Прошлогодние васильки

Красная, исцарапанная терновыми ветками ладонь легла на хрупкую, несчастную левую часть грудной клетки молодой, но уже такой седой от пронесённых через время горя и бед девушки. Сердце, казалось, в темпе медленного, слезливого, соленого танца разрывалось от невыносимой боли, после чего вновь сшивалось, разрывалось снова, и так по кругу, до сумасшествия. Прекрасная по природе, но заплаканная и измученная жизнью юная девушка по имени Ярен в гордом одиночестве сидела на холодных ступенях веранды дома своей сводной сестры, госпожи Рейан Шадоглу. Пребывая в гордом одиночестве вот уже второй час с пяти утра, то и дело она смахивала длинными ресницами образовавшиеся слёзы и водила своею красной, исцарапанной ладонью по василькам, росшим в уголке сада около ступенек, на которых она сидела. Русые шелковистые волосы падали неопрятной волнистой копной на её хрупкие и оголенные, посиневшие от холода плечики. Все заботы были на этих маленьких, несчастных, посиневших плечах и казалось, никак этот груз уже не снять, никак страдания не облегчить, а остаётся только ждать какого-нибудь чуда. Но засохшие васильки даже от океана воды не оживут, а кровь, какая вылилась за пределы двух молодых тел - никогда не затечет обратно. Вы не понимаете, о чём она думает. Но она всё помнит, и водя тонкими задеревеневшими пальцами по лепесткам васильков цвета чутка затянувшегося неба, приговаривает: «Ты помнишь, как я тебя убила? Может быть, ты сейчас на меня глядишь и улыбаешься, а может, хочешь утащить за собой в ад, чтобы гореть там и мучаться за всё содеянное. Но мне только бы в радость это. Мне бы главное - начать мучаться в аду, потому что на земле я мучаться устала. Ты меня слышишь! И я прошу - забери меня с собой!». Ловко сорвав один лепесток у какого-то из цветков, девушка встала с холодных ступенек, отряхнулась от небольшого количества песка и вознесла покалеченную ладонь к хмурому небу. Солнце в тот день не желало показываться, оно уступало своё место собачьему холоду и мёрзлым потокам ветра, без конца трепавшего волосы тех, кто сидел на верандах или спешил на работу. Однако Ярен было всё равно на дикий холод, на ужасную, разъедающую боль внутри грудной клетки и она просто вглядывалась в туманную точку на горизонте, в глубине души храня непоколебимое желание сегодняшней своей гибели. Она прекрасно знала анатомию своего несчастья. Чего ещё хуже, она понимала, что устроила его собственными руками. Вот этими маленькими, красными, исцарапанными, и не единожды вешавшими петлю руками. Руки оказываются в более выигрышном положении, чем память, потому что они помнят гораздо больше вещей, нежели голова. В их послушном списке робкие, первые прикосновения, трепетные поцелуи, куча рассыпанной муки, аромат васильков, и та же алая кровь... - Сестра, давно ты здесь находишься? – резкое звучание женского голоса, мигом отдавшегося набатом в голове русоволосой, заставляет ее подпрыгнуть на месте от испуга и обернуться. – На улице так сильно холодно сегодня, а на тебе одна сорочка для сна. Как я понимаю, и он не удался. Ты тут с пяти утра? Просто в коридоре в то время кто-то ходил, я и подумала почему-то, что это Умут вставал в туалет. Но, как понимаю сейчас, это не совсем так. Вопрос остается прежним, и я очень хочу услышать ответ. - Я.…как бы тебе это правильнее объяснить, чтобы ты поверила? – ничего разумнее в ответ девушка не придумала, продолжая разглядывать на удивление выспавшуюся сестру. Время такое раннее, остальные члены семьи все еще дрыхнут сладким сном, а она такая…бодренькая. Людей не убивала и васильки в книжках не сушила. Звучит, как резюме довольно странного человека, но на самом деле владелица и главная госпожа дома таковой не являлась. Несмотря на то, что ей довелось пережить, она осталась ангелом, сумевшим сберечь свои белоснежные крылья от адского пламени. А кому-то не удалось, кто-то был отравлен и сожжен, и этим кем-то являлась Ярен. Две разных, две сложных, две искрящихся судьбы сейчас метались через контакт двух прекрасных пары глаз, но голова не хотела думать. Причина была не в том, что время раннее было, а из того, что не во всех в глазах прочитать можно. Глубина их тоже умеет врать. Искусно, как по лезвию ножа, кровавым ручейком по бледной мертвецкой коже, но правде там тепло, и выходить она оттуда не всегда желает. - Я не хочу об этом говорить, ты понимаешь, - но все же, образовавшуюся тишину разрушить стоит. Неопрятные русые кудри сбились в мерзкие колтуны, но сейчас обладательницу этих наград за закаленность это не совсем волновало. Точнее сказать, ее в общем и целом ничего не волновало. Ни пришедшая сестра, какая подошла немного ближе с растерянным, но миловидным лицом, ни что-то крайнее на этом белом свете. Внутренняя тишина давно нарушена, и именно поэтому она страдает. Именно поэтому ей покоя нет, и все сны – терновые ветки в глаза, даже спать не хочется. Как это называется? Преступление? Наказание? Нет. Оба этих определения вместе и есть та болезнь, какою болеют большинство людей, отошедших от морально-социальных ценностей и переступивших определенные законные устои. Некоторые дела остаются в тиши, а о других слышит весь мир, но смысл остается одним и тем же. Преступление и наказание – это буря, разразившаяся в одной душе. И все те, кто так или иначе девиантен, рано или поздно это поймет. А наша героиня это уже осмыслила и приняла к сведению. Только жаль, что теперь отсутствует спокойный сон. И жизнь… - Я знаю, что твои руки запачканы кровью, - не без смелости усевшись на холодные ступеньки рядом со своей сводной сестрой, невзначай выдыхает темноволосая, - В последний день пребывания в особняке Асланбеев я заметила, что у тебя начались явные проблемы. Ты шепталась с кем-то в пустой комнате, ходила медленно, сидела тише воды ниже травы и боялась показаться на глаза. Сразу я поняла, что ты не от нас прячешься, не от слуг или господ, а от Фюсун. Уличив проблемы в твоем эмоциональном и психологическом состояниях, я поведала об этом Мирану и попросила выяснить, что же произошло за неделю до. Выяснение не заняло долгого промежутка времени, и через пару суток все обстоятельства были на моей ладони. Я поняла, что мой шаг должен быть одним и точным, иначе бы ты давно покоилась в земле. Я сделала этот шаг, Ярен. А почему ты так поступила? Что пошло не так? Сидящая рядом на мгновение ошалела. Она даже не могла и допустить мысли, что кто-то кроме нее самой и ее узкого круга родителей и брата мог знать о свершившемся. Слова признания она пустила глубоко в себя и запретила даже зарекаться о чем-то подозрительном в присутствии не знающих о преступлении людей. Но того, что ближние окажутся куда более смышлеными и зрячими, она вовсе не ожидала. Не то, чтобы это было для нее невозможно сильным потрясением, но удивление было. И стыд появляться на глаза теперь еще и людям, которые ее пригрели на своем боку, в своем углу, отдали ей часть своего дома… - Почему ты приютила меня? – это все, что срывается с тонких, бледных и потрескавшихся губ, - Мое сердце погрязло во тьме и я стала убийцей, за что же ты до сих пор не сдала меня? Ты не должна быть доброй к таким тварям дрожащим, как я. - Я не знаю, - пожимает плечами худенькая госпожа в черном махровом халатике, гораздо более теплом, чем у ближней «твари дрожащей», - не понимаю. Я милосердная женщина. Сколько зла мне все не делали, я прощаю и мне от этого действительно легче. А тебя я просто не смогла отдать в злые руки истязателей, потому что ты моя сестра. Я хочу, чтобы ты жила. Не спокойно, своеобразно, но на свободе и целой. Я хочу, чтобы ты имела возможность видеть близких тебе людей, мыться, есть вкусно и спать на мягком матрасе. Я не хочу просыпаться и понимать, что отправила тебя прямиком на открывающиеся ворота ада. Ты моя сестра, и мне бы было непростительно искалечить твою жизнь. Харуна этим не вернешь. - Ладно, - хмыкает получательница слов, как нежеланных писем, - но дело даже не в этом. Тебе не страшно жить под одной крышей с убийцей? С человеком, какой плеснул в другое сердце железную пулю, какой лишил жизни другого человека?  Почему ты не боишься? - Я просто чувствую, что больше рука у тебя не дрогнет, - обе девушки замолкают, устремляя глаза на туманную точку вдали. Каждая думает о своем, и эти мысли совсем не гладкие, но такова жизнь. Однако кто-то все же должен понести наказание. Больше никаких слов с медовых и ядовитых уст не льется, образовывается тишина. Она сводит с ума Ярен и все еще гулом отдается в ее ушах, заставляя резвых мурашек бежать по телу. Она все еще помнит, и это «все еще» сегодня превратится в «навсегда». О пролитой крови никогда не забывают, даже если время течет быстро. Даже если оно кажется водой, льющейся из озера в какие-то пластиковые контейнеры. Прошло около пяти минут. За все это время тишина никаким образом не распалась, а только усилилась. Еще через парочку минут темноволосая девушка поднялась, отряхнулась, откашлялась и молча отворив двери, зашла в дом. Ярен тем временем осталась в гордом одиночестве, но это ее не сильно волновало. Под черепной коробкой билась только одна, красная обжигающая табличка с надписью: «В какой час ночи мне лучше бежать, куда глаза глядят и ноги несут?».