Отражение

Антонин взял маленький ножичек для фруктов и поднёс к запечатанному липкой лентой конверту с маггловской печатью и штампом: «из Лондона». Его очаровательная звёздочка смогла найти способ отправить ему письмо в такую даль, и Антонин не мог не гордиться её ловкостью и хитростью. Раскрыв конверт и отложив его в сторону, вытащив из него скомканное письмо, Антонин развернул его и тщательно выпрямил, чтобы буквы не расплывались на сгибах. Её письма особо дороги его сердцу, и каждое он хранил в шкатулке, которую сделал сам по чертежу его тёти, падкой на изобилие деталей. Антонин вспомнил, как осторожно гравировал и резал брус, и содрогнулся, потому что нож едва не оттяпал ему средний палец. «Они невыносимы…» Антонин усмехнулся — Гермиона ненавидела своих приютских девочек, которые в прошлом году чуть не спалили ей волосы, когда те играли со спичками. С тех пор он слушал её бурчания, что ей придётся делить с этими «иродами» комнату ещё несколько лет. «…Это трудно. Он всё время читает-читает-читает, и я понимаю эту тягу, но его литература не ограничивается учебной. Я не знаю как, но на его кровати лежал тёмный справочник по Зельеварению, а на следующий день Синтия ослепла…» Нахмурившись и перечитав этот абзац ещё раз, Антонин закусил губу и подумал о том, что Гермиона слишком сильно сосредоточена на брате. Это было не плохо, нет. Её безграничная и безусловная любовь к Тому была достойна всех драгоценностей мира, а её вера в него — и вовсе была бесценной. Но Том… не внушал особого добродушного трепета. Его глаза сверкали, когда он смотрел в сторону Запретной секции. Это сказал ему Абраксас Малфой, которому, как ни странно, не была безразлична судьба брата Гермионы. Ну, или она сама. Стараясь не думать о том, что в его девушку влюблены по крайней мере трое парней, Антонин завозился и принялся читать дальше. «…Её лицо покрылось волдырями. Я не знаю, было ли это больно, или Ниссе было страшно смотреть на себя. Она кричала так, словно с неё заживо сдирают кожу. Может, это недалеко от правды…» — Антонин, дорогой! — послышался женский голос, звучащий переливным колокольчиком. — Ужин уже на столе! Бросай свои книжки! Антонин улыбнулся и, прикрыв рукой тревожное письмо, чтобы никто не увидел, взмахнул пером, которым писал зашифрованный ответ другу из Сербии. — Сейчас, тётя Алина! Через пять минут буду как штык! — Смотри у меня! Её смех звучал как песнь самых искусных вейл. Никак по-другому Антонин не мог дать объяснение, почему её голос был так очарователен. «…Врачи говорят, что у Фрэнсис нет и шанса восстановить кости. Они в недоумении, потому что кость не раздроблена — её можно срастить — и не поломала, её просто нет…» Чувствуя, как его лёгкие на мгновение перестали работать, Антонин захлебнулся. Что? Как это, у обычной магглы нет кости? Была и вдруг исчезла? «…Я не знаю, что мне делать. Том не говорит со мной, не отвечает на вопросы, не может смотреть на меня. Такого никогда не было. Его книги меня пугают — он сам меня пугает! Я знаю, что он причастен к тому, что случилось в приюте, но как я могу это доказать? Коул не осведомлена о существовании магии, а заставить кость исчезнуть без хирургического вмешательства могло ведь только чудо. Она не верит в чудеса, а я не верю в то, что всё будет как раньше. Девочек отправили в корпус для инвалидов. Синтия, которая мечтала быть учителем, никогда больше не сможет видеть; Нисса, у которой в жизни осталась лишь красота, уродлива; а Фрэнсис, метившая в местную женскую команду для гольфа, не сможет ходить…» Разве мог Том так искусно овладеть искусством Зельеварения, учитывая, что у них будет только третий год обучения? Мог ли Том получить доступ к Запретной секции? Если мог, то как это произошло? Он не мог законно пойти туда, потому что до четвёртого курса, даже с разрешением, мадам Жюль не пускала. Ей не нравилось, что книги могут причинить непоправимый вред детям, поэтому строго выпроваживала младшие курсы, которые стояли с разрешением от… Слизнорта. Слизнорт! Это точно был он! Только он благоволил близнецам, а особенно Тому, который был его восходящей звездой в мире науки. На самом деле Том был не единственным фаворитом Слизнорта, и Антонин мог бы предположить, что эти «носильщики лат» тоже присутствовали при получении Томом разрешения. Вот только как он проник в Запретную секцию? Сделал себя невидимым? Бред. Эти чары очень сложные, да и их ещё не преподавали. Неправильный взмах, неправильное ударение — и это было только бесполезное махание деревяшкой. Болезненно было осознавать только одно: Антонин ничем не мог сейчас помочь Гермионе, как бы этого ни хотел. Отправить письмо с совой он мог: да что толку? Разве это ей поможет? Банальные слова утешения ей явно не были нужны. А приехать Антонин не был в силах. Да и обрадовалась бы Гермиона его присутствию в приюте? Она однозначно отвечала на предположения о том, что друзьям не стоит приезжать в это место. Поднявшись с насиженного места и закрыв окно, с которого дуют суровые на момент августа ветра, Антонин уныло поплёлся в столовую. Тётя Алина оказалась на удивление одарённой в кулинарии, и отец Антонина всё время смеялся с того, что его брат выбрал себе жену головой, потому что готовить ненавидел. Тётя смеялась и закатывала глаза на недовольное лицо своего мужа. Столовая оказалась чуть светлее, чем вчера: свечи в канделябрах стояли по всему периметру комнаты, люстра сверкала в их свечении, переливаясь радугой, а белое платье тёти Алины резко выделялось в тёмном интерьере. Зашагав в сторону стола, у которого уже удобно устроилась его мама, Антонин подошёл к ней и клюнул в щёку. — Матушка. — Мой дорогой, — промурлыкала она в ответ и потрогала Антонина за щеку, словно малыша, что заставило его скривиться, а тётю Алину, носившуюся с ужином, — рассмеяться. — Мама, мне скоро четырнадцать! Я не маленький! — Ты всегда будешь маленьким рядом со мной, солнышко, — мягко фыркнула мама и отвернулась к дяде Александру, подававшему своей жене вилку и ложку. — Сядь уже, — он притянул её к стулу и вздохнул. — Мой брат сам в состоянии наложить себе курицу. — Но он наш гость, Александр! — возмущённо сказала тётя Алина. — Неужели за годы путешествий твои манеры решили сбежать от тебя? — У него их и не было, — хмыкнул отец и получил тычок от мамы. — Юлий, мы же в гостях! — Я в гостях у собственного брата, дорогая! Мне можно. Тётя Алина снова рассмеялась, и этот смех показался Антонину песней вейл. Снова. Он подозрительно посмотрел на неё, но эффект вейлы не сработал. Ему не хотелось перелезть через стол и поцеловать её до одури. Скорее, такое желание всегда вызывала Гермиона. Дядя Александр усмехнулся и отправил в ответ остроту, которую Антонин никак не ожидал услышать: — Ты в гостях у брата и его жены, Юлий, а слово Алины всегда перевешивает моё. — Подкаблучник. — От подкаблучника и слышу, — парировал дядя Александр. Тётя Алина потёрла глаза и, судя по звукам, ударила мужа по ноге. Дядя Александр задохнулся и возмущённо посмотрел на неё, на что она только очаровательно улыбнулась. Вот тут дядя Александр не смог ничего сказать: только раскрыть рот. Тот напомнил Антонину его самого, когда он впервые увидел Гермиону. Вздохнув, он пытался разрядить шуточную потасовку. — Тётя, а спаржа тут есть? Лучезарно улыбнувшись, тётя Алина закивала. — Конечно-конечно. Она вон в том салате, дорогой. Салат нашёлся быстро: спаржа была на самом верху, чтобы заметить было легче. Антонин снова поблагодарил Мокошь — она определённо помогла его раздолбаю-дяде найти такую прекрасную жену — и наложил больше положенного в свою тарелку. — Женя, я надеюсь, что ты поможешь мне найти подходящую мантию на выпуск, — нашла, что сказать, тётя Алина, не обращая внимание на бубнёж дяди Александра о том, что «он подарил ей пять мантий». — К сожалению, мои не… пригодны для торжеств. И укоризненно посмотрела в сторону мужа, на что тот лишь ухмыльнулся. О, Антонин знал эту ухмылку. И она не предназначена для его глаз. Но мысли, почему некоторые мантии тёте нельзя больше носить, непрошенно лезли. А учитывая репутацию дяди… — Здесь же дети, — пробормотала мама и понимающе кивнула тёте Алине. — Конечно, я помогу. Всё-таки празднование вашей свадьбы — это очень ответственное мероприятие. Но не советую одевать фиолетовый: некоторые могут подумать, что вы хвастаетесь. Тётя Алина фыркнула и пригладила свои светлые волосы. — Не люблю фиолетовый. Но чёрный смотрится на мне превосходно. На этих словах дядя Александр подавился вином и удостоился высокомерной ухмылки от своей жены. Боже, Антонину ещё слишком рано узнавать о подробностях личной жизни своего дяди… — Белый оттеняет твои глаза, милая, — вмешалась мама. — Думаю, белый с элементами чёрного отлично подойдёт. А ещё что-то чёрное на голову: твои волосы идеально подчеркнут аксессуар. Может, в хранилищах Долоховых ещё осталась та прелестная диадема… Мне она не идёт, а вот тебе… Дядя Александр снова подавился, и Антонину не стоило труда сообразить, что та диадема уже была на голове его тёти. ~~~ Его тётя стала произведением искусства на этом странном сборище из странных людей: здесь были вампиры, оборотни, гоблины, с которыми сотрудничает дядя Александр, и… вейлы. Куча вейл расселилась в огромной зале, заискивающе улыбаясь и привлекая к себе внимание. Уж слишком много внимания, потому что дядя Александр начал морщиться, когда каждая вторая стремилась поздороваться с ним. — Алине повезло, — произнесла одна из них, одобрительно кивая. — Он непробиваем. Идеальный муж. — Мне кажется, лишь бы она была счастлива с ним, а остальное — детали. — Но мы должны знать, кому отдали свою девочку, Анна, — покачала головой последняя вейла, которая подошла к дяде Александру. — Она слишком хрупкая. А такие, как он, падки на женское внимание. Особенно если эта женщина красива и знает, чего хочет. Дальше Антонин не стал слушать и подошёл к маме, которая разговаривала со своей подругой Рией. — Этой девчонке повезло, — поморщилась Рия. — Отхватила такой экземпляр. — Рия, если ты не забыла, то Александр никогда не был заинтересован в тебе, так что перестань говорить так уничижительно об Алине. Он выбрал её не по мимолетной прихоти. — Кто знает, Женевьева. Может, он совсем потерял вкус в своих путешествиях. Мама хмыкнула и сделала глоток из фужера. — Уж что-что, а вкус к чудесному и редкому Александр никогда не потеряет. Алина — куллинан среди алмазов, и я удивлена, что Александр так долго не решался выхватить его. Рия удивлённо подняла брови. — О чем ты? — О, ты же не знаешь, — скучающе проговорила мама. — Александр давно знаком с Алиной — около двух лет. Тогда она была девушкой его партнёра, и он только и говорил, что тот не достоин такой «прекрасной женщины, как она». Но не решался рушить их отношения. Она сама ушла, и Александр нашёл её. На мой взгляд очень романтичная история. Поморщившись, Рия выпила бокал шампанского и решительно взяла второй. — Она вейла, Женевьева. Эта девчонка всего лишь использовала свои способности на Александре, как же ты не понимаешь. — Это ты не понимаешь, Рия. Она не использует свои способности очень долгое время. Зачем ей это, если рядом с ней Александр, который выбрал её по своей воле? Антонин победно улыбнулся: он был прав! В тёте Алине есть кровь вейл. Вот почему иногда она казалась ангелом, спустившимся с небес. Но улыбка быстро погасла, когда он увидел её, стоящую в двух шагах от него и мамы, с потерянным взглядом и погрустневшим лицом. Антонин быстро подошёл к ней, беря за руку, стараясь поддержать, ведь было очевидно, что она слышала весь разговор от начала и до конца. — Тётя… Она вздрогнула и повернула голову в сторону дяди Александра: он разговаривал с Малахией, одним из близких партнёров, который мог называться его другом. Её глаза наполнились слезами, и она быстрым шагом ушла ко входу. Антонин быстро последовал за ней, обернувшись к маме: та стояла, не зная, что сказать, и потрясённо смотрела, как тётя Алина убегает. С трудом, но Антонин догнал её и бережно взял за руку. — Может, эта женщина права… Я всего лишь использовала свои силы… — Но, тетя, если бы это было так, то мой папа тоже попал бы под чары. — Ты не понимаешь. Он любит твою мать, а такие, как он, не попадают под чары вейл! А Александр… он никого не любил. Она остановилась и сползла по стене, пачкая своё превосходное белое платье с чёрным узором. Её волосы спутались, но чёрная диадема не спала с них. — Я не всегда осознаю, когда использую свои чары. Иногда это происходит само собой. А иногда у меня не получается заставить кого-либо следовать моим пожеланиям. Я не вейла, не полувейла, во мне течёт лишь часть этой крови. Моя мать была на четверть вейлой. И крови вейлы во мне так мало, что чары не всегда подконтрольны. Но они есть, и это многих сбивает с толку. Как и… Александра, когда он впервые увидел меня. Я думаю, что неосознанно применила чары. Господи, да я уверена в этом. Она всхлипнула, и Антонин увидел, что её глаза стали чёрными. Видимо, потекла тушь или краска для глаз. Он плюхнулся рядом. — Я не попался под чары. Хотя ты всегда использовала свой голос. Она свирепо повернулась и чуть приподнялась. — Да потому что ты влюблен, дурень! Сильно и крепко! Я же говорю, что на таких людей не действует сила вейл, как бы сильно мы ни старались приворожить мужчину. Их сердца заняты не нами. Мы можем занять только пустое… — тётя Алина снова всхлипнула. — Я и не думала об этом. Я думала лишь о том, что нашла того, кто заботится обо мне, а не о вейле во мне. Какая же я дура. — Но дядя не выглядит привороженным, — возразил Антонин. — Да, он иногда становится дурачком рядом с тобой, но это естественная реакция на тебя, как я понял. — Ты не понимаешь, дорогой мой, — её голос дрогнул. — И, надеюсь, никогда не поймёшь, каково это — сомневаться. Надеюсь, что твоя девушка никогда не… — Алина? Тётя рядом с ним вздрогнула и съёжилась, прижавшись к Антонину ближе, словно укрываясь от бури. Он ласково погладил руку, которую сжимал, и уткнулся ей в светлую макушку. — Тони? Что вы здесь делаете? Дядя Александр осторожно подходил, словно боялся спугнуть зверька. Его шаги были настолько тихими, что создавалось ощущение, что дядя ходит по воздуху. — Аля? — он аккуратно поддел её волосы и убрал их. Антонин понял, что вмешивается в очень интимный момент их жизни, но уйти не мог: тётя сжимала его руку до хруста костей. — Что такое? Кто тебя расстроил? Тётя выдохнула, но судорожно вцепилась в одежду Антонина, и сделать хоть что-то он с этим не мог. Так же, как и растерянный дядя. — Тётя, — прошептал Антонин и погладил её. — Тётя, думаю, стоит бороться за своё счастье. Как боролся я. Она подняла свои красивые и печальные глаза и спросила: — Что? — Думаешь, я просто так заслужил свою потрясающую девушку? Я был её другом. Просто другом. У неё друзей было много. Я всего лишь один из. Но как в неё не влюбиться? Она же… — он покачал головой. — Она идеальная. А я — всего лишь я. «Как она может обратить на меня внимание, которым одариваю её я?» Никак. Я это знал. Но я так старался: был рядом, ничего не требовал, никогда не говорил о своей влюблённости, помогал её друзьям, хотя мне они вовсе безразличны, но небезразличны ей, а это главное, и… — Антонин выдохнул и неосознанно вспомнил первый поцелуй его и Гермионы. — И, оказывается, она влюбилась в меня, просто потому что я есть в её жизни. Это было так… волнующе — знать, что меня достаточно. А дядя… — дальше он продолжил шёпотом, наблюдая, как дядя Александр хмурится. — Дядя боготворит тебя. Ты бы видела, как он смотрит на тебя. Этот взгляд — не взгляд приворожённого человека, тётя. Я также смотрел на неё. Речь вышла немного скамканной и невнятной, но Антонин по-другому не мог объяснить всё, что лежало на душе. Поддерживать людей — не его конёк. Однако тётя Алина, как он заметил, перестала плакать и внимательно смотрела в его глаза. Словно пыталась что-то увидеть, что-то найти. Только что? Судорожно вдохнув и прочистив горло, она выпрямилась в его руках и отстранилась, всё ещё мелко дрожа. Её взгляд бегал по коридору, не зная, куда деться. Однако Антонин прекрасно знал: он взял тётю за плечи и развернул её заплаканным лицом к дяде Александру, который схватился пальцами за складки её измятого платья. — Алина? Она в ответ едва-едва улыбнулась, но сразу же эта улыбка потухла, когда дядя Александр сел возле неё. Антонин мгновенно встал и отряхнулся. Делать ему здесь больше нечего, так что он осторожно ушёл, не издав ни звука, но развернулся на повороте, когда послышался усталый голос тети Алины. — Твоё сердце, Тони. Оно разобьётся. *** Орион никогда не видел ни единого человека, у которого была бы такая завораживающая и счастливая улыбка, тянущая уголки губ к наиочаровательнейшим ямочкам на наирумянейших щеках. — Рот закрой, малыш, флоббер залетит. Орион злобно зыркнул на Альфарда, который со скучающим выражением лица наблюдал за воркованием Гермионы и Антонина Долохова. Казалось, его вот-вот вырвет от приторности, как в тот раз, когда он и Орион увидели целующихся отца и мать. Альфард поморщился, и от этого Ориону стало смешно. — Это её жених? — спросил Орион. Вальбурга, стоящая рядом и поправляющая мантию на Альфарде, закашлялась. Малфой, который заложил руки на грудь, скорбно закрыл глаза. — Нет. Он её парень. — Как это, парень? — нахмурился Орион и посмотрел на Альфарда: тот покачал головой. — Но ведь… — Они нечистокровные, малыш, — Орион даже не обратил внимание на уничижающее выражение, прикрепившееся к нему сразу после рождения. — У них всё по-другому. И отношения в том числе. Альфард скучающе зевнул и замахал кому-то рукой, сразу оживившись. Орион посмотрел в другую сторону и заметил идущих сквозь толпу чёрными кляксами Лестрейнджей: Корвус тащил впереди общую тележку — на той ещё была очень привлекающая клетка с птицей, — а Манон любопытно оглядывалась. Орион не сразу сообразил, что это её первый год. Как и у него. — Корвус! — закричал Альфард, за что тётя Ирма его побила бы по губам. Он не обращал внимание на то, что все чистокровные поглядывают на него с неодобрением, но заметил Орион, и это ему совершенно не понравилось. Корвус оглянулся назад и, сказав что-то на ухо Манон, двинулся к ним, толкая тележку со спокойной птицей вперёд. Когда он поравнялся с ними, то неловко кивнул, а Манон, прилипшая к его боку, смущённо одёргивала рукава милого платьица. Орион протянул руку, приходя ей на помощь. — Манон. Манон стушевалась и робко взглянула на своего брата, на что тот только поджал губы — вроде бы даже с укором. — Орион, — она протянула ладошку и почувствовала на тыльной стороне лёгкий, целомудренный и принятый в обществе поцелуй. Он не знал, что ещё сказать или сделать, чтобы искоренить неловкость, возникшую сразу после прибытия в их компанию Лестрейнджей, и стушевался под робким взглядом Манон. Она ещё сильнее вцепилась в предплечье Корвуса, который равнодушно покачивал ногой по асфальту. Вальбурга закончила с мантией Альфарда и, вздохнув, помахала кому-то сзади: — Том, мы здесь! Через несколько секунд перед Орионом возник как из-под земли мальчик, едва старше него самого, с тёмными волосами — даже темнее, чем у дедушки! — и странным лицом. Нет, Орион не увидел ничего уродливого — наоборот, каждая черта была прекрасной, но… что-то было не так, и он не мог объяснить что. Мальчик обшерстил толпу взглядом и скривил уголки губ, будто проглотил цветную капусту, которую ненавидит Орион. — Где? От лёгкого и, казалось бы, простого вопроса Малфой дёрнулся, а Корвус настороженно посмотрел на мальчика. — Сзади, — любезно подсказала Вальбурга и укоризненно цокнула на Абраксаса. — Не делай глупостей, Том. Том. Так вот кого звала Вальбурга. — Глупости уже сделаны. Не мной, — он мрачно взглянул на Малфоя и Корвуса, которые благополучно потупили взгляды. Кивнув, Том развернулся и ушёл в сторону Гермионы и Антонина, цепляющегося за её пушистые волосы и улыбающегося, когда она морщила нос, после того как кудри падали на её лоб. Вальбурга тяжело вздохнула и с укором похлопала Абраксаса по плечу. — Зря вы скрыли это. — А что, надо было сказать и через пару секунд увидеть, как Долохов падает с Астрономической башни? — едко спрашивает передёрнувший плечом Корвус. — А сейчас лучше? — По крайней мере Долохов жив, — с нажимом произнёс Малфой. Вальбурга печально покачнула головой и, казалось бы, поморщилась, хотя, на память Ориона, такого никогда не было. — Пока жив. Шум перрона отвлёк Ориона от дальнейшего разговора кузины и её друзей, которые сделали какую-то плохую вещь, не рассказав кому-то что-то. Если честно, то Ориону это не было интересно, хотя он мог бы влиться в разговор, потому что кузены никогда не препятствовали этому. Они, наоборот, поощряли любознательность Ориона, в отличие от Лукреции, которую он уже довольно долго не видел из-за дракклого Шармбаттона. Хотя Лукреция и была старшей, именно Орион был ответственным в их дуэте. Когда сестра обкрадывала кухню, на которой с тех времён стоит серьёзное заклинание, Орион придумывал план, чтобы незаметно прийти и незаметно выйти. К сожалению, в четвёртый раз такое не сработало, и отец наколдовал защитный барьер, а мама лишила их сладкого на целый месяц. Но эти приключения больше всего запомнились и согревали душу, когда Лукрецию отдали в Шармбаттон, а Ориону сказали, что его путь лежал в Хогвартсе. Лукреция жутко расстроилась и заявила, что это несправедливо — разлучать её и Ориона, но родители были непреклонны. Они всегда говорили, что Лукреция и Орион чрезмерно близки и опасны, особенно после того как взорвали шляпу на голове у дедушки Сириуса. С тех пор его волосы поредели, а в центре головы всегда была залысина, которую он маскировал бальзамом и другой частью оставшихся волос. Бабушка Эстер всегда смеялась, когда видела, что дедушка Сириус ворчал на Ориона и Лукрецию, которые хихикали над его новой причёской. Последнее письмо от Лукреции пришло в июле, где она обещала писать почаще, но «уроки были такими сложными, что она боится, что придётся общаться по ночам». Орион никогда так не сокрушался несправедливостью родителей, как тогда. «Ваши выходки надоели всем, — сказала мама, вспыхнув, когда Орион попросил отправить его в Шармбаттон. — Вам нужно быть отдельно, мальчик». — Эй, малыш, — оборвала его мысли Вальбурга, которая схватила его за плечо и мягко подтолкнула вперёд. — Пойдём, пора на поезд. Со вздохом Орион согласился и потащил свою тележку к вагону, к новой жизни без Лукреции. *** Альфард не сомневался, что малыш попадёт на Слизерин. Сам Орион дёрнул плечами, словно сбросил какую-то ответственность с себя, и сел рядом с Манон Лестрейндж, которая улыбалась, смотря на не такого уж и угрюмого Корвуса, позволившего себе едва заметно улыбнуться. Неподалёку, прямо через пару мест, которые занимали Лето и Эрниан, воодушевленно говорила Гермиона, иногда закусывая свои слова пирожными, которые подкладывал ей Том, угрюмо рассматривающий полностью поглощённого рассказом Антонина. Альфард внутренне содрогнулся, вспомнив, как Реддл бушевал в купе, обнаружив свою сестру в отношении с «каким-то ущербным мальчишкой». Тактично промолчав, что Том недалеко ушёл по возрасту от Долохова, Альфард скромно потупил взгляд в пол. Лениво поковырявшись в наполненной до краёв тарелке, Альфард зачерпнул с неё маленькую помидорку и тут же наткнулся на укоризненный взгляд сестры. Вальбурга сморщила нос и пристально всматривалась в его руку, держащую вилку, и Альфард скорбно выдохнул и набрал на ту побольше порции салата. Сестра удовлетворëнно улыбнулась и вернулась к разговору с Флавией Уоррингтон. Понаблюдав за молчаливым Орионом, который ел любимый мясной пирог, Альфард подкинул к Малфою сахарницу. — Спасибо, — кивнул Абраксас и отдал ту Лестрейнджу, который заправил пирожные своей сестры щепоткой сахара. — И как? Абраксас недоумённо вскинул бровь. — Что «как»? — Том, — после того как Альфард произнёс его имя, их половина стола притихла. — Как он? Лестрейндж неприятно хмыкнул. — Стоит побеспокоиться не за него, а за бедного русского паренька. Непросто ему придётся с братом его девушки. Альфард кисло фыркнул. Никого не удивляло, что скоро Долохову придётся пережить тяжелейшие испытания, а учитывая, что Том оберегал Гермиону как циклопы — свой единственный глаз, то стоило только посочувствовать храбрецу — или, лучшее сказать, безумцу. Альфард не отрицал, что, будучи не самой первой красавицей, Гермиона могла расположить к себе, что само по себе было удивительным: насколько он знал, в приюте друзей у обоих Реддлов не было, а значит, и опыта общения. Но она смогла добиться успеха и здесь. И даже больше, чем успех: друзья есть, так теперь и парень. Альфарду бы позавидовать таким навыкам, но он испытал только жалость: Том не даст жить спокойно Долохову. Теперь это было дело принципа. Вздохнув, Альфард подкинул в воздух виноградину и проглотил её с хрипом. *** Вальбурга цокнула. Шла Гермиона очень медленно, пребывая в облаках и не обращая внимания на камень впереди. Шлëпнувшись коленками о землю, она посмотрела на зло смеющуюся Вальбургу, которая только и ждала этого момента. — Ты специально! — воскликнула она, сдëрнув с туфелек флоббера. — Ну надо же было как-то привести тебя в чувства, — пожала плечами Вальбурга и продолжила путь как ни в чём не бывало. Вспыхнув, Гермиона пробормотала: — Могла бы и не использовать свои садистские методы. На что Вальбурга только усмехнулась. Они продолжили путь к квиддичному полю. Сейчас было время Слизерина, а через час — Гриффиндора, поэтому Вальбурга должна была убедиться в адекватности Лето, ставшим спорить с капитаном команды противников. Это было крайне самонадеяно, учитывая, что Флимонт Поттер не отличался симпатией к спокойствию. Трибуны поля возвышались подобно островским скалам, спрятанным под ослепительным солнцем, и отсвечивались нейтральными серыми полотнами — такими покрывали трибуны в обычное время, когда команды тренировались и не проходили игры. Они напоминали Вальбурге цвет глаз Ориона — он был единственным в семье, унаследовавшим материнские глаза Макмилланов, а не светло-синие Блэков. Вздохнув, Вальбурга поправила свой зимний плащ: снаружи хоть и светило редкое солнце, но наступающая на пятки зима не щадила. Листья чернели, словно сгнивали изнутри, и ветер приносил их по воздуху, невесомо отправляя их на верхушки массивных гор, откуда с вьюжной свирепостью нагоняли его порывы. Лестница, увитая лозами декоративного плюща, удивительно быстро пронеслась сквозь сознание Вальбурги. Она даже не поняла, каким образом оказалась посаженной Гермионой и подошедшим Альфардом на скамью. Очнулась только после того, как Навсикая Калимерис случайно отправила бладжер в непошатнувшуюся трибуну. Зато Гермиона крупно вздрогнула и схватила Вальбургу за покрытую перчаткой ладонь. — Она новичок. Вальбурга повернулась и увидела идущего к ним Эрниана, у которого за пазухой выглядывал свёрток. Наверное, с едой, потому что команда пропустила обед. Такая забота о Лето могла бы растрогать, но только не её. Хмыкая и чинно складывая руки поверх мантии, Вальбурга наблюдала, как по полю приносились со скоростью звука мётлы, с шумом рассекая воздух. Среди них не было ни Альфарда, ни — слава Салазару — Ориона, который всегда тяготел к спорту. Хотя не ровен час, а думать об этом Вальбурга никак не хотела. — Не все новички настолько криво бьют по мячам, — сказал Кассиус, неуверенно сидящий поверх их голов на высокой скамье. — Она не знала, что такое квиддич, до того как приехала сюда. — Она не училась в Хогвартсе? — спросила, моргнув, Гермиона. Нотт покачал головой. — Она гречанка и перевелась из Колдостворца. Совсем как Долохов. Вальбурга заметила, что поблизости не маячила чёрная макушка Долохова, и подозрительно прищурилась. Он никогда не отходил от Гермионы больше, чем на разделяющие их метры отдельных спален, а она всё время выглядывала его, ожидая в гостиной, чтобы пойти на завтрак вместе, но сейчас… Сейчас всё по-другому. Заметив взгляд Вальбурги, Альфард ненадолго обернулся и увидел одиноко стоящего Долохова, прячущего за пазухой бумажный пакетик, в который домовики обычно сворачивают еду и отправляют к гриндилоу. Вальбурга перестала смотреть на вздорного мальчишку, который с щенячими глазами подходил всё ближе к Гермионе — прищурившейся и недовольной. Похоже, впервые Вальбурга видела такое явление: Гермиона Реддл отшивала своих друзей. А друг ли он ей? Вальбурга предпочитала не знать, что там у них за недоотношения-передружба. Том сводил их с ума одним лишь взглядом за упоминание Долохова, а однажды острый камень под ботинками Абраксаса нагрелся и оставил вмятину, но, конечно же, никто не стал ничего говорить. Смысла ноль, а свои любимые ботиночки со шнуровкой, купленные тётей Меланией в Париже, Вальбурга берегла. — Гермиона, — прошептал Долохов и встал напротив них, загораживая вид на квиддичное поле, с которого был слышен крик Уоррингтона, недовольного гречанкой. Гермиона не ответила и нахмурилась, посмотрев себе по ноги, словно дощатый пол под ними производил больше впечатления, чем эмоциональный Долохов напротив. Вальбурга бы так не сказала, но взглянула на мальчишку, который сжимал в руках уже раскрытый пакетик. Ой-ой. Это были ростки пионов, которые не слишком любила Вальбурга. Но Гермиона любила всякие цветы и всегда украшала свой подоконник горшками, которые трансфигурировал для неё один из старшекурсников за дополнительную порцию склянок для зелий. От неё всегда пахло утренним полем, полным роз, плюмерий или можжевельников. И Вальбурга даже позавидовать не могла: в её комнате Орион постоянно оставлял несчастные лилии, с которыми обошлись слишком жестоко, но она не хотела портить настроение кузену, который желал лишь порадовать её после трудного дня. Гермиона не подняла голову, уставшись теперь на ботинки Вальбурги. Хмыкнув, она поднялась и жестом подозвала молчаливого Альфарда и скромно сидящего наверху Нотта, которые мигом удрали с трибун под вздох Гермионы. Напоследок обернувшись и увидев достаточно для её несомненно тяжёлого дня, Вальбурга ушла и унесла с собой спокойствие для Тома. *** Абраксас живо метнулся в сторону спешащей Вальбурги и буквально поволок её за локоть в ближайшую нишу, испугав Флавию и Алию, которые непонимающе смотрели на «очень злого Малфоя и виноватую Блэк». — Ты… Ты… Ты хоть понимаешь, что ты сделала? Вальбурга скромно потупила взгляд, словно нарочно распаляя Абраксаса. — Они помирились. — А Том не смирился. Вальбурга вздохнула. — А я-то тут при чём? Это не мои проблемы. У мальчика комплексы. — Зачем ты оставила их одних? — спросил Абраксас и завис, ожидая от неё хоть какой-то реакции. — А что я должна была сделать? Скинуть с трибун? Абраксас сцепил зубы, словно пытался их раскрошить. — Чего ты так завёлся? — А то что Реддл теперь не только ботинки подпаливает, но и балдахины. Вальбурга зависла, обрабатывая информацию, и нахмурилась. — Чего? — Не наши, — поспешил заверить Абраксас. — Но до этого скоро дойдёт, я чувствую. — Чувствуют гадалки, а не волшебники, — парировала Вальбурга, прижимая к себе сумку, из которой выглядывал ободок. — Уймись, Том не настолько плох, каким ты его рисуешь. Ну побесится, что Гермиона не уделяет ему большего внимания, и успокоится. Она не может разорваться. — Проблема в том, что Том хочет, чтобы она уделяла ему всё своё внимание. И вас он тоже не слишком жалует. — Нас? — Вальбурга подняла бровь. — Тебя, братьев твоих и других мальчишек. Он будто бы одержим ею, и это начинает напрягать, а ты… ты позволила им помириться! Абраксас не знал, как донести до Вальбурги свою точку зрения, свои мысли и переживания, с которыми предпочитал не делиться до поры до времени, но сейчас время пришло. Сегодня Том расширил драккловы границы вседозволенности и отправил Долохова в больничное крыло, после чего получил достижение: Гермиона одарила собственного брата пощёчиной, которая быстро стëрлась магией, но подавленное и мрачное настроение он не смог скрыть. Гермиона затаила сильную обиду на Тома, а Абраксас оказался по несчастливой случайности на перекрёстном огне, который лишь сильнее распалялся между близнецами. Один не понимал другого, но этот другой мог бы хоть поласковее быть с окружающими, чтобы не травмировать бедную психику всех слизеринцев горящими балдахинами в комнатах. Вздохнув, Абраксас посмотрел на недовольную Вальбургу и отпустил её к выглядывающим из-за угла Флавии и Алии, которые сразу же накинулись к ней с расспросами. Абраксас посмотрел на грустную Серую Даму и ушёл из ниши, вот только призрак продолжила его преследовать, паря за ним по пятам, и ему пришлось остановиться. Серая Дама со скорбью посмотрела ему в глаза, отчего Абраксасу стало дурно. Чего эта женщина хотела от него? — Извините, но я не заблудившийся первогодка-рейвенкловец. — Нет, — мягко ответила Серая Дама. Она закружилась вокруг него и сделала принятый в обществе книксен, словно зная, за кем пошла. — Обычно я не разговариваю со слизеринцами. — Обычно Вы вообще не разговариваете, — тихо буркнул Абраксас, но Серая Дама улыбнулась. — Мой грех — мой язык. Абраксас не понял, что это значит, но неловко поклонился ей: она знала, что книксены не делали в это время, и всё же проявила к нему почтение. Было бы грубо не ответить ей тем же. — Я искала девочку. Девочку, о которой Вы разговаривали с леди Блэк, — начала Серая Дама, всё так же безмятежно улыбаясь. Её словно не интересовало, с кем она в данный момент вела диалог. — Мне нужно ей ск… Серую Даму отвлёк выглядывающий из-за стены Пивз, который с визгом сбежал дальше по коридору, и всего за долю секунды из той же стены появился Кровавый Барон, застывший при виде Серой Дамы. Абраксас заметил, как взгляд призрака скользнул по груди Серой Дамы, где алело пятно крови — причина её смерти. Серая Дама поникла и не договорила, словно потеряла все свои силы, едва увидев призрака Слизерина. Отвернувшись от Кровавого Барона, она растворилась в воздухе, напоследок успев лишь сказать одно слово, оглушая Абраксаса: — Наследники. Кровавый Барон застыл и бросился к исчезающей Серой Даме, но в его призрачных руках был только воздух, который показался Абраксасу слишком тягостным. — Она… — Абраксас был оглушен голосом Кровавого Барона, который никогда ни с кем не разговаривал. — Она что-то сказала Вам? Абраксас неловко кивнул. — Лишь то, что она хотела бы найти Гермиону Реддл. — Реддл? — Да. — О ней спрашивали сэр Николас и Монах. Гермиона никогда не водила дружбу с призраками — по крайней мере Пивз ей не нравился. Зачем троим призракам — главам факультетов — искать её? — Они просили меня её найти. Если бы я знал, что они передают её просьбу… Кровавый Барон внезапно издал нечеловеческий звук, от которого задребезжали окна и испугались проходящие рядом хаффлпаффцы. Послышался звук тяжёлых цепей, и Абраксас с ужасом смотрел на то, как Кровавый Барон прямо на глазах первогодок цепями сдирал с себя волосы, но те мгновенно возвращались назад. От отчаяния, сквозившего от призрака, Абраксас постарался поскорее сбежать, а хаффлпаффцы так и стояли на месте, пораженно открыв рты. Они наверняка не видели никогда Кровавого Барона, потому что тот не выходил в коридоры школы, только по праздникам вылетал из стола Слизерина, гремя своими уменьшенными цепями. — Давайте, малышня, поживее, — толкнул их Абраксас, шипя и вздрагивая от звуков призрака. Почему здесь не было учителей? Куда они глядели? — Уходим отсюда, ребята, давайте, топ-топ своими ножками. Из коридора послышались голоса, но те казались далёким шёпотом по сравнению с завываниями Кровавого Барона. Лишь зайдя за угол с хаффлпаффцами-первогодками, Абраксас увидел старост и отпустил малышей к Прю Смит, которая с разинувшим ртом спросила: — Кто это? Её вопрос едва не утонул в новом звуке бароновых цепей. — Наш призрак, — ответил Друз Кэрроу. — Мы иногда слышим его цепи, но никогда он не буйствовал прямо в коридоре. — Его бы усмирить, — бросил Флимонт Поттер. — Сейчас я тебя усмирю, — недовольно пробурчал Абраксас. Друз посмотрел на Поттера, но ничего не сказал и обратился к Прю Смит. — Уведи их и позови всех деканов. Если Барона не остановить, то придется ждать Серую Даму. Абраксас поëжился. — Это он из-за неё такой. Друз обратил внимание на Абраксаса. — Что произошло? — Ну, Серая Дама увязалась за мной, что-то хотела спросить, но выскочил Пивз, а за ним — Барон. Видимо, он гонял его за шалости. А потом Серая Дама исчезла. И вот, — он неловко указал назад. Друз покачал головой. Его волосы, идеально уложенные, сползли ему на лоб. — Плохо дело. Только Серая Дама могла его успокоить. — Что же нам тогда делать? — спросила Джуд Гринлокс. — Ждать, — отрезал Друз, и Абраксас поспешил ретироваться, дабы не нарваться на проницательного Дамблдора. *** Манон сидела в гостиной, спрятавшись под мантией Корвуса, и читала понравившийся учебник из его сумки. Первый курс на Слизерине оказался не таким страшным или чересчур бурным для неё. Было страшно только в тот момент, когда шляпа порывалась отправить её в Хаффлпафф, ведь, по словам, которые прозвучали у неё в голове, доброта и дружелюбие перевешивали любую каплю чистокровности, о которой твердил её отец. Попав на Слизерин, Манон примкнула к брату, который смотрел на неё с невероятным облегчением, а на уроках сидела с доброжелательным Орионом, рвавшем цветы для своей кузины по вечерам. Больше она никого не знала со своего курса — разве что девочек, которые постоянно смеялись над ней, но побаивались это делать в присутствии Корвуса или одного из его друзей. Милые мальчики с милыми именами Эрниан и Лето иногда сидели с ней в библиотеке, священном храме книг и энциклопедий, но в большинстве случаев они просто тренировались на маленьких моделях квиддичных игроков, посылая в них заклинания и ожидая, как те отреагируют. Они не отвлекали её, но не доставляли той теплоты, которая по обыкновению возникала рядом с Корвусом. Мальчик по имени Кассиус иногда помогал ей по Зельям, которые она не понимала. Различать корень мандрагоры и корень редиски Манон, к сожалению, не научилась, зато узнала предысторию каждого растения и по Травологии у неё не было конкурентов. Девочка по имени Вальбурга отнеслась к ней холодно, но Манон знала, кто она: Блэки не способны на чувства, а потому не придала никакого значения её взглядам, не выражавшим дружелюбие. Другая девочка с необычным именем Гермиона — как дочь эльфов Оберона и Титании — излучала участие и добросердечность по отношению к ней, хотя Манон видела, как Корвус кривился, когда находился рядом с Гермионой. Причин она не знала, но Эрниан и Лето сказали, что они сами разберутся. Ей очень понравился мальчик по имени Антонин, который ради Гермионы мог горы свернуть. Это так напоминало ей детство с Корвусом, что её сердце щемило от воспоминаний о былом. Манон пробивало на слезу, когда она замечала их переглядки, и это было настолько похоже на взгляды тёти Литы и дяди Тесея, что сердце на те разы щемило от боли. А вот мальчики по имени Абраксас и Том не внушали никакого доверия Манон. Малфоя она знала только по рассказам некоторых чистокровных детишек и справедливо опасалась его, потому что он напоминал ей Хиону, которая пылала своей холодностью. Том был братом милой Гермионы, но настолько страшным, что Манон не решалась лишний раз с ним пересекаться не только путями, но и взглядами. Сам Хогвартс оказался не таким уж и страшным местом, как говорил отец. Или он преувеличивал, или он не был здесь и не видел так, как видела Манон. Вид на горы, распластанные по шотландским плитам, завораживал её воображение, а Корвус рядышком — дух. Его безучастие, маской лёгшое на его имя, ничуть не распространялось на Манон, и это её радовало, потому что так она становилась чуть более значимой. Ну, по крайней мере, так ей казалось. Удивительно, как всего за одно слово могла измениться её жизнь, которая всегда была монотонной волной, тянущейся по мерному течению мертвой реки. Иногда краски привносила тётя Лита, но она мертва, а дядя Тесей больше не приходил в гости и уехал из Англии, предоставив Корвуса и Манон самим себе. Это было самым печальным: её семья никогда не станет прежней — тётя Лита не увезет их во Францию на лето и зиму, а дядя Тесей не свозит их в маггловский парк развлечений, где продавали очень вкусное сахарное облако. Отец никогда не разрешит им посетить такое место, а без тёти Литы Манон и вовсе потеряла желание там появляться. — Ты не читаешь, — тихо заметил Корвус и выдернул из её дрожащих рук книгу. Манон не заметила, как начала плакать, вспоминая счастливые моменты с тётей Литой, которая заменила им мать. — Извини, — она попыталась объясниться, но ничего не смогла придумать. Лопасть печали как обычно захватывала к себе. — Я скучаю по ней. Корвус тихо вздохнул и укрыл Манон продолжением своего плаща. Она знала, что он не всегда знал, что делать с её слезами, но ничего не могла с собой поделать. Её голову накрыла рука Корвуса, а саму её за плечо придвинули ближе. Манон редко обнималась с тётей Литой, еще реже — с отцом, но Корвус всегда был для неё исключением. Старший брат, который искренне любит и заботится, — феномен в чистокровных семьях, у которых на роду написано быть облезлыми от чувств. Сама Манон часто встречала за закрытой детской комнатой, ограждённой от званых вечеров на этаж ниже, братьев и сестёр, которые игнорировали существование друг друга и хихикали над другими детьми. К сожалению, Манон была в числе постоянно обсмеянных всеми, потому что её волосы покрывались сединой с рождения. Отец не говорил, откуда это у неё, но приводил вереницу колдомедиков, разводивших руками, и его надежды рушились подобно столпу карточного домика. Тётя Лита обожала её расчëсывать и приговаривала, что не стоило её отцу так напрягаться из-за особенности Манон. Это было в новинку. Никто, разве что Корвус, не показывал Манон, что седина, покрывавшая жемчужной сеткой её чёрные волосы, — дар, с помощью которого её отметил сам Мордред. Но после смерти тёти Литы Манон самостоятельно забралась в библиотеку и узнала из рассказов, что Мордред — не добрый волшебник, которого все любят и обожают. Нет. Тётя Лита повела себя не лучшим образом, обманув Манон и убедив её в том, что злой колдун, убивший короля Камелота, отметил её. Это делало смешки над ней оправданными. — Завтра её годовщина. Голос Корвуса прорвался в мысли Манон, задевая внутри неё струны с чувствами к тёте Лите. — Что будем делать? — спросила Манон, не знающая, как вести себя в этот день. В прошлые разы она читала в библиотеке сказки о короле Артуре и его сестре, фее Моргане, которая помогала своему племяннику Мордреду уничтожить своего отца. Корвус слегка обнял её, прижимая к сердцу. — Точно не смеяться и устраивать нелепые шутки, — презрительно бросил он. Первое апреля — дата, из-за которой хочется плакать, а не смеяться, и это понимали только Лестрейнджи. *** Библиотека — тихая гавань, около которой тихо пришвартовывалась Манон, чему Корвус был только рад. Внутри него всё переворачивалось от счастья, хотя обычно он не испытывал таких чувств. Корвус не думал, что Манон выберет его, а не кого-нибудь со своего курса, но в принципе остался доволен сложившимися обстоятельствами. Рядом с ней он ощущал настоящий покой, который неподвластен ненастью, и вспоминал те же чувства, когда их семья не перетерпела столько горя лишь из-за одного человека, убившего тётю Литу и не ответившего за это. Сейчас это ощущение было эфемерно, отдавалось только отголосками той боли. — Я нашла инструкцию к ожерелью, — проговорила Манон и легко расстегнула цепочку, подглядывая в книжку. — Только там не указывается, как его застегнуть. Корвус пожал плечами: не так уж это и важно. Плавно выдернув ожерелье из её рук, он рассмотрел камень в центре цепочки и обвил ею свою и её, Манон, руки. Сначала ничего не происходило, а потом цепочка разошлась на две части, повиснув безвольными, растекающимися ниточками на их запястьях. — Вот и ответ, — хмыкнул Корвус и застегнул цепочку на руке Манон. Та проделала то же самое с его, и это показалось Корвусу слишком личным, словно… взаимодействия тёти Литы и дяди Тесея. Его щеки непривычно вспыхнули от такого неподобающего сравнения, и Корвус отвернулся от сестры, чтобы та не заметила смятения, написанного на его лице объëмными буквами. На стол внезапно плюхнулась увесистая книженция, которая не скрывала свою обложку в виде чёрных крыльев феи Морганы, отчего смятение Корвуса приобрело ещё больший смысл: что она здесь делала? Ни он, ни Манон, переписывавшая конспект Ориона по Зельям, не выдавали инструкции найти книгу. Всё необходимое было на столе, расставлено аккуратной стопкой посередине, чтобы им обоим было удобно брать нужное. На стол опустилась тень, и Корвусу не было необходимости поднимать голову: он знал, что это был Том. Только он мог накалить обстановку до такого напряжения и тревожной дрожи Манон. Выглядел Том неважно: волосы напоминали патлы — красивые, но патлы, — лицо будто лишилось всех красок, кроме белого, глаза потускнели, а губы поджались. Его форма сидела как с иголочки, однако Корвус видел, что внешний лоск не шёл ни в какое сравнение с внутренней бурей, бурлящей подобно притихшему вулкану. Пальцы Тома отбивали по столу нестройную мелодию, а нога тряслась, видимо, от нервов. Но в один момент он стал настолько собранным, что бледность превратилась в аристократическую, волосы напоминали аккуратный беспорядок, глаза налились решимостью, а руки чинно сложились в замок, словно Том собирался к тяжёлым переговорам. Корвусу это не понравилось, и одним движением он подтолкнул Манон, давая призыв уйти на несколько минут. Она поняла намёк, но порыв уловил Том, разом разрушив благоприятный настрой Корвуса. — Можешь остаться, — он небрежно опëрся на локти. — Ты же девочка. От этих слов сквозило едва заметным оскорблением, и Корвуса это покоробило. Он лишь усилием воли сдержал порыв кинуть книгу с крыльями феи Морганы ему в лицо. Манон осталась на месте, не понимая и косо поглядывая на Корвуса, который жестом указал ей на соседний стеллаж. — Найди пока повесть о Нимуэ и Мерлине. Манон быстро кивнула и ретировалась, оставляя Корвуса один на один с Томом. — И что ты хотел? — не тратя времени, спросил Корвус и аккуратно отложил перо в чернильницу, чтобы то не запачкало конспект Манон. Том заметил и криво усмехнулся. После посмотрел в глаза Корвуса, будто пытался заглянуть в саму душу. — Гермиона, — лаконично ответил он. — И что с ней? — Корвус едва заметно поëжился: тема Гермионы была для него крайне неудобна, покуда он до сих пор не делал никаких попыток примириться с ней. Да и не хотелось. Корвуса вполне устраивало то, что его не достают по пустякам и не тащат за собой к другим людям. — Она меня избегает. — Сочувствую. А что он ещё мог сказать Тому? Корвус был не самым хорошим советчиком в плане каких-либо отношений, и если Том пришёл, для того чтобы узнать его мнение или получить совет… Что же. — Я хотел спросить, — начал Том. В его глазах появился блеск, смысл которого Корвус не уловил. — Почему меня? — спросил Корвус, упрямо перебивая Тома и натыкаясь на скептический изгиб губ. — У тебя есть сестра, — Том ответил так, словно это было само собой разумеющееся. — И ты наверняка знаешь, как… решить некоторые проблемы. Корвус равнодушно захлопнул книгу, лежащую посередине. — Я никогда не давил на Манон, для того чтобы она рассталась со своим парнем. Глаза Тома налились кровью, и Корвус понял, что тот в ярости лишь от одного упоминания Долохова. — Интересно, как ты поведешь себя в будущем, когда около твоей сестры будет виться кучка парней, которые ранее не видели общительных девочек, и чуть ли не половина будет сохнуть по ней, мечтая лишь об одном. Признаться, о таком Корвус не задумывался, да и не видел смысла в этом. Манон не слишком общительна, её единственный друг с курса — Орион Блэк, иногда за ней присматривали Эйвери и Розье, но не то чтобы они были друзьями. Корвус знал, что для Манон будет сложно терпеть насмешки за спиной — или даже перед лицом, — поэтому опустился до такого контакта с однокурсниками: Манон была для него важнее, чем ярое неудобство от компании людей. А если же у неё появится парень… Что ж, придется тогда этому парню объяснять на пальцах, что с ним будет, если с головы Манон упадет хоть один волосок или с её лица скатится хоть одна слезинка. Но препятствовать и отстаивать свои несуществующие позиции Корвус не будет. Решение Манон — решение, явно принятое не со скоростью света. — Отличие в том, что моя сестра — Манон Лестрейндж, а твоя — Гермиона Реддл. Однако есть и сходство: в конце концов обе сменят фамилию и уйдут создавать свои семьи, Том. Ты не сможешь этому препятствовать. Гермиона выберет себе дальнейшего спутника жизни, и это будешь не ты. Том открыл рот, но тут же закрыл, как только Корвус продолжил как ни в чем не бывало: — Безусловно, ты будешь скучать по ней. Я бы скучал до скрежета в сердце, потому что моя сестра — самое дорогое, что есть в моей жизни. И я должен убедиться в будущем, что её избранник будет подходящим кандидатом на её руку и сердце. Тебе советую делать так же: оценивать Долохова и его… чувства. Быть может, он станет тем самым человеком, который пойдет дальше с ней по жизни, и если ты хочешь, чтобы Гермиона не ненавидела тебя, — тут Корвус заметил, как глаза Тома налились усталостью и обречëнностью, — то стоит помириться и принять её выбор. Я думаю, ей будет приятно, что ты не пытаешься изменить её отношения. Размышлял Том не очень долго: в конце концов, он был сообразительным индивидом, который без социализации прекрасно плавал в этом бассейне. — Попросить прощения? Корвус пожал плечами и заметил любопытные глаза Манон, стоящей около стеллажа с найденной книгой. — Думаю, ты узнал то, зачем пришёл, — намекнул Корвус, пытаясь унять дискомфорт от присутствия Тома дольше положенного срока. Том кивнул и резко встал, однако тихо ушёл, не поблагодарив и не попрощавшись. Корвусу это и не было нужно. Манон быстро засеменила к столу и положила на тот книгу, обложка которой внушала улыбку: чистое озеро, стоящая по пояс Нимуэ и протягивающий ей магическое кольцо Мерлин. *** Эрниан вертел в руках присланную колдографию с Друэллой и поджимал губы, когда видел Хиону, которая приехала в дом Розье. Тётя Винда так и не решилась приехать к ним, но дочь свою она отпустила, хотя Эрниан не мог понять почему. Вздохнув, он убрал колдографию и повернулся в сторону Манон, рисующей фею Моргану и злого волшебника Мордреда. Эрниану всегда казалось странным, что девочка рисовала картинки, связанные с тёмными существами, но выходили они у неё что надо. Рядом Лето, как всегда, соорудил мини-поле, наверху парили мини-игроки, а летали они с помощью магии, которую продолжал поддерживать Лето. Сначала Эрниан не знал, для чего он всякий раз заставлял игроков делать петли, потому что квиддичного квоффла не было. Потом он понял, что Лето повторял трюки, описанные в книжке, которую постоянно таскал с собой. — Как ты? Подошедший Корвус словно вырос из-под земли, а Манон оторвалась от листка в кожаном блокноте. — Сделала Трансфигурацию, — буркнула Манон и одним движением руки сгребла учебники в свою сумку, которую подхватил Корвус. — Тогда пойдём, нам отец письмо прислал. Напоследок Корвус кивнул им, как бы благодаря за то, что присмотрели за его сестрой. На самом деле Эрниану и Лето не было сложно: Манон была тихой девочкой и не мельтешила перед глазами, а спокойно выполняла домашние задания, и если она успевала их сделать до прихода Корвуса, то рисовала. Эрниан даже иногда забывал, что она сидела с ними за одним столом. Макушки Лестрейнджей скрылись за объëмным стеллажом, и Эрниан снова вытащил колдографию с Элль, любуясь подрастающей сестрой. Ещё несколько лет — и она будет самой красивой девочкой, не уступая это место никому. И снова Хиона… Эрниан не знал причин, которые сподвигли тётю Винду отправить свою дочь к ним, потому что за столько лет от неё ни слова ни духа, и вот снова началась какая-то игра. Честно, Эрниану надоела вражда между отцом и тётей Виндой, но понимал последнюю. За оскорбление отцу ещё предстояло ответить, потому что никто в чистокровном обществе не опускался до таких действий. И, видимо, тётя Винда начала что-то предпринимать, раз её дочь спокойно разгуливала по поместью Розье. Посмотрев на Лето и цепочку, которую Эрниан узнал сразу же, он не мог понять: насколько отчаялся отец, раз устраивает помолвку между Элль и Лето? Он старше её лет на десять и окончит Хогвартс, когда Элль будет только готовиться к поступлению. Невероятно, что мистер Эйвери согласился на такую длительную помолвку, и это настораживало не только Эрниана, но и Лето, который рассказал, что его отец планирует с помощью Розье вернуть хоть какое-никакое состояние. Это будет очень долго и муторно, но Эрниан знал, что мистер Эйвери — не самый терпеливый человек. А какая выгода с этого Розье? Брак с обнищавшим родом никак не повысит репутацию Друэллы, может, наоборот, понизить. Эрниан не думал, что отцу такое выгодно, хотя можно предположить, что интересует его что-то другое. Да вот только что? У Эйвери не было ничего, что он мог бы предложить отцу Эрниана. — Смотри! — голос Лето выдернул Эрниана из раздумий. — Он сделал мëртвую петлю Руанского! Мини-Лето парил над кольцами и вращался по странной траектории, которая, похоже, и была мëртвой петлёй Руанского. — Я выступлю с ней на следующей игре! «Ага, как же», — закатил глаза Эрниан, но не стал ничего говорить Лето: пусть сам посмотрит, что это бесполезно. ~~~ На следующей игре Эрниан едва не поседел, став похожим на Манон Лестрейндж, увидев, как Лето совершил мëртвую петлю не Руанского, а Чосерса. *** Цепочка, которую безвольно подарила Друэлла Розье, тряслась с каждым шагом Лето. Поначалу он не знал, как отреагирует Эрниан на помолвку с его сестрой, но, как оказалось, он предпочитал молчать по этому поводу. Реми Розье согласился на сомнительную помолвку, не объяснив свои мотивы, потому что Эйвери — проблемный род, с которым никто не хотел связываться. Отец пошел на отчаянный шаг, оказавшимся в итоге не самым плохим вариантом. Квиддичное поле немного успокаивало. Особенно в преддверии лета и подкрадывающихся экзаменов. Иногда сюда приходили просто полетать, и Лето тренировал скорость с ловцом Рейвенкло, который был совершенно не против такой перспективы. Сейчас мало кто был на поле, а тем более за трибунами, но Лето увидел Флавию Уоррингтон, подружку Вальбурги, и Друза Кэрроу, старосту Слизерина. Предпочитая не знать, что они там делают, Лето повернулся в сторону поля и наткнулся на Гермиону, весело махающую Тому, который с нескрываемым недовольством смотрел, как его сестра летает на кривой метле. Лето с таким же выражением лица разглядывал подкошенную метлу и решительно подошёл к Тому, едва заметно кивнувшему ему. — Слезай, — прошипел Том подобно змее. — Или я сам тебя сниму оттуда. Лето был полностью согласен с ним, потому что любая кривая метла — это опасный признак того, что полёт будет не слишком удачным. А учитывая, что Гермиона не очень любила полёты, то был риск того, что в итоге она сорвётся с метлы. Солнце палило сквозь тучи, поэтому в квиддичной форме было немного тепло для чуть жаркого месяца. Мантию Лето оставил в комнате, однако водолазка не пропускала воздуха для кожи, из-за чего казалось, что духота не пройдёт. Ветер совсем не спасал в такие моменты. — Гермиона! — прикрикнул Том, да так, что Флавия и Друз недовольно обернулись на край квиддичного поля, где летала Гермиона. Она не стала дальше испытывать терпение Тома и, спустившись под опасным наклоном, упала в руки брата, недовольно сопя, словно милый бурундук. — Со мной всё было бы в порядке, — буркнула Гермиона и дëрнулась в объятиях Тома. — Ну То-о-ом. — Нет, — отрезал он и, взяв метлу, повёл сестру подальше от квиддичного поля, будто бы оно пылало всеми огнями Преисподней. Вздохнув, Лето оказался в одиночестве: Эрниан, обычно ходивший на все тренировки, отказался в этот раз из-за «тролля» по Трансфигурации, поэтому он со скорбью на лице потопал в библиотеку, где наверняка сидели Манон и Корвус. Неподалёку стояла лавочка, на которую Лето скинул упакованную метлу и присел, чтобы поправить специальные перчатки. Метлу он аккуратно распаковал и отложил защиту для ворса. Теперь метла была готова к полёту. Разгоняться смысла не было. Сегодня Лето решил тренироваться не на скорость, а на ловкость, и для этого на кончике метлы раскачивалась цепочка с летающим камушком, которую он раздобыл на Косой Аллее. Спустив цепочку вниз и убедившись, что она летит, Лето пустился за ней, пролетая кольца волнообразно, пытаясь не врезаться в столбы. Это было весьма не просто: летающая цепочка меняла свою траекторию и любила петлять между кольцами, заставляя Лето бросаться вперёд и делать сальто. В конце концов цепочка оказалась в его руках, а после — снова на кончике метлы, которую он направил вниз. Время близилось к обеду, а завтрак Лето пропустил, так что требовалось восполнить силы. Спешившись с древка, он упаковал ворс в защиту и направился в сторону школы, не обратив внимания, что Друз Кэрроу завязался за ним. — Чего тебе? — спросил Лето, когда они дошли до входа в Хогвартс. — Сегодня дежурный день, так что напоминаю: не лезть никуда, — фыркнул Друз и ушёл, словно его и не было. После нелогичного буйства Кровавого Барона, произошедшего ещё осенью, слизеринцы с седьмого курса дежурили в подземельях. Не для того, чтобы следить за Бароном, нет. Чтобы мелкие детишки не смогли случайно нарваться на него, потому что первогодки-хаффлпаффцы отправились в Мунго, после того как увидели истерику призрака. Однажды Друз поймал его, Лето, спешащего на квиддичное поле посреди ночи, и строго отчитал, после отправив обратно в общежитие с испорченным настроением. Уснуть Лето так и не смог, зато избежал встречи с Кровавым Бароном, которого поймали на Астрономической Башне в цепях. Уже в Большом Зале Лето сел рядом с изнеможëнным Эрнианом, усилием воли читающим скучный учебник, и был удивлён тем, что… — А это как? Эрниан устало выдохнул и счастливо отставил книженцию. — Тебе с подробностями или без?.. *** Кассиус тихо прошмыгнул в библиотеку, пропахшую старым затхлым пергаментом, и свернул в отдел травяных книг. Недавно профессор Линфесс посоветовала ему редчайший сборник древних трав, который помог бы подготовиться к тесту для всех третьекурсников, однако позже рассказала об этой энциклопедии остальным, поэтому Кассиус спешил выхватить единственный экземпляр. — Ой! Пока девчушка потирала свой ушибленный лоб, Кассиус неловко стоял, пытаясь осознать одну простую истину: он только сбил Манон Лестрейндж, за которую Корвус Лестрейндж порвёт даже Тома Реддла. — Прости, — сконфуженно пробормотал Кассиус и помог ей встать, а после понял, что она держала тот самый экземпляр, который он так искал. — А… тебе он сильно нужен? — Да. Я планирую читать. — Зачем? Манон странно усмехнулась. — Книги берут для того, чтобы их читать, траволог. Кассиус хлопнул пару раз ресницами. Это она сейчас его подколола? — Мне и нужно её прочитать, — фыркнул Кассиус, отряхнув ворот мантии насупившейся Манон. — Мне тоже. — Ха, это книга не для первокурсниц, Манон. Она настолько древняя, что… — …что её могли застать Моргана и Мордред. Да, старая шутка. Кассиус нахмурился. Она его разыгрывает, что ли? Ему было нужно подготовиться к решающему тесту, а Манон, скорее всего, лучше отдаст книгу Корвусу, чем ему, когда узнает, что за этой вещицей велась настоящая охота. — Сколько сдобных котелков стоит эта книга? — попытался Кассиус задобрить её любимыми сладостями, которые постоянно посылал мистер Лестрейндж через Омнию. Манон сделала вид, что задумалась, но ничего не ответила, потому что сзади неё образовалась скала под названием Корвус. Он выгнул бровь и увидел в руках сестры нужную Кассиусу книжку, придерживая Манон за локоть. — Что здесь происходит? — холодно спросил Корвус; его голос мог заморозить всю необъятную Шотландию. Кассиус покачал головой. — Ничего. Манон активно закивала, как бы уговаривая Корвуса, что и правда, ничего страшного не произошло. С ней. — Тогда почему вы загораживаете вход в секцию по Травологии? Его резонный вопрос отскочил от безмолвных стен и проник в мысли Кассиуса, прикусившего губу в нервном тике. Корвус не выглядел недовольным, но явно не излучал доброжелательность по отношению к Кассиусу. Что, в принципе, логично: Манон стояла рядом с ним, хотя обычно не находилась под прицелом цепких разноцветных глаз. — Ой, — второй раз воскликнула Манон и сразу же отступила, за ней машинально сделал два шага в сторону Кассиус, что негативно воспринял Корвус. — Что тебе нужно от Манон? Иди лучше преследуй другую сестру. Упоминание о Гермионе больно кольнуло где-то в подреберье. Она общалась с ним, да, безусловно, однако после выходки его отца стала отдаляться, словно думая, что он поступит так же, как он. Нет, Кассиус никогда не стал бы таким привержеником чистокровности, потому что познал хорошую дружбу с… Гермионой, которая явно не блистала ею. Привычная меланхолия, связанная с наполовину потерянным контактом с Гермионой, вернулась, и это заметила Манон, обычно пропускающая изменения в настроении Кассиуса. Будто бы сомневаясь в своих действиях, она посмотрела на книгу в привлекательной обложке и медленно протянула ему. — Ну, чего ты смотришь? — буркнула Манон, суя книгу прямо ему под нос. — Бери давай, пока не передумала. Кассиус поражённо замер, не решаясь взять то, что давали буквально на блюдечке. — Ну, тебя долго ждать? Меня брат уже снова потерял. Не сразу Кассиус понял, что Корвус ушёл вместе с сумкой Манон и стоял уже у входа, ожидая её. Руки потянулись к книге, пальцы неожиданно коснулись мягкой кожи Манон, заставляя ту немного улыбнуться. — Не забудь вернуть мне её. Мадам Жакетта запомнила, что именно я расписывалась за такой ценный экземпляр. И напоследок одарила его полноценной улыбкой, показавшейся Кассиусу очаровательной. Он никогда не видел, чтобы Манон Лестрейндж улыбалась. Она ведь… Лестрейндж. Казалось, это было в их крови: холодность, безразличие и бесконтактность. Но Манон развеяла весь флëр этого обмана, показавшись Кассиусу вполне нормальной девочкой: да, чуть отстранëнной, но нормальной. Изначально его задело, что Манон обсмеивали из-за волос, потому что сталкивался с такой же проблемой из-за глаз, поэтому он применил обычное заклинание на прилипание предметов на тех первогодок и попросил разрешение сесть рядом с Манон. Та сразу же обратила внимание на его разные глаза и изумилась, но дала согласие. И даже помогла ему, найдя дополнительные пергамент и перо, а чернильницу поставила посередине. Это… удивило Кассиуса. С таким радушием его приняла только Гермиона, у которой не было времени на друзей, потому что погрязла с ревнивым братом и странным парнем. Манон стала глотком свежего воздуха среди пыльной серы, и это поражало сознание Кассиуса. Сейчас, смотря на заветную книгу, он думал о том, что Манон сделала то, что не делала для него даже Гермиона: заставила поверить, что дефект это не слабость, а обыкновенное явление.