себя. Хотя бы на эту ночь, а дальше — заново пытаться возвести стену.        Не выдержав, Саске, поступаясь собственной гордостью, последовал зову сердца и решительно шагнул вперед. Схватив испуганно вздрогнувшего Наруто, видимо, приготовившегося получать законные тумаки, за руку Учиха затащил его в дом, плотно прикрыв за собой дверь.        — Переждешь здесь, а потом свалишь, — холодно бросил он. — И плед возьми, бестолочь.        Наруто, тихо прыснув, расплылся в довольной улыбке, но так и не сказал ему ни слова.