Фея с душой ливня

Нервотрепка сильно по мне ударила. Казалось, я получила несколько инфарктов подряд. От недосыпа или от напряжения, или от нервов начала болеть голова. Все начиналось с небольшого «шума», усталости, но через пару дней я едва могла читать. На уроках приходилось существовать в качестве ветоши, а в столовой садиться у колоны, от всех подальше, и, время от времени, прислонять ко лбу холодную чашку. В один из дней, когда стало ощутимо лучше, я заметила, что Чинмоку сидит с новыми друзьями, но происходит нечто странное. Сначала было трудно понять, но, по ощущениям, соседке было некомфортно. Она и так не болтлива, но с нами хоть иногда разговаривала. Сейчас Чинмоку сидела окруженная девушками, которые звонко смеялись. Звонко. Громко, но нерадостно. Злорадство — вот что было в их хохоте. Тогда я решила приглядеться, однако они сидели достаточно далеко, поэтому решила заснять небольшое видео, которое можно увеличить. Одна из них, самая активная, взяла солонку и начала приправлять сок Чинмоку, а ее подруги перчили кашу, отчего она стала пепельно-серой. На обеде все повторилось, только теперь они придумали новое развлечение: заставлячть есть суп вилкой. Старшая не давала ей взять ложку, держала за юбку, наступала ногой за волосы и вытирала о них руки. Я даже сначала, признаться, не поняла. Если бы не пригляделась никогда бы не заметила. Парни таким не занимались. У них не было на это времени или ума. Я привыкла, что в бывшей школе травили совсем без изысков: били, толкались, забирали вещи и, конечно же, тупо шутили. Да, у мальчишек все было иначе: стоило дать им по морде достаточно сильно, и они уже не лезли или нападали стаей, что случалось редко. В моей прошлой школе было так непринято: обычно после знатного мордобоя раз на раз пацаны становились друзьями. Со мной так не работало: они как будто чувствовали, что я не из их числа — и меня стали игнорировать. Еще больше.

***

Чинмоку не сопротивлялась. Я понимала, что она и не сможет, слишком добрая. Тогда я стала следить, приглядывать. Ходила за ними тенью, когда могла. Я судила лишь по тому, что знала и думала лишь о том, чтобы недопустить избиения. Ох, как же я ошибалась, что нельзя придумать ничего хуже, чем дать в нос! Однажды я слышала, как они обсуждают встречу в туалете. Была одна уборная, куда почти никто не ходил — уж такое место. Вот там они и договорились увидиться. Чинмоку не могла их игнорировать, ведь завтра они встретятся вновь. Кто знает какое наказание они выдумают? Тогда я пошла туда заранее и продумала как буду спасать соседку. Взрослые здесь не помогли бы. Они вообще мало где могут помочь, только лезут куда не просят и все портят. Конечно, они должны защищать детей, но в моей жизни не было таких взрослых, возможно, в Алфее все было иначе, но предыдущий опыт был слишком травматичен. Второй раз я бы такого не перенесла, к тому же, речь шла о Чинмоку — ошибиться было нельзя. Я придумала начать снимать положив браслет на шкафчик для бытовой химии. С высоты уборная просматривалась как на ладони. Доказательства нужно было добыть, а если что-то пошло бы не так я бы схватила Чинмоку и вбежала с ней в башню, чтобы выпрыгнуть с окна. Высота была даже меньше одного этажа, внизу мягкая земля, а по коридору можно было не успеть убежать. Иногда я спрашивала как у нее дела, но слишком боялась спросить о том, что происходит. Наверное, потому что подруга никогда бы не созналась и стала избегать каких-либо разговоров. Я так сделала бы, чтобы не доставлять никому проблем. Она говорила, что все нормально и ни словом больше. Не знаю было ли ей стыдно или страшно или все вместе. Мне тогда было стыдно. Стыдно признаться в собственной слабости. В столовой я подсесть боялась, чтобы не спугнуть, лишь снимала их со стороны, а потом приносила с работы всякие булочки, чтобы покормить соседку. Это же такие гады, что стоит только немного надавить, будут изворачиваться как ужи на горячем камне, а недодавишь — получишь потом сполна. Они достаточно трусливы, чтобы бояться возмездия, но достаточно тупы и горды, чтобы забыть про это, когда чувствуют себя властителем чьих-то жизней. Именно так они себя и ощущают. Хотят ощущать, ведь сами по себе ничего из себя не представляют. В них нет ни ума, ни чести, ни доброты.

***

Их было трое, а она была одна. Твари унизили ее достаточно, чтобы она не сопротивлялась, не считала себя за человека. Жертва, маленькая мышка перед большими кошками — вот кто она. Главная толкнула Чинмоку на пол, а другие держали за волосы, отчего они натянулись как сотни веревочек, доставляя боль. «Только вякни, " — зашипели они змеями. Злость закипала во мне, но доказаельства… Они нужны, нужны стопроцентные. Чинмоку не пикнула, лишь запустила пальцы в корни, но ей было нельзя. Старшая звонко хлопнула ладонью, отчего на коже стал выступать красный след. — Ну что ты наелась сегодня? — я вздрогнула. После того, как я стала приносить еду, она ведь почти не ест в столовой. — Мы были так добры, угощали тебя, — Чинмоку молчала, опустив глаза. — Наверное, ты любишь сладкое? — гадина достала из рюкзака банку липкой патоки. Подруга начала робко подергиваться, но она была слаба от недоедания. «Не волнуйся, Чинмоку, мы отмоем ее», — сказала я себе. — «Пока она не застыла все можно исправить». Невозможно передать как долго тянулись секунды, когда сладкая темная жижа медленно выползала из банки на черные длинные волосы соседки. В туалете начало приторно пахнуть сахаром так, что аж дышать было липко. Я ненавидела их каждую секунду, но еще больше ругала себя. — А теперь закрепим прическу, — она достала из сумки плойку и воткнула ее в розетку. Я не знала, что это за рог и для чего нужен, но, когда Чинмоку резко дернулась и вскрикнула. Мразь сильно ударила рукой с кольцами. Тонкая пергаментная кожа на скуле треснула и появилась красная ранка, но Чинмоку не унималась, и тогда она порвала ей колготки. Тогда все произошло быстро. Гадина задрала ее юбку и приложилась расскаленным рогом к бедру. Запахло женным капроном и обоженной кожей, человеческой, Крик жертвы был пронзительным. Чинмоку заплакала, но теперь этого было мало. Сатанюга снова занесла пыточный инструмент, и даже ее дьяволята испугались. Что-то адское мелькнуло в глазах мучителя. «Убью», — пронеслось в моей голове. В каком-то диком ужасе я ворвалась в уборную и через секунду уже бежала с Чинмоку к лестнице башни, чтобы выпрыгнуть в окно. Отступили и боль и страх. Даже выпрыгивая с окна, и приземляясь ровно на ноги, после их предательского хруста я ничего не почувствовала. Думаю, мне было бы все равно даже если бы это была трещина, ведь я уже неслась вдоль стен. Возможно, кто-то кричал, что бегать в школе нельзя, но биение сердца в голове загшлушало все остальное. Я держала ее как рулон ковра, перекинув через плечо и боялась лишь о том, что могу сломать. В моих руках она ощущалась такой тонкой и слабой, словно фарфор. Сколько было дней, когда она не наедалась, что это так истощило? В ней не было, даже примерно, здорового веса, мышц. Казалось, что где-то под щерстянным свитером, только кожа да кости. Только захлопнув дверь нашей ванной я стала дышать и упала на кафель, наш, родной. Я хотела сказать ей все: как мне жаль, как стыдно и больно осознавать, что ради доказательств допустила такое, — но вместо слов вырывались хрипы. Она лежала в ванной и тихо скулила. — Сейчас, сейчас, Чинмоку, потерпи… — я стала поливать ее бедро прохладной водой. Кожа уже покраснела и вздулась волдырями. — Придется мыть волосы в колготках, — сказала я, стараясь не смотреть. — Сейчас, — я стала нервно перебирать аптечку, предусмотрительно оставленную Хербой. Заживляющего средства почему-то было на донышке. — Ничего, хватит. Колготки были такими толстенькими, что неизвестно с каким остервенением нужно было драть, чтобы порвать. Раздевать не решилась. Она же девочка, все-таки, и стала отмачивать волосы, набрав в таз горяченькой воды. Так удалось вымыть патоку, осталось только крапотливо вычесывать и снова промывать, если сладкий клей остался меж тонких волосинок. Завернув ее в полотенце, отнесла в комнату. Мы молчали. Видео записалось как надо, я быстро промотала, чтобы снова не смотреть, хотя, наверное, надо бы, чтобы мне было мучительно больно, чтобы никаких сомнений: — Я пойду в дисциплинарный и в пресс-службу. — Не надо. — Не волнуйся, никто тебя больше не обидит. Если они только подойдут, я точно вырву им руки, — как жаль, что я обещала не убивать. — Они все дочки графов, тебя отчислят или еще что… похуже. Не надо, — она повисла на мне всем телом, но на ноги встать не могла. — Не выходи из комнаты, ладно? — Не надо, пожалуйста, — в ее длинных тонких холодных пальцах почти не было силы, даже будь Чинмоку в полном здравии, не смогла бы удержать. Наверное, ей было страшно сейчас остаться одной. — Я вернусь и тебя не брошу, обещаю. Ты больше не будешь одна, — тогда Чинмоку отпустила, не знаю почему.

***

Сказать, что план был никак нельзя, однако была надежда. Не было страха или сомнений, потому что сейчас я мстила. Не тем, кто обидел Чинмоку, хотя и им тоже. Я отыгрывалась на тех, кто издевался надо мной: за каждый удар, толчок, за каждое слово, за взгляд и бездействие, за молчание мстила. Каждый раз я предствляла как все закончится: сначала думала о справедливости, потом — о возмездии, затем — о жестокой мести, а в конце — о смерти. Так сладко было представлять, как хрупок их череп и гортань, как уязвим висок и что стоит только толкнуть… Однако, мне не хватало злости. Тогда я стала задумываться, как закончить другую жизнь. Свою собственную, полную страданий. Хорошо, что однажды я научилась давать в нос, а обидчики были не настолько жестоки. Наверное, все могло закончится хуже. Все, что нас не убивает, делает только сильнее? Не думаю, что хоть кто-то чувствует себя сильнее. В пресс-службе все суетились. — Мне нужно кое-что вам показать, Рита. — Прости, давай потом, — она была вся перепачкана краской, номер готовился в печать. — Нужно сейчас. — Если это не новость, то точно не до нее, — настаивала она. — Новость, — я даже не собиралась шелохнуться, стояла камнем посередь кабинета. — Ну, что там у тебя? — рявкнула Пиксель за спиной. — Давай мне и иди. — Посмотрите, — и Пиксель посмотрела. С каждой секундой ее лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Услышав крик Чинмоку на записи, она захлопнула ноутбук и сказала. — Пиздец.

***

Я молчала и ждала, когда вернется Аманда. Глава журналистов оказалась куда прочнее и не отвела взгляд ни на секунду. — Ты хочешь чтобы это было опубликовано? — Да, но, если возможно, я хочу чтобы вы замазали лицо жертвы. — Это такие репутационные потери для Алфее, что и подумать страшно, — запереживала она. — Мне все равно. — Кроме того, это абсолютно уничтожит графинь, даже если мы смягчим. — Зачем? — Буллинг может обернуться в обратную сторону, и он будет даже жестче. — Это хорошо. — Доведение до самоубийства… — Ладно. Вы можете вообще ничего не писать, не думаю, что можно хоть как-то больше усугубить, а тем более обелить ситуацию. Вы не хотите? — Я этого не сказала, просто думаю наперед. Даже если я откажусь, девочки могут делать что угодно. — Мой номер уже напечатан, я не смогу ничего поменять… — Я заретуширую и опубликую, — сказала Пиксель, делая пару кликов. — В любом случае. Разошлю всем на бабочек. Никто не пропустит. — Дисциплинарный нас сожрет. — Это да. — Можете подождать, не хочу навлечь беду на вас. Пойду туда сейчас. Спасибо. — Не стоит. А еще, возьми фотографии, — принтер уже выплюнул распечатки, где Чинмоку заменила незнакомая девушка, однако все остальное осталось, — и отнеси их в Восточную башню, в вазу с кошками, под картиной с Леди в маске, только не забудь кошачьи консервы докинуть. — Зачем? — Это уж точно будет независимое СМИ. Если ее заинтерисует, то никто не сможет заткнуть, Копикэт. — Кто это? — Никто не знает, но она — наша легенда, — сказала Аманда.

***

С дисциплинарным я была незнакома, хотя и видела его каждый день: на переменах, в столовой, на улице. Суровые девчата, единственные кто носит школьную форму и заплетает косы. Их кабинет был другим: поделен на несколько комнат. Сначала нужно было пройти секретаря. — Здравствуйте, хочу поговорить с главой дисциплинарного. — Здравствуйте, хорошо, пишите заявление — вас вызовут. — Как долго ждать? — Пару дней. Глава очень занята. — Нужно срочно, — тянуть было нельзя — Чинмоку не могла сидеть вечно в квартире. — Хорошо, приходите срочно через пару дней. — Это касается травли, — девушка посмотрела на меня поверх очков. — У меня есть доказательства. — сказала я, уже включив видео. Девушка отсмотрела их очень внимательно, то и дело поправляя очечки, стараясь скрыть истинные эмоции кашлем. — Ваше имя? — Каэр Коразон. — На видео вы? — Да, но жертва — моя соседка по комнате. — Я отнесла видео в пресс-службу, но они его еще не опубликовали. — Понятно. Ожидайте, — секретарь засеменила к двери кабинета. Через несколько минут вышла, дала мне два браслетика и бумажку, что заявление принято, в которой было много что написано. — Это запрет на приближение к вам и вашей соседке, наденьте и не снимайте. Напишите заявление на имя комитета и директора и опишите всю ситуацию. Отвидите ее к школьному врачу и засвидетельствуйте ушерб. Мы примем меры, — у меня было ощущение, что наказание не будет жестким, если вообще будет. — Спасибо. Я все равно отнесу видео Копикеэт, — секретарь хотела хихикнуть, но вовремя сдержалась. — Пожалуйста, как угодно. Хотя ситуация и была «взята на карандаш», но как будто я ожидала чего-то еще, хотя слышала как секретарь вызывает мисс Гризельду. Я отнесла доказательства в вазу неизвестного и независимого СМИ, чтоб они не пропали уж точно.

***

Чинмоку я отвела к врачу чуть ли не силой. Она так сопротивлялась, будто ее собираются там пытать. Девушка до смерти боялась врачей, хотя школьная, наоборот, ее полечила. Эта пухлая седая женщина, когда-то рыжая, отнеслась к нам с сочувствием и заверила меня что передаст информацию о всех травмах. Я ничего не сказала, кроме сухого «спасибо». В комнате девочки пили чай. Они спросили как у нас дела и где мы весь день пропадаем. Мне так хотелось ответить, ни капли не преуменьшая, но это была не моя тайна. Все-таки была разница: пресс-служба заменила Чинмоку, а дисциплинарный, из принципа, гарантирует анонимность жертв. Чинмоку сказала, что все нормально. Только в комнате, один на один, я спросила, почему она ничего не сказала. — Они не виноваты. — Я не согласна. — Они боятся меня. — Не понимаю почему. Нет в тебе ничего опасного. — Возможно, ты не замечаешь. — Чего? — С самого детства меня окружает особая аура. — Не вижу. — Не умеешь смотреть. Всех у кого есть мана первым делом учат направлять ее в глаза, чтобы отличать людей и зверей от монстров. — Зачем? — Одни опаснее других и считается, что монстров можно убить и тебе ничего не будет, — я посмотрела на соседку по-новому. Ее окружало темное облачко. — У монстров аура совсем черная, но люди и так боятся. — Все равно, их не оправдывает. К тому же, ты не похожа на чудище. — Говорят, что они очень злые и жестокие, в ярости могут руками человека разорвать. — Поэтому ты не защищалась? — Одним из симптомов моей ауры могут быть вспышки гнева. Точнее, аура тоже последствие заразы. — Откуда ты знаешь? — Однажды подслушала. Врачи говорили, что это неизвестная болезнь. — Поэтому ты такая худая?.. — Да, мне нужно очень много есть, чтобы хоть как-то жить. Еще, из-за этого вечно уставшая и плохо сплю. — А лекарство есть? — Не знаю. Никто не знает. Я родилась здоровой, но потом заболела, до сих пор никто не понимает что это. Уже привыкла. — Мне так жаль, что не помешала этому раньше… — Все равно спасибо. — Не переживай. Ты очень добрая, поэтому никому не навредишь. Ты могла бы наказать их уже тысячу раз, но не сделала больно. — Невозможно постоянно быть доброй. Думаю, ты понимаешь, ведь тоже обижали? — После такого, это так… Несмешная шутка, не более. Я и подумать не могла, что феи такие злые. — Девочки и не на такое способны. — Я никому не дам тебя обидеть. — Не нужно, это только усложнит тебе жизнь… — Девочек нельзя обижать и нужно защищать. В моей школе нас так учили. — Ты и сама девочка. — Я не знаю кто я.