Глаза цвета темной печали

Как бездушное привидение Как умершее сердце Ты претендуешь на власть И не понимаешь Ты как демон в ночи Ты как не имеющая выхода сила Ты претендуешь на власть Но ты вечно твердишь мне Я полностью разбит, меня не поправить Я слишком оцепенел, чтобы чувствовать боль Слишком слеп, чтобы увидеть правду Слишком слаб, чтобы пойти до конца Но я обретаю силу

Башковитость и ум никогда не подводили Бреккера. Не старик, а он привёл Отбросов к тому, что они имели сейчас: игорный дом, приносящий доход, Клёпка, Пятая гавань и сама банда в целом, которую Каз обязательно сделает великой. Такой, что Отбросов будут бояться и одновременно с тем уважать, а те, в свою очередь, будут в нуждаться в нём, в своём лидере. Он не любил смотреть в будущее, заглядываясь, мечтать, что ждёт его впереди. Да и Отбросы пока сами прекрасно справлялись с поставленной задачей: отдыхать. Принявшись открывать виски и дорогое вино, они смеялись. Наконец позволили себе расслабиться, не думать ни о чём другом, кроме как об утренней головной боли, от которой предстоит избавиться, иначе всем и каждому влетит от вечно недовольного и ворчащего лейтенанта — хотя изначально он был против этих вечерних посиделок, что-то вмиг заставило его передумать. Чему все остальные, конечно же, несказанно обрадовались. Среди них не хватало только лишь одного человека. Того, кто умело мог скрываться, становясь при желании невидимкой, не подчинялся никаким законам, даже «всемирному тяготению». Призрак. Никто как обычно не видел, как она покинула Клёпку. Джеспер предпринял попытку задержать её, притянув к себе и закружив подругу в танце, и всё же та осталась непреклонна, отчего-то не желая идти с остальными в «Клуб Воронов». Она, конечно, допила свой кофе вначале — от перспективы провести всю ночь в компании подвыпивших молодых людей её непременно мутило, — после чего поднялась на третий этаж, к себе в комнату. На деле же выбралась через окно бесшумно, ступая по крышам Кеттердамских домов, где никто её не достанет. Ведь то была её территория, только здесь, на высоте, она чувствовала себя комфортно. В тени скрываясь, точно сливаясь с ней, становилась единым целым. Сбежавшую выдал громко гаркнувший ворон, что, встрепенувшись, вспорхнул следом за ней. Точно готовый защитить хозяйку ценой собственной жизни. Такое случалось и не раз. Взять тот же случай, когда он появился из ниоткуда и напал на Люсьена. Фефтер нападал, атаковал, охраняя, словно какой-нибудь сторожевой пёс. Все недоумевали, считая появление чернокрылого чудом. И только Каз Бреккер не был удивлен, потому что знал: «Вороны запоминают человеческие лица и помнят тех, кто кормил и проявлял доброту. Помнят и тех, кто посмел их обидеть. Они не забывают. Передают друг другу, за кем стоит приглядывать, а кого опасаться». Какое-то время лейтенант вынужденно присутствовал в компании захмелевших Отбросов. Сам же к выпивке не притронулся. Скрипя зубами, терпел сквозящий гогот и веселье, но не прекращая обдумывал, куда посреди ночи могла отправиться сулийка. Инеж не относилась к людям, ищущим новых впечатлений, потому что вдруг захотелось добавить ярких красок в свою серую и унылую жизнь. И уж точно её нельзя было причислить к тем, кто любил выпустить пар на каком-нибудь бездомном. В таком случае куда же её понесло? Быть может, вздумала прогуляться? Так сказать, проветрить голову. Когда на улицах Кеттердама окончательно смерклось, Бреккер поднялся. Опираясь на трость свою, проковылял из игорного дома прямиком в Клёпку — там бы уже поднялся в чердачную комнату. Всё потому, что ему не хотелось и дальше наблюдать за тщетными попытками Фахи впихнуть Ройакке свои револьверы как ставку. Было забавно, конечно, с учётом того, что шансы обыграть каэльца равнялись нулю. Невозможно было выиграть в карты у того, кто подрабатывал крупье. Возможно, Каз и не прочь был лицезреть то, как Стрелок начнёт на коленях вымаливать отдать его малышек. И он остался бы, не зацепись взор горько-кофейных глаз за чей-то облик, в лунном свете мелькнувший, точно падающая звезда; пробежал по крыше соседнего здания, перепрыгивая через дымоход. Парень так и стоял неподвижно средь улицы Восточного Обруча. Непонятно отчего ему вдруг захотелось подняться на крышу, одну из не многих во всём городе, что не являлась остроконечной. Собственно, так он и сделал. Без происшествий миновав соседние здания, парень вернулся в Клёпку. Как и хотел, поднялся на чердак, откуда, прислушавшись к себе, через окно перелез и взобрался на самую высшую точку «гнезда Воронов». К сожалению или счастью, трость пришлось оставить в комнате. Пока он прыгал по крышам, следуя к невиданной цели, в голове возникло больше дюжины мыслей: Куда же всё-таки сбежала Инеж? Разберётся ли старик с конкурентами или всю грязную работу, как всегда, скинет на остальных? И зачем он только полез на крышу, лишний раз испытывая ногу? Что, милостивый Гезен, послужило поводом для столь непосильных жертв? В Кеттердаме от постоянных разговоров и разносящихся слишком быстро слухов на улицах, тавернах, кофейнях и в особенности в тёмных переулках красных фонарей все прекрасно знали — Казу Бреккеру не нужен был повод… Может, поэтому его не удивила восседающая на краю крыши фигура, приблизившись к которой, он практически бесшумно сел рядом. Но по-прежнему взглядом был не удостоен. Либо старательно делая вид, будто не видит, либо в действительности сосредоточившись на звёздном небе, Призрак думала о чём-то своём. В прочем, одно другому не мешало. Однако от внимания её точно не ускользнуло присутствие чужого, подкравшегося из-за спины. Оттого руки наготове прижались к двум ножам, чтобы в любой момент выдернуть их и защищаться — этого определённо не случилось бы, услышь она знакомое постукивание трости. Хотя вполне возможно, что ей было известно о том, кто же последовал за ней на крышу Клёпки, а желание расправиться с лейтенантом по-прежнему жило, затаившись, где-то глубоко внутри. «Хочет проделать во мне дыру», — подумалось Бреккеру. Отчего-то с грустью. Никто не решался заговорить, погружённые в свои мысли. Каждый размышлял совершенно о разном. И одновременно с тем — друг о друге. Хотя, опять же, об этом ни один из них не признавался. Сидевшие в тишине ночного города, нарушаемой лишь журчанием пролёгшего канала близ худшего квартала Бочки. Каз чуть повернул голову, покосившись вниз, где обычно сновали бездомные. Однако боковым зрением заметил, как прохладный ветер ласково погладил плечи Инеж, принявшись следом резвиться с прядями волос прямых, выбившихся из пучка. За этим было приятно наблюдать. Точно пташка, мечтающая вырваться из ржавой клетки — завораживающая картина. Красивая и приковывающая внимание. «Как и ты…» Но вместо этого Каз произнёс вдруг резко: — Где ты была? Ответ последовал не сразу. Отмерев, девушка и бровью не повела, но ответила: — Тебя не касается, — с той же самой интонацией, резко и грубо. Инеж буквально кожей ощутила на себе всё недовольство, возмущением сочившееся из карих глаз. Скулы парня напряглись, сделав те ещё более острыми, ярко выраженными. Обычно все опасались заводить Грязные Руки, доводить его до подобного состояния — одно только выражение лица говорило сразу о многом. Лишь единицы не тряслись при виде него, и то лишь потому, что просто не испытали на себе гнев Каза Бреккера. Потому что ему не нужны причины, чтобы переломать кому-нибудь ногу или сломить судьбу человека мановением кисти. Некогда восходящая звезда преступного мира за кратчайшие сроки заработал репутацию гения криминальной преисподней. Этого вполне было достаточно для того, чтобы люди, имевшие с ним дело, с гулко бьющимся сердцем смотрели в акульи глаза и в страхе держали рот на замке, а не то, упаси Гезен, выбросят чего лишнего. В ином случае они вынуждены были подбирать такие слова, которые не разбудили опаснейшего хищника. Ведь Грязные Руки боялись. Но только не Инеж: ни когда подошла к нему в «Зверинце», предлагая свою помощь, ни когда нападала или, как сейчас, дерзила ему. Чаще всего за последние месяцы просто-напросто игнорировала, будто бы относилась к нему с пренебрежением. Задрожав всем телом, сулийка сухо сглотнула. От произнесённых минутой назад слов ей стало совестно. Честное слово, она и не думала отвечать так нагло, наоборот, всё хотела поговорить с лейтенантом, да момент всякий раз выдавался неподходящий… или решимость покидала прямо на пороге его комнаты. По истечении многих недель у Гафы сложилось определённое мнение — было время на то, чтобы подумать о том и о сём. Осмыслить некоторые вещи. К примеру, день «проверки» она покручивала в голове сотни раз и тот, спустя пару недель, когда едва ли не слетела с катушек, готовая изрезать Бреккера. Глупо было отрицать, что, поселившись в районе Бочки, в ней что-то перевернулось. Для той, что была украдена из родного дома и переправлена в чужую страну для дальнейшей судьбы проститутки в доме удовольствий, — подобная жизнь среди воров и убийц по-своему сказалось на сломленной и отчаявшейся сулийке. Ей было чуждо пребывание в месте, забитом безжалостными криминалистами и мошенниками. Смена обстановки круто сыграла на здоровье не только физическом, но и психологическом. Извечный стресс, непрекращающийся страх за свою жизнь (разумеется, до того момента, как Бреккер обучил её правильной самообороне) и постоянные мысли о том, что так или иначе предстоит запачкать руки в крови — всё это мало-помалу копилось и в определенный момент взорвалось, обрушившись безжалостным взрывом по нервной системе Гафы. Жить хотелось сильнее, чем гнить под землёй и кормить червей — вот главная причина, заставившая её впервые убить, а не какая-нибудь бесовская сила. Она ведь столько ещё не видела, никогда не ощущала запах настоящей свободы — освобождение из «Зверинца» являлось только пробным вариантом сравни с тем, что ждало, так заманчиво подзывало, не держи её долг перед стариком. Если верить словам Стрелка, то Хаскель, их лидер, виновен в случившемся с сулийкой. В тот день что-то сломалось, переклинило. Гнев обуздал её бравое сердце, толкая к самообороне, ведь иначе Люсьен бы покончил с ней. А Каз послужил исключительно толчком к действию. Ему изначально не нравилась идея «проверки», но идти против старика — всё равно что принудить стену отвечать на вопросы. Если бы кто-нибудь сказал об этом раньше… Прежде, чем осмелилась на столь глупый, опрометчивый поступок, она должна была понимать, что Бреккер помог ей выжить. Не единожды. О чём только думала, решив, что справится с тем, кого прозвали «Грязные Руки»? Шумно вздохнув, Инеж прикрыла глаза, крепко зажмурившись. Губы сжались в плотную линию, а тёмные брови свелись к переносице из-за звенящей головной боли. Виски нещадно сдавило, её пульс участился. — Прости… — эти слова дались не то чтобы с трудом, однако, с болью как минимум. Просто осознание глупости, опрометчивости своих поступков взыграло на совести Инеж. Парень моргнул лишь раз, непонятливо смерил её взглядом. — Это действительно не моё дело, Призрак, — согласился так быстро, что сам себе удивился, — главное, что… — Ты не понял, — перебила Инеж. Сиюминутно выхватив кинжал из ножен, в пальцах повертела Санкт-Петра и головой покачала. Дело вовсе не в этом. Конечно, грубо парировать — не числилось в списке дозволенного. Но разве Призрак подчинялась всему, чему обязаны остальные? Определенно нет. В противном случае звание паука было бы чьим-то другим. Моральные нормы и основы разговорного этикета не предусматривались в таком месте, как Бочка, и не входили в обязанности членов банд даже на переговорах. Зубы отчего-то сводило, заставляя сжать челюсть, но Гафа упрямо заставила себя проговорить:  — Прости за то, что… напала тогда. Я не должна была, не имела права, — на лице её промелькнула тень улыбки, — хотя бы потому, что даже для воров и карманников бить со спины слишком уж подло. Каз не сдержал звука, что бархатным смехом вырвался с уст. От этого стало куда легче взглянуть на него впервые за долгое время — Инеж считала наглым вести себя как ни в чём не бывало и дальше сталкиваться с горько-кофейным взглядом после того, что готова была сделать. Думал ли он, что нарочное игнорирование было лишь признаком стыда? Был ли зол оттого, что она сбегала, сокращая любые встречи с ним по максимуму? Парень с удивлением осознал, что взор Инеж сосредоточен был на его профиле. Обернувшись, спустя много недель он заглянул, наконец, в карие омуты, напоминавшие бездонную яму, в которую так и тянуло прыгнуть. Это дало ему почувствовать некое… облегчение, что ли? Хотя, нет, с чего бы? Он ведь монстр, в лицо которого побаиваться взглянуть половина жителей Обруча. Естественно, с неоспоримым фактом он жил не после слов сулийки. И всё же если не горд был, то хотя бы удовлетворен таким мнением со стороны к своей персоне. Потому что любовь и уважение не так сложно заполучить — достаточно понимать, за какие ниточки дергать, — а вот страх — бесценное чувство, открывающее гораздо больше возможностей. К несчастью, маленький мальчик, ставший сиротой, слишком рано уяснил этот урок… Иронично выгнув бровь, с толикой насмешки Каз произнёс: — Нужно быть либо законченным филей, либо набожной сулийкой, чтобы в здравом уме просить прощения у того, кто его не заслуживает… Вот только девушке было совсем не до смеха. Причиной тому служила новая волна дрожи и волнения, растекавшееся по жилам. Она прекрасно помнила все те грязные слова, брошенные — или, лучше сказать, выплюнутые — ему в лицо. Есть те, кто попросту не заслуживают освобождения от грехов, а Ублюдок из Бочки с чёрствым сердцем и прогнившей душой — подавно. В груди опять неприятно закололо от стыда. Виновато опустив взгляд на кинжал, крепко сжатый в ладони, Инеж какое-то время смотрела вниз, где простиралась мрачная тишина улиц, но чувствовала, что Бреккер разглядывает её. Совершенно бесстыдно, пристально. Отчего-то ей сразу вспомнился вид парня по ночам. Даже спящий он хмурился, на шее и лице проступали капельки пота, но вряд ли из-за духоты в комнате, где неизменно было открыто окно. Гафа никому не рассказывала, как забиралась на чердак… сама не зная, зачем. Чтобы попытать судьбу и всё же расправиться с тем, кого в первый раз прикончить не удалось, надеясь узреть в дьявольский лик? А может, чтобы убедиться, что работает на человека, в тёмной сущности которого была убеждена? Но, к счастью или сожалению, не находила никого, кто подходил бы под это описание. Не было того парня, которого начинали побаиваться в разных уголках города. Не было никого, кого прозвали «Грязные Руки». Вместо него девушка наблюдала за тем, кто ворочался, преследуемый кошмарами. Кто оказывался в ловушке своих страхов, не в силах справиться с ними, убежать как можно дальше. Каз бормотал во сне, его ресницы трепещали, а грудь часто и тяжело вздымалась. Длинные пальцы вора сжимали простыни, с губ срывалось что-то неразборчивое. Среди этого удалось разобрать одно лишь пару имен: Джорди и Якоб Герцун. Вид спящего до того заставлял сердце девушки сжиматься, что один раз это чуть не выдало её присутствие — совершенно не отдавая себе отчета, Инеж подошла к нему слишком близко и легонько провела ладонью по вспотевшему лбу, убирая мокрые пряди чёрных волос, — то ли из-за этого, то ли по причине завершённого резко кошмара Каз вскочил, озираясь по сторонам. В особенности задерживая свой взгляд на окне, в котором Призраку удалось скрыться за долю последних секунд. Едва ли падение… не слишком удачное стоило сохранённой тайны — одной из тысячи, что пришлось насобирать для Бреккера, — но тогда раскрывать свою странную привычку навещать спящего лейтенанта показалось ей не столь блестящей идеей. Да и сейчас не кажется. Гафа не перестала иной раз пробираться к парню через окно. Словно хранитель снов, она наблюдала из тени, размышляя о том, что же снится ему. Потому что сама была не в силах помочь… даже если бы очень хотела — хотела она сама, а не её доброе сердце. «Будь у тебя возможность, облегчила бы его муки? Только не смертью. Протянула бы руку, спасая утопающего, даже если он — Каз Бреккер, тот, кто заставил тебя нарушить священное правило?» В какой-то момент она села к нему вполоборота, прижав одну ногу к себе, согнутую в колене, а второй позволила свисать, безвольно болтаясь, с края крыши. — Дай мне свою руку, — потребовала совершенно внезапно, чем заставила Каза насторожиться. — Зачем? — К твоему сведению, сулийцы гадают не только по кофейной гуще. Он ничего не ответил. Лишь задержал дыхание, взвешивая все «за» и «против». Ох, как сильно ему не нравилась эта идея. Оттого он хмурым взглядом смерил невозмутимое лицо напротив: Инеж была настроена серьёзно, о чём твердил её внешний вид, словно бы не терпящий отказа. Возьмёт силой, если потребуется — вот чему Грязные Руки научил её. Заполнив лёгкие прохладой свежего воздуха, он протянул руку. Инеж опустила взгляд, держа её с осторожностью в том месте, где ткань пальто граничила с перчаткой, полностью кожу скрывая. Уже в следующую секунду нечто внутри сделало кувырок и подпрыгнуло, когда девичьи пальцы едва не сорвали с него кожаную перчатку. Вот так просто, без сомнений и лишних вопросов. Каз среагировал молниеносно, перехватывая запястье девушки. Больно. Этим же отвлёк её, приковывая к себе внимание карих глаз. Она не возражала, не издав ни звука, позволила длинным пальцам взломщика обвиться плющом, останавливая — всё потому, что Инеж прекрасно знала, каково это, когда кто-то без спроса вторгается и нарушает твоё личное пространство. Естественно, не получится гадать по линиям на коже, которых не видно. Бреккер понимал это ясно как день. Но не мог вот так сразу переступить через себя и разрушить стену, которую возвёл уж очень давно. — Доверься мне, — совсем тихо произнесла сулийка, казалось, не дыша и не моргая. Юноше захотелось рассмеяться, не будь он в таком напряжении. Довериться кому-то? Если бы он доверял всем безоговорочно и ничего не опасался, то уже давно был бы мёртв. И всё же что-то заставило подчиниться, и он позволил стянуть с себя элемент одежды. Перчатки Каз не снимал ещё ни перед одним членом Отбросов, как бы сильно ни доверял тому или другому. А ей — девушке, с которой знаком слишком мало, чтобы доверять, — открылся. Хотя, Гезен свидетель, далось это крайне непросто. Куда легче было раз за разом взбираться на крышу, испытывая больную ногу, чем позволить взглянуть на себя. — Хм… длинная линия жизни. А вот эта, чётко выраженная, означает силу и целеустремленность, — задумчиво шептала Гафа, пока водила кончиком пальца по грубоватой ладони. Каз слушал внимательно, впитывал каждое слово, нектаром обволакивающее сознание. — У тебя непростое детство, очень тяжелое, если это вообще можно назвать детством, о чём говорит яркая полоса шрама… Инеж запнулась, когда в горле колючими иголками застрял ком. Из-за неё коллекция рубцов на его теле пополнилась. Она мельком взглянула на шею Бреккера, а после виновато потупилась вниз, когда заметила бледную полоску, что заканчивалась под плотно сжатой челюстью парня. Не без труда ей удалось проглотить неприятное чувство. Игнорируя пристальный взгляд чёрных глаз, Гафа мысленно встряхнула себя. Сосредоточилась и чуть поёрзала, задерживаясь на определенном участке чужой ладони. — Странно. Очень странно. — Что? Вместо ответа сулийка лишь покачала головой, а затем вдруг сделала то, что пустило по венам электричество — накрыла его руку своей, сжимая, погладила грубоватую кожу на костяшках мужских пальцев. Мягко, чуть щекоча. Каз буквально заставил себя замереть, чтобы не вздрогнуть. Будто боялся не то спугнуть её, не то показаться больным мальчишкой, запуганным сопляком. Словом, Инеж и не заметила даже это минутное проявление слабости. Либо слишком убедительно делала вид, что не обратила внимания, проигнорировав нарочно. Оторвав взгляд, она прекратила разглядывать ладонь Каза. Но не отпустила её, несильно сжимая, — волне достаточно для того, чтобы при желании смог без проблем выдернуть свою руку. Он искренне не выносил, презирая, контакт с чужой кожей, но отчего-то не сделал этого. Наоборот, заворожённый, позволил коснуться себя. А помимо всего прочего — заглянуть в душу, вывернув наизнанку, перед той, кто своим появлением в жизни его совершенно бестактно заполонила все мысли и… сердце? Должно быть, именно этот бестолковый кусок мяса, ткани и сосудов так гулко громыхал в груди из-за близости с Инеж. С некоторых пор он всё чаще стал замечать за собой, что ищет её фигуру в «Клубе Воронов», иной раз берет с собой на «прогулки» в город, чтобы прикрыть спины Отбросов. Но самым страшным было осознание, что, кажется, Каз начинал всё больше нуждаться в ней. Оказавшиеся чересчур близко, лица их встретились в ярком лунном свете. Две пары идентичных глаз, напоминающие терпкий виски, столкнулись, прожигая дыру в друг друге. Глаза цвета темной печали. Сводящие с ума небывалой открытостью, нежностью, заинтересованностью. Инеж рвано вздохнула, отчего-то опасаясь шевельнуться, словно сделай одно лишнее движение — и нечто ужасное обрушится на неё безжалостным потоком. — У тебя нет и намека на черствое сердце, и я не вижу ни одной линии демона, — голос её смягчился, прозвучавший как струны, что душу ласкали. Складка, пролёгшая между бровей, от некогда хмурого выражение лица разгладились. — Ты не плохой человек, Каз. Он выгнул бровь, скептично уставившись на девушку. Та, склонив голову набок, с улыбкой закатила глаза. — Во всяком случае, таким ты стал не по своей воле. Жизнь в Бочке сделала из тебя того, кем ты являешься, — она мягко улыбнулась, отчего во взгляде промелькнула прежняя доброта и нежность, которую Каз боялся больше не увидеть. — Жизнь здесь дерьмовая, но ради лучшего придётся бороться, ja? Самодовольная ухмылка тронула губы парня. То же самое он сказал ей в «Клубе Воронов», прежде чем вручить сделанный им на заказ кинжал. В какой-то момент Гафа протянула свою собственную руку: — Теперь ты. — К твоему сведению, я не сулиец и не гадаю по ладони, даже по кофейной гуще. — Попробуй. Это не гришийский дар и не талант, данный от рождения, — она парировала с усмешкой, выжидающе буравя взглядом лейтенанта. По-прежнему насторожённый, он с сомнением покосился на миниатюрную кисть. На нескольких пальцах девушка носила кольца, конечно же, церковные, с обозначением святых. Под мягкой бронзовой кожей просачивались тёмные паутинки вен, вздувшиеся то ли из-за врожденной худобы, то ли по вине чрезмерной физической нагрузки. Каз не умел гадать, но был придирчив к деталям. Замечал то, что получалось, увы, не у каждого. И, что самое важное, умело пользовался информацией, подвластной не каждому взору, в своих целях. Оборачивал их слабости в свою безоговорочную победу. Так, он, всё же обхватив девичью ладонь, обратил внимание, казалось, на то, что не следовало. Под рукавом фиолетовой мантии торчал бинт, перевязанный на предплечье Призрака. Однако не эта деталь привлекла больше внимания, в отличие от уже давно заживших порезов, от этого едва заметных. Определенно, жизнь её в «Зверинце» оставила шрам куда более болезненный и глубокий. И всё же скверное чувство прожгло внутренности Каза от представленной картины, заставляя, нахмурившись, скривиться. Несмотря на то, что сам он не единожды наносил людям увечья, ломал кости да и жизни в целом, что-то ёкнуло внутри от мысли, что она пыталась избавиться от мученичества в доме удовольствий… таким образом. Как только Инеж заметила, на чём сосредоточен его равнодушный взгляд, то сразу же одёрнула руку. Задышала часто, вновь челюсти сжимая, и сильно оттянула рукав своей одежды. Вряд ли её пугало то, что кто-то мог увидеть старые шрамы, и уж точно её не коробило мнение Бреккера на этот счёт — потому что ему дела нет до прошлого Отбросов, если только оно как-нибудь не сгодится в настоящем и будущем. В таком случае чего именно испугалась Гафа сама не могла понять. Не стала объяснять — благо, он и не требовал. Сегодня с разрешения лейтенанта Отбросы устроили себе вечер отдыха, выпивки и азартных игр, разумеется, после инициативы Джеспера. Однако девушка предпочла избавить себя от лишнего похода в «Клуб Воронов» и сразу же исчезла, выбравшись, не изменяя себе и своим «традициям» через окно. Не потому, что ей не хотелось присутствовать среди людей, о которых — хорошо это или плохо — знала абсолютно всё, нет. Дело в другом. Она с удовольствием бы осталась, не будь необходимости прогуляться в паре кварталов от Клёпки, где работал мясник. Точно от одной мысли, бронзовую кожу начало покалывать под бинтом. Кто-нибудь обязательно должен ей напомнить не просить больше сводить, а вернее срезать татуировки у «любителей». Несомненно её тело приукрасит ещё один шрам. Но даже это будет выглядеть лучше, чем перо павлина. Инеж хотела расплатиться с долгами перед Отбросами и начать новую жизнь, поэтому вряд ли она когда-нибудь набьёт себе ворона, пьющего из кубка. Что удивляло каждого в банде, Бреккер и не принуждал её. Между ними повисло молчание. И лишних слов не требовалось — они понимали друг друга по глазам и эмоциям. Считывая мысли, любезно избавляли от необходимости в объяснениях. Прежде чем отвернуться, Гафа долгие минуты смотрела на парня исподлобья уничтожающим взглядом, точно какой-нибудь напуганный и от этого ещё сильнее злящийся зверь. Маленькая рысь. Свысока воззрившись на пустеющие улицы, она взглядом нашла окно игорного дома, в котором горел свет. Улыбка сама собой расцвела на лице девушки, едва заметно покачавшей головой. — Для тебя нет ничего важнее этих людей, — сказала Инеж неожиданно и указала на Отбросов, веселых и смеющихся, — этой связи между ними. Поначалу Бреккер не понял, о чём шла речь. Но стоило ему проследить за взглядом сулийки, как бровь скептично изогнулась. Он хотел было возразить, но только успел открыть рот, прежде чем Гафа перебила его:  — Не отрицай. Мы оба знаем, что это так. Ты нужен им. «Даже тебе?..» — мысль, внезапно возникшая в голове. Каз с шумом втянул прохладный воздух, не понятно отчего напрягшись. Что было бы, сорвись эти слова так же внезапно? Расстроил бы его ответ, будь тот отрицательным?.. Инеж вдруг расплылась в улыбке, вглядываясь в звёздное небо, и вдруг произнесла: — Особенно мне, — словно мысли прочла. Бреккер замер на мгновение, всё же опасаясь, что озвучил мысли вслух. Нет, исключено. Однако желание удостовериться распирало его изнутри. — Почему «Призрак»? — спросила она. Довольно неожиданно, отчего Каз вскинул бровь. — Мне не нравится. Звучит так, будто я труп. «Может, так и есть? — подумалось ей. — Прежняя ты если не умерла, то зарыта где-то глубоко внутри, там, откуда достать уже не получиться…» — Фантом. — Разве ты не хотел, чтобы я стала твоим пауком? Почему бы не остановиться на этом? — Потому что в Бочке много пауков. — «А ты одна. Такая искренняя, трепетная. Исключительная девушка». Каз тряхнул головой, вынуждено прогоняя эту мысль, затем продолжил: — Кроме того, враги должны тебя бояться, а не думать, что могут раздавить тебя носком ботинка. Гафа, не поворачиваясь, уточнила: — Мои враги? — Наши враги, — поправил Каз и замолчал, вдумываясь, цепко ухватившись за мысль, что недавно возникла в голове. Исключительная девушка. В небе пророкотал зов птицы, хорошо им знакомый. Над их головами взмыл ворон, приземлившись который вновь гаркнул, усевшись на плечо сулийки. Та с уставшей улыбкой гладила чернокрылого, что уставился на собеседника своей хозяйки. Один-единственный глаз буравил его, крошечная голова склонилась набок. Фефтер взмахнул крыльями и потоптался на плече Инеж, отчего она почти незаметно вздрогнула. — Ну же, — подначивала с улыбкой, смотря на парня. — Я чувствую, как сильно вы оба этого хотите. Каз перевёл взгляд на птицу, с минуту поддерживая игру в гляделки. После очередного клича всё-таки протянул руку, по-прежнему не спрятанную в «излюбленные» перчатки. С характером Фефтера он был знаком слишком хорошо, а потому не удивился даже, когда ворон, заупрямившись, ущипнул его. — Чудище пернатое, — выдохнул хрипло Каз, потерев три подушечки пальца друг о друга. — И вы без ума друг от друга, — не стирая улыбки с лица, Гафа совсем тихо рассмеялась. В груди у неё разлилось приятное, будто бы согревающее тепло. Почему — думать не хотелось. Но, определенно, этот день заканчивался лучше, чем начинался. В компании спасшего её человека, которого не так давно — несколько месяцев назад — попыталась убить, и верного друга, ставшего по-настоящему важным составляющим её жизни. «Всё не так уж и плохо, как казалось мне раньше», — подумалось ей, при виде прикрывшего глаз ворона, что наслаждался поглаживаниями после своей маленькой шалости. Проживание в Бочке не обещает стать выгодным, но никто и не обещал этого, верно? Хотя, кто знает, быть может через уже через два года Отбросы разбогатеют? Интересно, расплатившись с долгом, она исполнит свою мечту и уедет из Кеттердама? А если нет, то что или кто послужит тому главной причиной? Конечно, маловероятно, потому что на данный момент покинуть этот пропащий город — было единственным, чего она по-настоящему сильно желала. Или где-то глубоко внутри неё уже засело сомнение?.. Инеж не знала отчего машинально посмотрела на Бреккера.