Братец Ведьмак

Пропитанный богатым эликсиром разнообразных запахов воздух шумно гулял в любознательных ноздрях. Разум терзался вопросом… - "Где же пасека, о которой говорил Одар?" Пришлый охотник вновь осматривал двор вопреки просьбе хозяина подождать ещё несколько минут в хлеву. Любопытство подтолкнуло его сняться с места несмотря на холодок, пощипывающий не до конца обсохшую после водных процедур кожу. Двор, обнесённый местами глухим деревянным, местами кованным забором, не мог похвастаться просторами. Тут не было места и под десяток ульев, которые сразу невольно рисовала фантазия при слове "пасека". Лишь одна единственная осиновая колода была обнаружена под козырьком крыши у входа в мастерскую. Размер её вполне мог вмещать добрую бочку мёда, за что её уже можно было называть своего рода "пасекой"... наверно? Поверить в это было трудно. Тарбен склонился, приблизившись к летку, и снова потянул носом, затем чуть приоткрыл губы, едва трогая воздух языком. Пахло рассечённой резцом древесиной, не мёдом. Должно быть все соты были начисто выщерблены оттуда минувшей осенью и сложены куда-нибудь в погреба, а пчёлы... Чёрт вообще знает. Тарбен никогда раньше не задумывался о том, куда на зиму деваются пчёлы, впадают ли они в спячку или улетают зимовать на юг. Исследователь задумчиво почесался, удерживаясь от желания заглянуть внутрь колоды. Затем он приподнял голову и замер, прислушиваясь к приглушённым голосам, доносящимся из недр дома. Строгий и холодный - голос Камиллы, высокий и нервный, иногда срывающийся - голос её дочери. Они ругались, о чём-то спорили на повышенных тонах, со временем всё громче и громче, всё ожесточённее. Тарбен продолжил разглядывать интересовавшую его ранее колоду, трогая резьбу руками, но уже без энтузиазма, даже не вникая в сюжет покрывших дерево изображений. Его внимание теперь было полностью посвящено голосам, доносившимся издалека. Краски сгущались, ругань почти достигла апогея, но вдруг резко затихла, переломленная на полуслове нытьём проснувшегося младенца. Затем на несколько мгновений воцарилась тишина. Ребёнка быстро утешили. Голос Камиллы успокоился и заметно смягчился, как и её аргументы. Встрял Одарий, он говорил недолго, примирительно. Потерпевшая моральное поражение дочь больше не отвечала. Мать степенно подвела итог и поставила точку. На этом разговор был окончен. Скрипнула одна из дверей, открывшись и закрывшись довольно сдержанно, без грома. Дослушав до конца, Тарбен развернулся и целенаправленным пружинистым шагом отправился обратно, туда, где должен был находиться всё это время. *** - "Несправедливо..." Чернава слишком долго топталась на улице, неуверенно переминаясь, перебирая гребень и ножницы в потеющих ладонях. Ветерок крал тепло с влажной кожи, морозил солёные ресницы и щёки, делая пытку невыносимой. Из недр столь неприступного хлева до неё донёсся звонкий смех, принадлежащий Ясеку, самому младшему из её братьев. Она на мгновение даже забыла свою обиду, удивляясь, как и когда он успел проскочить мимо неё. С другой стороны, в этом не было почти ничего удивительного. Чернава долго собиралась выйти на улицу, старательно оттягивая неизбежное, что совсем потеряла ощущение времени. Оно одновременно тянулось мучительно долго, но в тот же момент неумолимо неслось вперёд. Присутствие брата и желание скорее со всем разобраться взяли верх, вдохновляя её побороть первый барьер. Она проскользнула в хлев настолько бесшумно, насколько это было возможно. Искомый оборванец, Тарбен, сидел в уголке на разворошённом сене в совершенно нелепой позе, делающей его похожим на небрежно сшитую тряпичную куклу гигантских размеров. Он смотрел в упор на Ясека, стоящего прямо перед ним. Мальчик протянул ручку к его лицу и ткнул в кончик носа, надавил, отклонив его в противоположную искривлению сторону в попытке придать ему более привычный вид. Косматое чудище преспокойно стерпело вторжение. Ясек вновь хихикнул, когда кончик чужого носа упрямо вернулся в своё естественное положение. Чернаву почти передёрнуло. Её глупый маленький братец просто ничего ещё не понимает, не осознаёт всей той жути, что открыта её глазам. Она даже поймала себя на том, что страшно завидует ему… Его простоте, непринуждённости, блаженному неведению, возможно даже отсутствию всякой брезгливости, которое бы ей очень пригодилось в скором времени. Дети так просты… - Ха-ха! Ты смешной, Талбен! У тебя нос кливой и усы смешные, - пальчик ребёнка вновь коснулся его лица и любознательно провёл по шраму, остановился на щеке, приминая нижнее веко. - А глаз у тебя один... Почему? Тот мягко и коротко ответил, щурясь. Он говорил слишком тихо, журчал слишком мерно, чтобы Чернава могла разобрать слова. - Потелялся? - удивился Ясек, склоняя голову набок. - Где потелялся? Давай... Давай поищем! Тарбен медленно моргнул, качнув головой, занёс ладонь над макушкой мальчишки и дружелюбно растрепал его волосы, всё так же тихо отвечая. Дитя отстранилось, старательно пытаясь привести свою причёску в порядок обеими ручками. - Давно... - произнёс ребёнок задумчиво, затем на мгновение замер, когда кончика его носа тоже коснулся чужой палец. Чернаве хотелось немедленно прекратить это. К сожалению, они оба игнорировали её присутствие, не замечали, увлечённые изучением друг друга, а она всё никак не могла найти в себе сил заговорить. Она втягивала воздух, готовясь, но всякий раз что-то перехватывало дыхание и звук; она топталась на месте и оборачивалась к выходу, желая уйти, оставить их в покое, заняться чем-нибудь ещё, чем угодно, но не находиться здесь и не начинать разговор. Тянула. Медлила. Дождалась... Чужак неестественно плавно поднял лицо, осведомлённо глядя на смущённую девушку поверх головы ребёнка. Та дрогнула под пронизывающим нечитаемым взглядом, и на несколько мгновений отвела всё ещё подёрнутые влажным блеском глаза. - Мать велела привести тебя в порядок, - пролепетала она. Братишка обернулся на звук её голоса, очевидно совсем не предавая значение сказанному. Для него это было не важно. Он бодро окликнул её по имени, просто радуясь её компании. Бродяга же промолчал, неподвижно уставившись на неё, так и застывшую в дверях. Возможно, тоже не расслышал или не понял. Тогда она осторожно прочистила горло и озвучила свои намерения вновь, громче и чётче, насколько позволяла хрупкая и почти неосязаемая уверенность. Лазурный глаз моргнул вслед за понимающим кивком головы и шумным спокойным вздохом. Опираясь рукой на стену, Тарбен поднялся со скрипом, а затем так же плавно и неспешно выдвинулся навстречу, огибая отступившего с дороги Ясека. Тихая жуткая походка выглядела так, будто бы её обладатель на самом деле был ещё больше и массивнее, чем выглядел со стороны. Как скала, как сгорбленный горный тролль, как подкрадывающийся зверь, некое тяжеловесное чудище, неторопливо сближающееся с загнанной в угол добычей. Подобравшись уже совсем близко, он остановился и улыбнулся, тщетно стараясь выглядеть располагающе, затем протянул правую руку, невольно продемонстрировав костяшки, испещренные мелкими светлыми следами от старых порезов. Едва переборов себя, Чернава подалась было навстречу, чтобы передать инструменты, но затем, диковато отодвинулась от чужой ладони, как от огня. Страшная рука неловко провалилась сквозь воздух, хватая пустоту. На мгновение уронив улыбку, Тарбен удивлённо приподнял бровь, выдержав паузу. - Не надобно, дитя… Я понимаю. Дай мне ножницы. - Нет, - ответила Чернава, уже гораздо чётче, она заметно похолодела и успокоилась, принаряжаясь в незримую броню. - Мать поручила это мне, значит я всё сделаю. - Могу и сам, - голова едва-едва качнулась. - Скажу, что ты помогла. Чтобы тебя не ругали. Чёрные брови обнадёженно дёрнулись. Она сжала губы, затем коротко глянула мимо него, на младшего братика, беспечно ковыряющегося в носу. Ясек наверняка её сдаст, либо из вредности, либо, сам того не ведая, без всякого злого умысла случайно проговорится. Чернава покачала головой. - Мать не проведёшь. Она поймёт чья была рука, - она вздохнула, окончательно смирившись со своей несправедливой участью, но затем вновь приосанилась. - И я уже не дитя. Я - девушка. Она небрежно указала на лавку около коровьего стойла, а затем сама отправилась в ту сторону, проходя мимо с гордо поднятой головой. Спина будто бы почувствовала чужую ухмылку, вызывающий мурашки взгляд, что смерил её с головы до ног... Чернава больше не дрогнула. Почти беззвучные медленные шаги покорно проследовали за ней. За ними увязались и неуклюжие более громкие шажочки Ясека, всё ещё продолжающего исследование собственного носа. Чёрный взгляд бросился на тревожное бряцание железного колокольчика. Корова метнулась к дальней стенке, прижалась к ней бочком, как-то скукожилась вся и замерла, косясь в сторону крепкой руки... мощной лапы, с неприятным скрежетом протаскивающей лавку ближе к центру помещения. Скрежет сменился свистом хвоста и тихим вздохом лошади. Кобыла любознательно подглядывала в щель между досками, но не спешила высовывать морду из денника. Несколько мгновений Чернава всматривалась в глаза лошади, ища в них собственное успокоение, затем всё же обернулась к Тарбену. Он присел на край лавки, сразу повернувшись к ней спиной. - Прости, что так вышло. Местный ваш цирюльник занемог. Вымыться пустил, а вот подстричься и расчесаться... Чернава встряхнула головой и плечами, прогоняя задумчивость. - Знаю. Отец сказал, - уверенный шаг вперёд. - Сними повязку, она будет мне мешать. Пауза. Руки неуверенно потянулись к голове. Правая осторожно стянула нехитрый убор, комкая ткань в кулаке, левая тут же крепко прижалась к лицу, пряча что-то. Чернава не желала ни расспрашивать об этом, ни требовать, чтобы Тарбен убрал руку. Ей это никак не мешало, хотя весьма интересовала форма шрама или же пустой глазницы, уродства, стыдливо скрытого от чужих взглядов. Но намного важнее в тот миг было побыстрее начать и побыстрее закончить. Миниатюрная смуглая ладонь несмело коснулась волос, застыла на мгновение, затем выхватила прядку, изучающе переминая её между пальцами. Волосы... грязно-русые, почти серые, кое-где, ближе к концам, свалявшиеся в колтуны, похожие на паклю или нечёсаную конскую гриву, как на вид, так и на ощупь. Странная, незнакомая доныне текстура, совсем не похожая на волосы хоть кого-то из родственников, кого Чернаве когда-либо приходилось подстригать... Кое-где в них застрял мусор: сено, хвоя, даже листва, ясеневые семена и репей - всё то запутавшееся, что не смогла вымыть вода. Прогнав секундное удивление, она всё же приступила к поручению матери. Ясек крутился рядом. Он снова встал напротив Тарбена, пытливо уставившись ему в лицо, затем тоже закрыл один глаз ладошкой, зеркально передразнивая его. - А сколько тебе лет? - Мне... - тот поднял руку, оставив повязку лежать на колене, почесал челюсть, затем потупился на свои пальцы, сгибая и разгибая их в попытке посчитать. - Двадцать... пять? Наверно... Чернава недоверчиво поморщилась, на мгновение отводя взгляд в сторону в раздумьях. Придя к какому-то итогу, встряхнула головой отрицательно. - У-у-у, ты большой! - восхитился братик. - Мне только пять с половиной. Но однажды я выласту и тебя пелегоню! Заскрипели и защёлкали ножницы, состригая колтуны, гребень тут же смахивал лишнее, бороздил и разравнивал влажные пряди... - Глупо. Не перегонишь, - вздохнула Чернава отстранённо. - Пелегоню! Пелегоню! - запротестовал братец. - Нет, не перегонишь. Когда тебе будет двадцать пять, ему будет тридцать... - она на мгновение остановилась. - Если ему и впрямь двадцать пять, конечно, в чём я очень сомневаюсь... Так или иначе, невозможно перегнать того, кто старше тебя. Чернава обошла Тарбена, встав между ним и Ясеком и загородив их друг от друга. Щёлканья возобновились. Бродяга зажмурился, его ресницы прикрыли глаз от падающих волос, когда ножницы подрезали чёлку. Мальчишка скуксился и яростно затопал, размахивая руками. - Челнава вледина и зануда! - он недовольно сложил руки на груди, выглядывая из-за сестры. - Однажды я перестану расти, - вмешался Тарбен, сдувая падающие волосы с лица, затем осторожно смахнул остатки большим пальцем, почёсывая защекотавшуюся переносицу. - Тогда ты догонишь меня. И перегонишь. Это обещание ободрило Ясека, заставив успокоиться и вновь мечтательно заулыбаться, однако на его старшую сестру впечатления оно совсем не произвело. - Ты перестанешь становиться старше только когда... Тарбен распахнул глаз, пронзительно метнувшись взглядом в её лицо и на раз пробивая старательно выстроенную эмоциональную защиту. Там не было осуждения, скорее недоумение, лёгкая усмешка - "Как так, Чернава?!". Она прервалась, осознав вдруг, что он имел ввиду именно то, о чём она сразу подумала. И это не требовало более подробных разъяснений. О некоторых вещах стоит помолчать, по крайней мере пока... - Ох... - Чернава растерялась и поспешила отвести глаза и отвернуться. Потом скрылась из виду, спрятавшись где-то за спиной, под предлогом работы в области затылка. - А зачем ты дылку от глаза лукой заклыл? - не унимался Ясек, продолжая любопытствовать. - Что там такого? - Я это, сахарочек, чтобы мозги наружу не выскочили. Вдруг тоже потеряются. Ясек засмеялся. - Они у тебя такие маленькие что ли? Мозги. - А вдруг. Ой... Чернава. Чернавушка! - взмолился Тарбен, говоря немного громче, чем обычно. - Ты слишком уж коротко не остригай. - Остригу так, как посчитаю нужным, - ответила та вновь прохладно и немного обиженно, прицеливалась срезать очередную прядь покороче. - Мама велела сделать опрятно, вот я и делаю. Мне виднее. - Мне будет холодно. У меня ведь даже шапки нет. На миг задумавшись, Чернава вновь остановилась. - Придумаю что-нибудь… - очередной раз сомкнув звякнувшие лезвия, она отпустила волосы намного длиннее, чем намеревалась изначально. Всеобщее молчание продолжалось недолго, неугомонный Ясек опять нарушил тишину. - А ты знаешь какие-нибудь сказки? Тарбен не отвечал непозволительно долго, игнорируя вопрос, будто не понял, что он был адресован именно ему. Однако мальчик был настойчив. Он схватил его за колено и потряс, повторяя вопрос громче. - Талбен! Ты знаешь сказки? - Не знаю, - ответил он, хватая соскальзывающую с колена повязку и вновь сжимая её в кулаке. - Ну, тогда... - ребёнок поднял обнадёженный щенячий взгляд на сестру. Предвидя, что теперь он будет клянчить историю у неё, Чернава поспешила опередить его просьбу, по возможности взвалив эту ношу на чужие плечи. - Ты много путешествовал, не так ли? Наверняка немало интересного видел или, может быть, охотился на что-нибудь необычное. Расскажи. Вновь длительное молчание. Тарбен искал слова и это явно давалось ему с непомерным трудом и скрежетом. - Из меня не очень-то хороший рассказчик... - признался он наконец, тогда, когда Чернава и пытливый Ясек почти потеряли надежду получить отклик. - Но... - он задумался, хмурясь и напрягая плечи. - Хм... Хм... Вроде знаю что-то, только не уверен, что вам такое интересно будет, - он коротко вздохнул, подумав ещё немного. - Ладно. Вот например... Есть в океане рыбина одна. У неё на голове присоска есть... - Тлимола! Тлимола! - заверещал вдруг мальчик, перебивая. – Да, она колабли топит! Тарбен удивился. - Хм... Верно. Откуда знаешь? - Челнава читала. Это сказка о ведьмаке и лыбке! Он удивился ещё больше, почёсываясь. - С-сказка? Слушай... Про рыбу, то, что она есть, я знаю. А вот про ведьмака что-то ничего не припомню... - Ну, там было про то, как эта рыба якобы в море завелась, - попыталась объяснить Чернава. - Собственно, ведьмак её туда и принёс. Ну, как бы... - Да? - искреннее недоумение. Короткая пауза. Он обернулся, потерянно и ожидающе уставившись на неё. - Расскажи...? Чернава едва дрогнула, понимая, что всё же попалась и теперь ей не отвертеться, особенно после того, как Ясек радостно защебетал, предвкушая долгожданную сказку. И это несмотря на то, что он её уже слышал и не единожды. Сестра закатила глаза, про себя ругнулась на чёрта, что дёрнул её за язык, и тяжело вздохнула. Но чему уж быть, того не миновать. Глядя на неё не отрываясь, Тарбен разомкнув губы, но ничего не сказал, готовясь внимать. Чернава прочистила горло, безмолвно требуя, чтобы он отвернулся, однако так и не дождавшись понимания, строго нахмурилась. Она прихватила его за висок и мягко, но повелительно вернула голову в удобное для себя положение, заодно избавившись от пронизывающего бестолкового взгляда. Вернувшись к работе, она тихо кашлянула ещё пару раз, собираясь с мыслями. *** Всё началось давным-давно с одной деревни и озера в далёкой-далёкой стране. Озеро называли Рыбным, потому что рыба в нём была очень крупной и было её так много, что она клевала даже на пустой крючок. Но однажды с чудесным озером случилась беда. Неводы стали приходить почти пустыми, чего раньше никогда не случалось. Рыба измельчала и поредела. Всё реже и реже попадалась она на удочки, какую наживку не закинь. Но надежды рыбаки не теряли, он правили свои лодки на самую середину озера и закидывали в воду сети и крючки. Кое-как, нет-нет, да справлялись: рыба была мелкой, но ловилась. Но затем ещё хуже стало, когда лодки вместе с рыбаками вдруг ни с того ни с сего стали пропадать. Тонуть. Что-то хватало их за днища и тут же уволакивало ко дну вместе с людьми. Тогда рыбаки ужаснулись, они поняли, что завелось в их озере водяное чудище. Оно-то рыбу всю и пожрало, теперь же мало рыбы ему было, захотелось ему мяса человечьего. То лодку с рыбаком утащит, то унесёт мальчишку непослушного, кто в жаркий день искупаться задумал и далеко заплыл. И девушек, что ходили бельё стирать, топило. Утка на воду сядет – оно и утку вглубь утаскивало. Всё поедало, а на глаза почти не показывалось, лишь хвостом рыбьим, бывало, плеснёт по воде и скроется. Тогда народ стал гибельное озеро стороной обходить. Находились и храбрецы, что всё равно рыбачить ходили. Пытались они и клятую рыбину выловить и острогами забить. Да мало было толку. Много людей хороших чудище загубило. Не могли разгневанные кметы смириться с потерей любимого озера, что не одно поколение их кормило. Не могли простить той гадине гибель своих мужей, сыновей и братьев. Но своими силами никак им было не справиться, поэтом пришлось собрать денег, кто сколько смог, и позвать на помощь Ведьмака. Три Ведьмака приходили, два отказали, третий кое-как согласился. Он послушал про их беду и отправился рыбачить. Взял Ведьмак длинную верёвку и крюк, наживил кусок мяса побольше, встал на мысу и стал закидывать. Три раза закидывал он свою нехитрую снасть. В первый раз вытянул только тину да водоросли. Второй раз закинул - одни коряги к берегу приволок. Третий раз закинул, смотрит, а к наживке прицепилась одна единственная рыбина. Не обычная это была рыба, странная, не зубами она за мясо держалась, а будто бы лбом к нему приклеилась. Тело у неё было прямым и тонким, как стрела, и был в ней всего только локоть длины от головы до хвоста. - Это ты-то чудовище? Это ты людей жрёшь и лодки топишь? - удивился Ведьмак. А рыба ему человеческим голосом и отвечает: - Не я, Ведьмак. Куда мне людей и лодки топить? Ты посмотри на меня, какая я маленькая и хилая... - И то верно... - согласился тот. Хотел было оторвать бесполезную рыбу от наживы. А та не даётся, крепче прежнего за мясо держится. - Постой, не бросай меня в воду! - говорит. - Живёт в нашем озере огромное чудище. Оно всех моих братьев и сестриц поело, всех рыб и птиц поело, за людей теперь взялось. - Без тебя знаю! А ну, отдай наживку, - проворчал Ведьмак. - Не отдам, - говорит. - Я чудища боюсь! Оно и меня съест, если не схоронюсь. Будь добр, отпусти меня в море. Там, на воле, будет мне жизнь в раздолье. Разозлился Ведьмак: - Некогда мне с тобой возиться, бестолковая рыба! Мне бестию поймать надо, а ты мне лишь мешаешь. Отдавай наживку по-хорошему, а не то на уху пущу или сама наживкой будешь! Но рыба всё не унималась: - Смилуйся, Ведьмак, отнеси меня к морю! А я тебе золотом отплачу. На дне-то морском его немало лежит! Всё, с чем корабли затонули, всё со дна подниму, всё твоё будет! Услыхал Ведьмак про несметные морские богатства и глаза у него так и загорелись. Тут же забыл он про чудище в озере. - Помогу тебе, так и быть, - говорит. - Только как же я тебя нести буду? В котелок тебя чтоль посадить? Так путь долгий, по дороге же вся вода расплескается. - Ничего, - сказала рыба. - Я дыхание задержу и без воды несколько дней поживу. Ты меня лучше за спину повесь. А мечи в руках понесёшь. А если кто про меня спросит - говори, что трофей несёшь. Выкупить меня заходят - не отдавай, говори, что ядовита я и на уху не гожусь. А если кто из недругов к тебе сзади подберётся, я увижу и по спине постучу, предупрежу. - "Однако полезная какая рыба!" - подумал Ведьмак, обрадовавшись. Так он и сделал, как она подсказала. Прицепил он её себе на спину заместо мечей и отправился в путь. Шёл он так долго, несколько дней и ночей, пока не вышел к берегу... *** - Неплавильно лассказываешь! - вскрикнул Ясек. - Им спелва низушек встлетился. Он сплосил - зачем лыба на спине висит... - А ну цыц, - осадила его Чернава. - Если этот ведьмак встретит на пути низушка, разбойников и волколака, и все будут его расспрашивать, сказка затянется до самого вечера. А мне сегодня ещё обед готовить и бельё стирать. И ещё кучу всего... - Ну неплавильно же, Челнава! Волколак никого не сплашивал, он плосто со спины напал, а Тлимола пледупледила. Рассказчица вздохнула рассерженно, на мгновение зажмурившись, и даже зарычала. - Эта часть не имеет никакого смыла! Ну встречались им на пути всякие люди и нелюди, но ведь ничего интересного и важного с их участием не происходило и это никак не повлияло на результат. Одни разговоры только о дурацкой рыбе у ведьмака за спиной, чтобы сказка растянулась. И всё. - Нет, не всё! Они ещё довольно долго припирались, пока Тарбен не перебил их спор, поинтересовавшись: - Так что дальше-то было? Ну, после того как им повстречались низушек, разбойники и оборотень? - Не оболотень! Волколак! Это же лазные вещи... Чернава обиженно скрестила руки на груди и отвернулась. - У меня желание пропало. Пусть Ясек расскажет, раз он лучше знает, как надо. - А вот и ласскажу! Так вот... *** Плишли они такие к молю... Лыбка со спины ведьмака сплыгнула в воду, по волне хвостом плеснула и вынылнула. Она сказала: - Спасибо! Тепель я отплачу за своё спасение. Подожди тут, пока я найду сокловища. Нылнула она на дно, а Ведьмак остался на белегу её ждать. До-о-олго он ждал - тли дня и тли ночи. Думал, обманула его лыба. Но потом она всё же плиплыла назад. И у неё на лбу была золотая монетка. Лыбка подплыгнула, монетку подкинула и хвостом удалила. Плиземлилась монетка в луку Ведьмака. Он посмотлел и говолит: - Не так мы с тобой договаливались, лыба. Ты же мне обещала, что я буду богат как кололь. А ты мне плинесла эту жалкую монету!? Что же я на неё куплю? - Не злись, - ответила лыба. - Я нашла сокловища, но я пока такая маленькая... В общем, нет у меня сил плинести сундуки с затонувшего колабля. Но ты не глусти. Я сколо выласту и стану цалицей лыб, большой и сильной. Даже больше и сильнее чем Ахинея. Это мама моя. Она только лодки лыбацкие может топить. А я, Тлимола, я целые большие колабли топить буду! Всё золото с них тогда тебе плинесу! И понял тогда глупый ведьмак, как пловела его хитлая лыбёшка. И что он сам большущее зло в моле плинёс. Он так лазозлился, так лазозлился, взял меч... И давай по воде лупить, чтобы гадкую Тлимолу на куски излезать! Да что толку? Увелнулась лыба, хвостом по ложе на-на-на! Хлясь! Хлясь! А-а-а-а-а! Водой в глаза ему плеснула, да и занылнула поглубже. Буль! И уплыла. Не достать её Ведьмаку... Так и остался Ведьмак с носом. Ни ухи не свалил, ни золота не залаботал. А Тлимола подлосла с тех пол, стала большой цалицей лыб. Но колабли она топит ледко. Только если её сильно лазозлить. А плоколмиться ей и китов хватает. Пока что. Но она ещё выластит потом... *** Плечи Тарбена вздрагивали. Он принимался бесшумно смеяться несколько раз по пути всего повествования, однако дал волю низкому грудному клёкоту только под самый конец. Смех... Смех ли это был? Звук тихий, почти не слышный, но буквально ощутимый физически. Чернава могла поклясться чем угодно, что содрогания проходят через неё насквозь и сотрясают её собственные кости, резонируя в груди. Она поёжилась и встрепенулась, избавляясь от необычного ощущения, покосилась на своего братишку. Ясек тоже почувствовал что-то, схватился за грудь, округлив глаза от удивления, однако, кажется, моментально забыл об этом, как только Тарбен прекратил смеяться. - Ну а что Эхинея-то? - поинтересовался благодарный слушатель, успокоившись. - Она так в озере и осталась? - Не знаю, - ответил Ясек, задумчиво почесав затылок. - Ничего об этом не сказано. Стланно... На этом сказка кончается. Может она сдохла от голода? Так было бы холошо. Но я ещё думаю, что если тот ведьмак велнулся и плодолжил ловить Ахинею так, как ловил до этого, на велёвку... То навелно он умел. Потому что Ахинея очень большая лыба. Если она целые лодки топила, то она может за велёвку посильнее дёлнуть… И всё. И ведьмак утонет. Велно же? - Хах! Верно. Глупый ведьмак. - Вся сказка глупая, - сказала Чернава. - Мало того, что ни смысла, ни морали в ней нет, так ещё и написана была абы как. - Не плавда! - звонко запротестовал мальчик вновь. - Сказка не глупая, она холошая! Она весёлая! А калтинки какие в той книжке были! Челнава, ты помнишь? Ну, помнишь? Сестра схватилась за висок, болезненно прищуриваясь и скалясь. - Как же ты мне надоел уже... Иди отсюда, мешаешь. - Не мешаю! - Иди, а то получишь у меня, - она даже замахнулась, но тут же опустила руку и даже спрятала её за спиной на всякий случай, осознав, что у неё в кулаке сжаты ножницы. - Если ты меня удалишь, я ласскажу маме, что ты опять делёшься! - Ясек пригрозил кулачком. Чернава была уже готова совсем выйти из себя. Её спасение пришло с неожиданной стороны. - А где твой старший братик, Ясек? - поинтересовался Тарбен. Мальчик моментально отвлёкся. - А где мой сталший блатик? - повторил он, затем принялся озираться, зачем-то ища его поблизости. - Где же Геня? - Скорее иди и найди его. Посмотри, чем он занят. - Да. Пойду посмотлю чем занят Геня. А то что-то его нету... - натягивая шапочку, Ясек резво побежал на поиски, вскоре скрывшись за громыхнувшей дверью. Прохладный сквознячок донёсся до Чернавы, тронул спину и немного разметал по полу клочки остриженных волос и сено. Она вздохнула с облегчением, оттаивая. - Спасибо. Ответ не требовался. Они молчали, наслаждаясь блаженной тишиной и надеясь, что мальчишки не прибегут к ним вдвоём. По крайней мере Чернава надеялась. Впрочем, вскоре она сама же и заговорила. - А гигантская рыба всё-таки вымысел или ты и впрямь видел, как она корабли топит? Могучие лёгкие набрали воздуха для развёрнутого ответа, но выдох замер, на мгновение споткнувшись глубоко в груди. - Сам не видел. Но слышал. - Хм. Очень жаль... - во вновь похолодевшем голосе прозвучала жестокая нотка разочарования. - Жаль? - странник поёжился и помолчал, косясь в сторону. - По мне, лучше такое не видеть... - А как тогда правду узнать? Люди-то вокруг суеверные, преувеличивать горазды, многое намудрить и наговорить могут. Может и не было вовсе рыбы никакой, а корабли о скалы в тумане разбиваются или их пираты грабят и жгут. А сами страшную байку про чудовище распустили, чтобы на него свои гнусные делишки повесить. Ну, или кто-то просто над неугодным ведьмаком потешался, вот и выдумал ту дурацкую историю. А ты и поверил, за чистую монету принял. Тарбен в ответ только фыркнул через нос и пожал плечами от невозможности оспорить её слова, однако продолжил слушать юную собеседницу с интересом и вниманием. - Например… Вот, - продолжала она. - Как объявился у нас тот шатун прошлой весной, так весь пригород только и твердил про оборотня. Мол, здоровый он и зубастый. Мол, это мельник наш в зверя обернулся и людей терзает. И, что ты думаешь, случилось потом? Ну и убили того медведя охотники. Не то чтобы и здоровый он оказался. Видела я его тушку. Обычный хиленький мишка жира к зиме не нагулял и проснулся раньше времени. А мельник наш как молол муку, так и мелет на своей мельнице, и никого он там не терзает. И с дочкой его, Каськой, я дружу, пусть она и дурочка. Так вот... - Чернава подвела итог своей мысли. - Я так думаю, что пока ты сам чего-то не увидел, не проверил, во всём услышанном, как и в прочитанном, можешь смело усомниться. - И то верно. В словах-то правды не сыщешь, - согласился Тарбен, приподняв бровь и на удивление легко принимая поражение, однако потом всё же возразил. - Но ведь... Есть же странные вещи на свете после Сопряжения. Драконы вот. Домовые. Их много кто видел. - Домовые это вообще не странно, а драконы... Вот их я не видела. Я вообще мало что видела, надо сказать, потому и спрашиваю. Мне интересно, ты сам видел что-нибудь эдакое? - Ну... Ну... Лань с золотым копытом... И белу крысу видел. - И всё...? - Она смеяться умела, бела крыса, и войско крысье вкруг себя собирала, - понимая, что это не звучит хоть сколько-то захватывающе и интересно, Тарбен снова задумался, хмыкая протяжно, затем осторожно спросил: - Ладно... Тогда... Страшную историю хочешь? - Хочу. - Не напугаешься? - Не маленькая. Давай, пока мелкие не прибежали. - Так вот... - его голос стал ещё тише. - Заночевал я однажды осенней порой... В заброшенной мельнице. Проснулся средь ночи от звуков жутких. А мельница стала изнутри... она из мяса вся была, живая. Из мышц. Чернава замерла, прислушиваясь. Сам рассказчик будто бы окаменел и застыл, предаваясь зловещим воспоминаниям. - Жернова у неё костистые были, колёса зубастые стучали, как челюсти... И стонала она вся, мельница, прямо как человек. Вопреки смелым заверениям, Чернаву пробрало мурашками. Однако острое чувство животного ужаса её скорее взбодрило и разогрело интерес, чем смутило или напугало. Она с нетерпением и даже странным удовольствием ждала продолжения этой удивительной и жуткой истории, однако завершилась та раньше, быстрее и суше, чем можно было ожидать. - Короче... сжёг я это дело. От греха. - С-сжёг? - Чернава заморгала часто, слишком резко приходя в себя. - Просто сжёг? А как же ты наружу-то выбрался? Разве же оно не пыталось тебя схватить и перемолоть в муку? Ну или же... Не сразу же ты её подпалил, верно? Не с собой же внутри. Тот вновь замялся. - А, эм... Хм... Ну... Выбрался я... - членораздельный ответ так и не выдохнулся, безбожно запаздывая. - Мне кажется, ты брешешь. Тут он споткнулся, стушевался совсем, опустил голову и едва повернулся, виновато и робко косясь на свою единственную слушательницу через плечо. - Ты прости. Выдумал я ту мельницу, Чернавушка. Тебя развлечь хотел. Только вот плохой из меня рассказчик. Да и врать не люблю. - Так я и не сказку прошу, - она немного отступила и скептически приподняла бровь. - Неужели у бродячего охотника жизнь столь скучна, что тебе приходится её выдумывать? Да ещё и так бесталанно... Всё-таки уронив повязку на пол, но не обратив на это внимания, Тарбен поскрёб ногтями бороду, а потом провёл по лицу пальцами, размазал их по щеке и поломанной переносице, потирая бугристую от рытвин и шрамов кожу, почти полностью закрыл лицо руками. Он беззащитно улыбался, выглядывая из клетки собственных пальцев. Чернава совсем осмелела, злясь. Она приподняла лицо, глядя сверху вниз, спокойно и величественно, как её мать смотрит на своих провинившихся чад, затем медленно и холодно покачала головой. - Не верю. Ты меня чем-то напугать боишься? Так я не боюсь. Ни страшных историй, ни тебя, ни твоей пустой глазницы. Левая рука так и не покинула свой пост, продолжая прятать увечье, но правая плавно опустилась, замирая раскинутыми пальцами на груди, у сердца. Тарбен молчал, неподвижно и загадочно глядя на Чернаву. А она всё не унималась. - Почему молчишь? - Сама же знаешь, в словах правды нет. Смотри лучше, что и как я делаю. - Да вот я смотрю, - она снова сложила руки на груди. - И вижу, что ходишь ты как-то странно. Медленно и бесшумно, будто подкрадываешься. - Нога болит. - Тебя животные боятся. - Я диким зверем пропах. - И каким же? - усмешка. - Волколаком? Улыбка совсем пропала. Тарбен опустил голову и собранным вдумчивым взглядом впился в кончики своих пальцев, перебирая их по очереди. - Медведем. Волком... Гри… Грифом? Вепрем! Б... Барсуком, - затем он вновь поднял лицо и на мгновение обернулся. - А лошадь меня не боится. Вот совсем. Да, лошадушка? Да… И вновь этот потерянный немного жалостливый взгляд, умоляющий Чернаву о пощаде. Она довольно долго и вкрадчиво вглядывалась в него, настолько что Тарбен уже начинал ёжиться, отчего-то заметно нервничая. Всё это продолжало быть крайне странно, однако прозвучавшее было не лишено смысла. Не найдя… не вспомнив больше ничего, к чему могла бы придраться, Чернава вновь вздохнула, закрыв глаза на мгновение, потом жестом показала свою готовность продолжить. На этот раз она не требовала, чтобы Тарбен отворачивался, так как желала заняться бородой. Прядь за прядью, клочок за клочком, под её руками он терял годы, всё меньше и меньше походил на дикое косматое чудище, но, по её мнению, всё ещё был бесконечно далёк до того, чтобы походить на человека двадцати пяти лет. Увы, Чернава хоть и была талантлива, но не была волшебницей. А жаль... - Жаль, конечно, что не хочешь о себе ничего рассказывать. Знаешь, люди-то поинтереснее любых книг будут. Я вот, часто бывает, заглядываю в чужие окна, - она слегка качнула головой и на мгновение бросила взгляд куда-то вверх, тут же оправдываясь. - Ну так, не вглядываюсь, не подсматриваю, а ненароком замечаю, когда мимо иду... А там всё какое-то... другое. Люди, дети, какая-то утварь. Кошек, бывает, тоже вижу. И так сразу туда хочется, в ту жизнь, в те дома, не в этот. Ведь интересно чем там все люди живут-то, о чём они думают. А уж что на уме у других, кто по миру ходит, или кто за морем живёт, к примеру... Там уж и подавно всё совсем не так. Вот если бы у меня была возможность хотя бы денёк прожить в чужой шкуре, чужие подлинные мысли... Понимаешь? Соседа, мельника, стражника, торговца, короля, рыцаря, охотника, кошки, эльфа… Да кого угодно! Твои например. Вот тогда бы я вообще ни о чём никого не спрашивала. Тогда бы всех понимала. А ты, ты что думаешь, когда мимо чужих окон проходишь? Вот идёшь ты вечером, когда уже темно и тебя не видно, а там, в окнах, свет горит и в свете этом всё тебе ясно. Тени, силуэты чужие у тебя как на ладони, как в бродячем театре, все о чём-то говорят. Вот, в одном окне муж с женой бранятся, руками машут, вздрагивают... Затем накричатся, по углам разойдутся грустные. А потом, когда в другую сторону уже идёшь, они опять мирятся, сходятся, обнимаются. А в другом окне богатый купец индейкой ужинает. Важный такой, толстый. А в третьем девица на столе рыдает в одиночестве. Закрылась в локтях и горюет о чём-то, бедняжка. Как думаешь, как они там все... О чём они все, все эти люди... Чернава стряхнула очередной клочок бороды с гребня, затем склонилась, придвинувшись ближе в пылу вдохновения. Она взяла Тарбена за подбородок, приподнимая его голову. Затем невольно заглянула ему в лицо и встретилась с совершенно разомлевшим очарованным взглядом, потеряв на это несколько секунд. Тарбен медленно сомкнул веки и глубоко вздохнул, приподнялся всем телом, сильнее прижимаясь к её руке и едва-едва, как бы невзначай, потираясь об неё. Затем он вновь взглянул на Чернаву из-под ресниц. - Глаза у тебя... умные. Чёренькие. Немного выбитая из колеи, она отстранила руку от его лица и отступила. С каким-то особым удовольствием низкий голос вновь прожурчал её имя, смакуя, любуясь им. - Чернава... Подходит тебе... Славно. Её вновь передёрнуло. А ему-то, небось, казалось, она наивно обрадуется, вот-вот зацветёт улыбкой от его слов… Да. Будет же ему улыбка. Но какая... Та, которая должна заставить его и его душу скукожиться. - И правда, - произнесла она спокойно. - Славное имя для той, на кого спихивают всю чёрную работу, - ядовитый саркастический оскал отравил взгляд напротив. Улыбка Тарбена ослабела, но лишь на губах. - Впрочем, кажется, тут я закончила, - лёгкими небрежными движениями Чернава отряхнула его плечи, затем вновь отстранилась и бегло оглядела результат своих трудов. Всем своим видом она старалась показать, что сделала всё возможное, но её это не удовлетворяет. - Теперь... - произнесла она повелительно, не дожидаясь ответной реакции, резко крутанулась, отворачиваясь так, будто это был элемент танца. - Сходи покажись матери, возможно она даже даст посмотреть в зеркало. А я... - улыбка в голосе, очень наигранный драматичный вздох. - А я останусь здесь, чтобы всё подмести. Гребень и ножницы спрятались в кармане передника. Теперь её ждали другие инструменты... Она оправилась на другой конец помещения и намеренно больше не смотрела на Тарбена, чтобы не видеть что он ей "скажет" своими непонятными движениями, жестами, улыбками и взглядами. Чернава предвидела, что если же он заговорит по-человечески, то слов будет не много, потому что каждое, очевидно, даётся ему с большим трудом. - Спасибо, Чернавушка, - прозвучало всё так же тихо, приветливо и доброжелательно. Она сделала вид, что не слышит, отплачивая его же монетой. Зареклась себе, что больше ни слова не скажет, раз он сам ничего не говорит ничего дельного... Пусть он почувствует тоже самое, ту же неизвестность, замешательство, пусть боится её прогневать, пусть уважает её так же сильно, как уважает мать... Шорох ткани, скрип лавки, скрип половиц. Тишина. - "Ну скажи ещё хоть что-нибудь, Тарбен..." Тишина. Тишина. Тишина. Входная дверь тихонько хлопнула и спину вновь обволок холодный уличный воздух, захлестнул с головой, сдувая напыщенную маску высокомерного безразличия со смуглого лица. Чернава обернулась в сторону закрывшейся двери. Торжественное ощущение превосходства, её победы над неизведанным, быстро сошло на нет, и в голову со всей силой хлынули сомнения. Попали ли её слова в цель или прошли навылет... Чем это обернётся потом... Она неосмотрительно повернулась спинок к неизведанному, лишила себя возможности увидеть реакцию на свою колкость, и теперь контроль над ситуацией, которого она так добивалась, вновь ускользал из рук. Неизвестность... Чернава ещё меньше понимала происходящее. Это чертовски пугало, стыдило. Оставшейся в одиночестве девочке не было больше смысла лгать самой себе, что всё это не так. Броня посыпалась, "чёренький" взгляд опустился и жалостливо потупился в пустоту, брови приподнялись растерянно и немного обиженно. *** Одар столкнулся с Тарбеном по пути в мастерскую. Лицо хозяина отразило целый букет быстро сменяющихся чувств от удивления, до радости и даже восторга, пока он оглядывал его с головы до ног. - Какая же Чернава молодец! А так боялась, так стеснялась... Ну, тебя прямо не узнать теперь! Да, это Камилле точно понравится... - Да-а, вот как раз шёл к ней... - Погоди... - Одар остановил его жестом. - Тарбен. Ты ж охотник, ты в зверях хорошо разбираешься ведь? - после того, как тот растерянно мотнул головой и скромно пожал плечами, он схватил его за локоть и потащил в сторону от дома. - Иди-ка сюда. Задать тебе хотел... очень, очень важный профессиональный вопрос, так сказать, - он поднял руку, тыкая пальцем куда-то вверх. – Конёк на кого похож? Тарбен проследил за направлением его пальца. Резная фигурка на стыке крыши изображала довольно поджарого, но косматого зверя в шагающей позе. Гибкий хвост, похожий на виноградную плеть с кисточкой на конце, соприкасался с выщербленной мелкими пятнышками спиной существа. Из разинутой собачьей пасти торчал длинный язык с кончиком в виде стрелы. Его лапы были вооружены крючковатыми когтями, а голову украшали загнутые короткие рога на манер бычьих. - Это пантера, - прозвучал вполне уверенный ответ. Одар сначала удивился, не до конца веря в услышанное, затем несказанно обрадовался. - Ага! Говорил же! Говорил, что пантера! А они все заладили: "коза, коза"... - он тихо рассмеялся и похлопал улыбнувшегося взглядом Тарбена по плечу. - А ты что же это, получается, пантеру вживую видел? У нас-то она не водится, вот её никто и не признаёт. А сам я её по картинке из бестиария делал. И что же, знаток зверей, она и впрямь вот такая чудна́я? Знаток зверей приоткрыл губы и вдохнул для ответа, но затем немного помедлил, вновь кинул взгляд на причудливый конёк крыши, шмыгнул носом протяжно и просто кивнул. Одар хотел сказать что-то ещё, но отвлёкся на странную игру своих сыновей, бегающих неподалёку. Такую игру он не замечал у них раньше. Мальчишки тянулись вверх, тщетно пытаясь ухватить что-то невидимое над своей головой. Иногда они забирались на сугробы повыше, вставали на рубочную колоду и подпрыгивали, старательно кряхтя, но похоже это им не помогало достигнуть загадочной цели. - А что это вы делаете? - спросил Одар. - Летать учитесь? - Нет. Было бы, конечно, хлошо летать... Тогда бы мы легко могли отолвать от неба кусочек, - ответил Ясек, закрыв глаз и прицелившись ещё раз. Он опять подпрыгнул, хватая воздух, затем досадливо оглядел пустую ладошку. Одар удивлённо приподнял брови и усмехнулся, подыгрывая: - Зачем же вам понадобился кусочек неба? Небо точно не упадёт от ваших проделок? - Да нет, нам ведь совсем немного надо, - ответил Геня. - Да-да! Сосем немножечко. Всего вот... Вот столечко! Чтобы сделать Талбену новый глаз. - Я видел, в один он вставляет кусочек неба. А второй он давно потерял. - Потелял давно и далеко-далеко отсюда! - Вот как... - Одар обратил внимание на глаз Тарбена, внимательно и немного смущённо наблюдающего за происходящим, действительно находя его роговицу очень похожей по цвету на чистое зимнее небо. - Надо же... - отец растроганно улыбнулся детской выдумке. - Никак не дотянуться... Мы ещё слишком маленькие, как Тлимола. Вот стать бы взлослыми, вот тогда... Ах, если бы всё действительно было так просто, так сказочно... Тарбен наблюдал за славными детьми Одара, не отрываясь, млел и таял сдержанно, заражаясь их начинанием. Он поднял голову и тоже протянулся к небу рукой, левой. Ладонь перекрыла слепящее солнце, отбросив тень на лицо, затем пальцы сжались, стремясь схватить и достать искомое. - Не поймал? - спросил Геня с надеждой, подскочил ближе и нетерпеливо потянулся к его руке. Ясек последовал примеру брата, любознательно придвигаясь, чтобы ничего не пропустить. Но ни солнца, ни кусочка неба в раскрывшейся руке Тарбена не оказалось, только зарубцевавшаяся тонкая полоска, разделившая ладонь поперёк. Геня провёл пальцами вдоль шрама, затем вздохнул. - Даже ты, такой большой, не можешь дотянуться... Придётся нам тогда найти самую высокую гору на свете. Оттуда точно дотянемся! Охотник сказал что-то на этот счёт, но его ответ утонул в возбуждённых звонких голосах детей, уже вовсю обсуждающих покорение самого высокого сугроба во дворе. Они уже наперегонки бежали к новой цели. Тогда Тарбен продолжил со странной спокойной улыбкой рассматривать свою ладонь, точнее смотреть сквозь неё, в себя. Одарию показалось, что это мгновение затянулось, и тот, глядя на прямую черту старой раны, проваливается куда-то слишком глубоко в воспоминания, возможно во что-то очень меланхоличное, мрачное. Ещё немного и радость окончательно покинет его лицо, оставив лишь горечь о былом. Желая спасти его от этой участи, Одар сделал робкий шажок, сближаясь с ним. - Тарбен? - он склонил голову, заглядывая в лицо, и, не встретив ответа, ещё раз осторожно окликнул, легонько тыкаясь в чужое плечо кончиками пальцев. - Тар... Тот вскинул голову, возвращаясь в реальный мир. Лучащийся жизнью и дружелюбной улыбкой кусочек небес вновь обратился к Одару, отзываясь ему со всем вниманием. Тарбен улыбался как ни в чём ни бывало. - Я рядом. Хозяин помолчал немного, затем мягко похлопал его по плечу. - Идём в дом. Нечего тебе торчать на холоде...