Глаза цвета темной печали

А что до меня Я давно обречён, и мы обручены Я имена своих демонов знаю Дружище, спокойно, а знаешь ли ты? Всё дело в том, иными словами Их подчинить — самый главный экзамен И чтобы остаться собой, Помни: без опозданий Корми своих демонов по расписанию Корми строго по расписанию Не забывай, ведь от голода станет хуже

Не успел Каз войти в игорный дом, как на пороге его встретили парень с девушкой. По выражениям их лиц за версту можно было понять: что-то стряслось. Он слушал их — ну или, во всяком случае, с явной неохотой разбирал несвязную болтовню, — пока слишком тесное присутствие напрягало его. Пришлось тяжёлым набалдашником трости раздвинуть этих двоих, чтобы протиснуться и отойти наконец от двери. — Кажется, среди Воронов завелась крыса, — доложила Аника. — И не одна! — полушёпотом поддержал Сигер, стоявший с недовольным лицом и сведенными к переносице бровями. Складывалось ощущение, что разговаривает он не с лейтенантом их банды, а с той самой дверью. Но, как бы то ни выглядело со стороны, парень слушал их. Просто сосредоточенно смотрел, казалось, сквозь них, — будто тела стали прозрачными. Каз тяжело вздохнул и смерил их хладным взглядом. — Разберёмся. Если вам больше нечего сказать, идите, — коротко и ясно в ответ на столь пламенную речь и «бесценную» информацию. Это не было удивительным для Каза — не только потому, что от него немногое удавалось скрыть, а потому, что именно Пер Хаскель решил пустить слух. Устроить своеобразную проверку для новеньких, недавно ставших одними из Отбросов. Грязные Руки, естественно, был в курсе. «Мы должны доверять нашим людям. Знать, что среди нас только лучшие из худших. Самые отчаявшиеся». Когда Сигер с Аникой стремительно покинули «Клуб Воронов», Каз обернулся. Глаза чернее крепкого кофе безошибочно нашли в толпе игроков девушку, сидевшую у бара. Ту, на ком было сосредоточено его внимание всё это время. Увы, парень не обладал острым как у орла зрением, но так или иначе заметил миниатюрные ладони издалека, что игрались с картами. Тонкие пальцы перебирали их, пробуя тасовать и так и сяк. Получалось, чего греха таить, крайне ужасно. И все же тщетные попытки, рвение девушки повторить трюк, показанный Бреккером не так давно, вызывали едва заметную улыбку. «Способная», — подумалось ему. Она только-только присоединилась к ним, а потому с неохотой и толикой опаски поглядывала на каждого здесь присутствующего. Хотя с Люсьеном общий язык нашла довольно-таки просто. Этот мальчишка был одним из новеньких, как и сама Гафа, и, пожалуй, единственным, с кем она общалась. Должно быть, сулийцам всегда проще найти общий язык друг с другом. Завидев издалека движущегося к ним лейтенанта, Люсьен в мгновение ока исчез из поля зрения, но перед этим что-то шепнул девушке, вызвав тем самым улыбку. Когда Бреккер приблизился к ней, то сел рядом. Инеж не удостоила его даже взглядом, потупившись в пол, но, должно быть, ощутила присутствие боковым зрением, либо услышала тихий стук трости. — Зачем ты притащила его сюда? — прямо и, казалось, с укором спросил Каз, кивая в сторону коробки, где мученически лежал ворон. — Всё равно не выживет… В том, что именно Гафа прониклась сочувствием к чернокрылому, не было ничего удивительного. Тем не менее оставлять его здесь нельзя. Как минимум из-за того, что игроки могли увидеть и, возмутившись, пожаловаться. — Предлагаешь мне вынести и размозжить ему голову кирпичом, чтобы не мучался? — морщась от одной только мысли, спросила Инеж, не отрываясь от тасовки карт. Казалось, интерес к разговору вовсе отсутствовал. Всё внимание — и не только её собственное — было сосредоточено на пляшущих пальцах. Конечно, не таких ловких, как у Каза, способных творить чудеса даже в перчатках. «Ничего страшного, — твердила она себе, — времени набить руку предостаточно». Так могло показаться ей. Вот только Бреккер знал, что это совсем не так… — Выбери карту, — попросила она, будто взбодрившись. Повернулась к нему и вытянула обе руки, в которых держала карточный веер. Сулийка подняла глаза и с удивлением заметила на лице парня намёк на улыбку, зародившийся в уголках его губ. — Что? Но ответа не последовало. Отчего-то ей хотелось доказать, что работать крупье и фокусником не так уж и сложно — да вот только самой себе или, может быть, кому-то? Зачем? Чтобы впечатлить? А может, осадить зазнавшегося, как ей казалось, Каза? Понимая, что эту маленькую авантюру он не поддержит, Гафа собиралась вернуться к практике шулерской тасовки. И только девичья рука собралась заново перемешать колоду, Бреккер с лёгкостью выхватил одну карту. Затем, коротко взглянув на неё, вернул обратно к остальным. — Не стоит заводить дружбу с воронами, — произнёс он внезапно. — Почему? Промолчал. Не отрываясь, Каз принялся наблюдать за Инеж. В её руках карты оказались короткими торцами друг к другу. Разделив колоду на две части, девушка вновь свела их вместе. Прогнутая вниз благодаря большим пальцам пачка приняла вид буквы «D», образуя мостик. Вскоре послышалось перехлёстывание карт. И звучало оно до тех пор, пока две стопки не смешались в одну полноценную. Конечно, все её попытки управлять колодой, вынуждая ту плясать между пальцев, не были искусными на вид. Более опытный — вроде Ройакке или Каза — мог играться с картами куда быстрее, с присущей ловкостью воспользоваться сразу несколькими видами тасовки. Она же сделала это как могла: медленно и неуверенно. Тем не менее Бреккер мысленно отметил её старания. Хотел даже похвалить, но прежде взор пал на тройку пик. Не та карта, которую он вытянул — об этом свидетельствовало выражение его лица. Инеж цыкнула, принявшись повторять трюк заново. «Точно упёртая». Что бы он ни хотел сказать, слова так и не слетели с языка лейтенанта. Его вдруг ужаснуло понимание того, что минутой ранее он был готов снизойти до похвалы позорного неудавшегося трюка. В детстве к подобному — и к самому себе — Каз относился куда более критично, жестко. И вообще, что заставило его с таким интересом следить за девушкой? Задержаться в её обществе дольше нужного, как будто дел других нет. — Почему? — повторила она, после того как Бреккер выбрал новую карту. — У них плохие манеры. «Как и у тебя, Каз», — отметила в мыслях Инеж. Вскоре после того, отважившись, произнесла: — Что ж, в этом вы схожи. Так просто и легко. Беззаботно, словно заметила пылинку, осевшую на ткани его пальто. Указала на что-то совершенно обыденное, вроде трости или перчаток, но никак не укорила Грязные Руки. Ведь после сказанного ей не поздоровится, если верить слухам. Когда Каз только-только начал зарабатывать репутацию в Кеттердаме, то любой, указавший на отвратительные манеры, имел «честь» ощутить их на себе лично: переломанные руки и ноги, выбитые зубы и раздробленные кости становились печатью, закрепившей за ним мрачное прозвище. Так и только так приходилось выживать на улицах Бочки. Шум позади привлёк внимание Каза. Он обернулся, невольно становясь свидетелем очередной потасовки. Из зала раздались крики и грохот. Конечно же, драчунов, разошедшихся во всю из-за обвинений в шулерстве, поспешили разнять. Каз наблюдал за тем, как Большой Боллигер встряхнул одного из них и повел на улицу. Когда их взгляды с громилой пересеклись, лейтенант тут же вспомнил о цели главного своего визита в «Клуб Воронов». Он успел лишь обернуться, чтобы сказать то, что должен был, как в руках сулийки заметил карту. Она, можно сказать, потеряла надежду на то, что ей и впрямь удастся провернуть, на первый взгляд, столь элементарный фокус. Но когда на лице парня застыло искреннее удивление, то поняла: у неё получилось. Инеж быстро осмотрела карту — король треф — и вскрикнула от радости, объявшей её так внезапно. Всё внимание игроков на миг прикрепилось к девушке — должно быть, не каждый успел заметить при входе в игорный дом неподвижно сидящую незнакомку, что сосредоточенно перебирала карты несколько часов, а теперь перепугались от неожиданности. Но та, кажется, не заметила на себе с десяток пар совершенно разных глаз. Как и то, что несильно ударилась коленом, когда в порыве радости откинулась назад, выгнув спину и победно вскинув руки. Вскоре Инеж поняла, что стала привлекать внимание. А посему из человека, который будто бы сорвал куш в три миллиона крюге, превратилась в того, кто лениво потянулся, разминая затёкшие кости. Вышло практически правдоподобно. Как истинный канатоходец, который сначала пугает публику тем, что вот-вот упадёт, а после с невозмутимой лёгкостью идет до конца. С её губ сорвался нервный, но довольный смех. И от этого внутри Каза что-то ёкнуло, разливаясь странным и непонятным чувством тепла внутри. Вдруг он поймал себя на мысли, что будь это возможно, то закупорил бы этот звук в бутылку, чтобы наслаждаться им каждую ночь. Не хотелось прерывать поистине детскую радость, отразившуюся в глазах сулийки, потому что Каз прекрасно понимал, что последует за его словами. И всё-таки он собрался, отогнав прочие мысли и заставив себя произнести то, что следовало с самого начала их разговора: — Готовься. Сегодня старик будет оценивать тебя. Как и предполагалось, от ликования не осталось и следа. Эта эмоция исчезла, развеявшись, словно дым, а шелест карт, которые каким-то образом вновь оказались в девичьих руках, прекратился. Её сердце замерло, но уже через секунду зашлось в таком бешеном ритме, что невольно закружилась голова. Чтобы не задохнуться от недостатка кислорода, она сделала вдох и обернулась к Казу. Тот пристально смотрел на неё, редко моргая. На высеченном будто из камня лице не было ни единой эмоции. От одной только мысли, что её вновь будут оценивать, Инеж замутило. Однажды ей посчастливилось пройти отбор в «Зверинец» — и вот, это настигло её вновь. Даже не зная, через что ей предстоит пройти на этот раз, девушка почувствовала приступ унизительной паники, охвативший её так крепко и безжалостно. Само собой, не стоило ожидать, что отбор здесь основывался на красивых глазках или смазливом личике. Слишком просто для такого места, как Бочка, да и бредово, ведь никому нет дела до того, как ты выглядишь, если при тебе власть и деньги. Но и думать о том, что именно Пер Хаскель потребует от неё, не хотелось. Она сильнее сжала пальцами карты, что не укрылось от внимания брюнета: — Боишься? Голос его, как успела заметить сулийка, походил на грубый скрежет камня о камень, звуча грубо и каждый раз с угрозой — Джеспер заверил, что это абсолютно нормально для их лейтенанта. Но сейчас её волновал не столько голос парня, сколько вопрос, заданный им. «Да, — сразу же подумалось ей, — очень». Но с губ сорвалось твердое: — Нет. Она нахмурилась, услышав подле себя смех — сухой, как шорох опавших листьев. Обернулась и вскинула бровь, вдруг понимая, что Каз задержал на ней взгляд. Изучающий и… одобрительный, что ли? — Запомни, Инеж, что жизнь здесь дерьмовая. — Прямо на её глазах Бреккер сунул руку в перчатке куда-то под своё пальто. Должно быть, во внутренний карман или в карман жилетки. Все эти мысли моментально покинули голову после того, как он выложил нечто продолговатое, завёрнутое в плотную ткань прямо на бар и добавил с улыбкой: — Но ради лучшего придётся бороться. Позабыв, как дышать, Инеж замерла и несмело развернула плотную ткань. В руках у неё оказался кинжал, сделанный из стали гришей. Лезвие тускло блестело в свете настенной лампочки. Это означало одно — ей действительно придётся выгрызать своё место в Отбросах. Не сказать, что она ожидала чего-то другого, но… «Неужели действительно думала, что жизнь среди воров и преступников обойдет тебя стороной?» — насмешливо пропел голос в её голове. — Ты завалила первую проверку, — проговорил Каз, вырывая сулийку из раздумий, — не успела заручиться чьей-либо поддержкой в Бочке и произвести особое впечатление на приближенных Хаскеля. — А ты?.. — пробормотала Инеж, прежде чем пожалела о сказанном. За слова, слетевшие с собственных уст, возникло непосильное желание дать себе затрещину. Однако свора мыслей и быстро бьющееся сердце не дали ей этого сделать. Губы Бреккера на секунду изогнулись в лёгкой ухмылке, после чего он вновь принялся оценивать работу гриша. Игнорируя извечную боль в ноге, ему пришлось прогуляться по улицам Кеттердама, миновав несколько кварталов лишь для того, чтобы заскочить к знакомому кузнецу, в подчинении у которого были прочник и алкем. Кинжал, описанный Казом, был кропотливой работой для двух субстанциалов сразу. Одному предстояло иметь дело с особой сталью, обязанной стать в последствии таким острым орудием, что один взгляд на него обеспечивал неминуемый глубокий порез. Второй же в эту самую сталь подмешал яд, на случай контакта с кровью гарантирующий, в лучшем случае, лёгкое отравление. Юноша сжал руку в кулак. Желваками заходили скулы Бреккера, шумно выдохнувшего, казалось, весь воздух из лёгких. — Моё слово в этом случае мало что значит, — прошипел он с отвращением, уставившись задумчиво на что-то перед собой. — Пока старик — лидер Отбросов, как минимум. Неужто он и впрямь просил за неё перед Хаскелем, надеясь заверить, что её присутствие в Отбросах необходимо? Гафа сглотнула сухо и, замерев ненадолго, нож к сердцу прижала. Когда услышала, что Каз встаёт со своего места, то вскоре ощутила волнение, заполняющее всё нутро. Словно уйди он прямо сейчас, и на неё нападут сразу все присутствующие в игорном доме. — Места для пощады и жалости не должно остаться в тебе, когда его жизнь окажется в твоих руках. И не сомневайся, он попытается тебя убить. Сделает всё возможное для этого. Эти слова были последними, прежде чем парень проковылял к выходу из «Клуба Воронов». Эти слова стали тем, над чем девушка размышляла по истечении месяца. И молилась. Отдавая почести даже ворону, которого притащила, в надежде на его спасение. Увы, чернокрылый не продержался и пары недель…

***

В небе, что заволокли серые тучи, прогремел гром. На сырых от проливного дождя улицах Кеттердама проходил бой, за которым так или иначе подглядывали со стороны: кто-то через окна своих тесных комнатушек, кто-то из-за угла, пробиваясь сквозь галдящую толпу. Некоторые с возмущением кричали, называя их дикарями и психами, ведь они были прямыми свидетелями избиения хрупкого пола. А некоторые поддерживали столь впечатляющее зрелище и даже ставки делали. Уверенные — на парня, а любящие азарт — на девушку. Беда пришла оттуда, откуда её не ждали, как говорится. Инеж не могла в это поверить. Зубы свело от напряжения, стремительно разрастающегося в груди, а скулы напряглись. Конечно, Отбросы предупреждали, что подобное рано или поздно настигнет её, обрушится настолько внезапно, насколько возможно. Но кто бы мог подумать, что по возвращении в «Клуб Воронов» на неё нападут из-за угла? А остальные члены банды как будто только её и ждали, образуя круг, из которого не было шансов выбраться. От неожиданности воздух покинул лёгкие. Ей даже не позволили прийти в себя после первого хука, едва не сбившего с ног, как последовал следующий. Инеж, благо, увернулась и спряталась за спину сулийца. — Прошу тебя, не делай этого, — она не хотела сражаться против Люсьена, правда не хотела, и даже пыталась воззвать к его благоразумию. Но достаточно было угрозы Хаскеля, чтобы пареньку снесло крышу. «Если так и будете стоять, пристрелю обоих», — произнес тогда старик, пальнув разок в воздух. Для достоверности. Люсьен не слушал её, а она не атаковала. Даже после того, как он нанёс сокрушительный удар ей в живот, продолжала блокировать последующие, лишь защищаясь. Гафа до последнего верила, что человечность никогда не покинет её, возобладавшее над чудовищем, в которого так сильно боялась обратиться. Стать такой же, как и все окружавшие их. За что святые так издевались над ней? Она ведь просто возвращалась в Клёпку, чтобы рассказать, что ей удалось разузнать о новых гришах, прибывших в город. Инеж ни за что не победить — не то что не победить, ей просто не выжить. Та парочка уроков, проведённых Казом и Джеспером, ни в коем разе не помогут ей противостоять Люсьену. Он был много выше неё и крупнее. «Знаешь в чём твоё преимущество? — спросил однажды Фахи. — В изворотливости. Ты миниатюрная, и это твой безоговорочный билет на победу. Чем больше человек по габаритам, чем больше в нём мышц и веса, тем легче взять его на износ. Не бей сразу, не атакуй — уклоняйся как можно дольше, тяни время, защищай голову и не дай схватить себя. Побереги силы, Инеж, а когда он вымотается — в любой драке наступает момент, когда боец устает, кем бы он ни был, бить вечно никому не под силу, — тогда наступит твой звёздный час». Она не атаковала, тянула время, чтобы дать самой себе преимущество. Если выживет, обязательно поблагодарит хитроумного Джеспера за совет. И всё-таки Инеж ошиблась, недооценив противника. Винить кого-либо в этом не было нужды и времени, потому что крепкие руки схватили девушку за капюшон, дёрнули назад и стукнули головой о стену. Если бы в самый последний момент она не поскользнулась бы, не успела вывернуться из цепкой хватки, то потери сознания, а то и летального исхода было не избежать. Однако, избежав одного грубого удара, ей не посчастливилось увернуться от выброшенного кулака, что по касательной врезался сначала в живот, а после задел и рёбра. Толпа ахнула, замерев в напряжении, когда тяжёлым мешком девушка свалилась наземь. А сулиец тем временем достал из-за спины что-то, что разглядеть Гафа не смогла. Перед глазами всё плыло, а любой вдох, даже самое незначительное движение проносилось адской болью в теле. Стоявший всё это время в первых рядах, Каз стиснул челюсти. На скулах заиграли желваки, а пальцы сильнее обхватили набалдашник в виде головы ворона. Мышцы во всём теле напряглись. Из-за этого он походил больше на каменную статую. Не пропуская ни малейшей детали, парень следил за ходом уличной драки и вдруг поймал себя на мысли, что волнуется за Инеж. — Это против правил, — не сдержавшись, роптал он при виде направленного на девушку огнестрельного оружия. Всем новичкам выдали по кинжалу и максимум, что им позволено было использовать помимо этого, были их собственные головы, руки и ноги. Старик будто нарочно не обращал на него внимания, увлечённый кровавым зрелищем. Конечно, Бреккер был прав, но разве правила не созданы для того, чтобы их нарушать? Во всяком случае, это относилось к законам улиц. Живи или умри. На войне все средства хороши. — Вспомни себя и то, почему тебя прозвали «Грязные Руки», сынок, — хмыкнул Хаскель, не в силах оторваться от побоища. — Чтобы получить работу, ты подкараулил того мальчишку, которого я взял раньше. Ударил его по голове, а помимо всего прочего ограбил и порезал стопы, — безумный оскал возник на морщинистом лице старика, стоило периферическим зрением поймать на себе тяжёлый взгляд Бреккера. Парень хмуро уставился на него, не имея понятия, откуда Хаскель узнал об этом. Однако его мысли разбежались после щелчка возведённого оружия. Взгляд, до этого поникший, теперь сосредоточился на девушке, что лежала на сырой дороге, кряхтела и, жмурясь от боли, ползла назад. Казу хватило меньше минуты, чтобы оценить плачевное положение Инеж. У сулийца, низко и подло напавшего на неё, с самого начала было преимущество в виде эффекта неожиданности. Но точно также Гафа владела своим, куда более значимым — пускай мальчишка и нанёс ей немало травм, на всё это ушло приличное количество сил, так что теперь он сам едва держался на ногах. Как бы там ни было, в луже и безоружная сидела Инеж, а не Люсьен. Держась за рёбра, она мельком взглянула в сторону. Карие глаза её встретились с чёрными, что воззрились на неё сверху вниз. Достаточного было одного взгляда, чтобы понять без слов, в каком напряжении пребывал лейтенант Отбросов. Явно недовольный тем, что данные уроки и практика не принесли значимой пользы. — Мне очень жаль, Инеж, — одними лишь губами произнес Люсьен, положа палец на спусковой крючок. — Да стреляй ты уже! — крикнул вдруг Хаскель, кажется, едва удержавшись от того, чтобы сердито не топнуть ногой. Инеж попыталась встать. Безуспешно. Да и бессмысленно, потому что от пули ей всё равно не убежать. В мыслях она окрестила себя непутёвой глупышкой, которая не способна была банально собственной самозащитой заняться. «Как ты могла так бездарно попасться?! Столько отбивалась, уворачивалась, а тут…» Однако сеанс самобичевания был прерван ударом трости, пронёсшийся звуком, напоминавшим громыхание землетрясения. Прогремел гром, а в небе в этот же самый момент, точно под аккомпанемент, прозвучал дикий крик. Толпа замерла, прислушиваясь, и все как один подняли головы наверх. — Это что, пти?.. — но не успел вопросить кто-то, оттого что все хором ахнули, во все глаза уставившись перед собой. Одноглазый ворон спикировал вниз. Неуклюже как-то, лавируя из стороны в сторону. Молнией пронёсся сквозь ряды людей и возник подле Люсьена. Когти его, острые как бритва, вцепились в глазницу сулийца, без промедления вырывая глазное яблоко вместе с окровавленным нервом. Люсьен взревел, из рук выронил револьвер. Кто-то из толпы оружие тут же забрал. Джеспер. Это, конечно, было запрещено — вмешиваться в разгар «проверки», — но со стороны Пера Хаскеля, увлечённого зрелищем, не последовало и кривого взгляда. Значит, всё обошлось. Главное, что теперь у девушки были какие-никакие шансы выжить. Стрелок же, волнующийся, уставился на грозный профиль Бреккера. Казалось даже, его нисколько не впечатлила выходка птицы. Всё его внимание сконцентрировано на сулийке. — Призрак! — позвал Грязные Руки, будто и не слыша стоны боли теперь уже одноглазого мальчишки, павшего на колени. Гафа машинально обернулась, отчего-то почувствовав, что обращаются к ней. Вновь встречаясь с ним взглядом. Голос, скрежетом камня о камень пронесшийся в ушах, отдал приказ: — Вставай… Сердце её замерло, сделало кульбит, когда Бреккер вновь стукнул тростью. И этим словно бы вывел девушку из оцепенения, но подчинил собственному контролю, подверг трансу, воспротивиться которому она не могла. Буквально кожей Инеж ощутила ток, пронёсшийся по телу, а затем взяла себя в руки и сделала то, что потребовал Каз. Приблизилась к тому, что стоял на коленях и закрывал лицо руками, взвывая от боли. Она взяла парнишку за подбородок, спиной чувствуя на себе цепкий взгляд кофейных глаз, который будто бы подпитывал, вёл её, направлял. Кажется, она всё же ошиблась, считая, что человечность до последнего останется при ней. Кажется, всё же существовали силы, куда более пугающие и ужасные, чем слепая вера в святых. Люсьен с трудом сфокусировался на выражении лица сулийки. Ужас охватил его, поймал в свои сети. Хладнокровность, сила, пустота — единственное, что скрывалось во тьме некогда живых глаз, воззрившихся на парня в данный момент. — Инеж… — он предпринял попытку воззвать к ней, но складывалось такое чувство, словно перед ним стоял кто-то другой. Вовсе не та, что была готова умереть только лишь, потому что безрассудно верила в божеств. И не ошибался на этот счёт. Потому что Инеж никогда бы не ударила безоружного, замахнувшись ногой. Потому что Инеж никогда бы не стала хватать кого-то за волосы, и раз за разом впечатывать его голову о кирпичную стену. Потому что Инеж никогда бы не села на того, кто истекал кровью, не держала бы в руках нож, подаренный Бреккером. — Пожалуйста… — взмолился сулиец, хотя прекрасно знал, что говорит с пустотой. Его лицо, разбитое до мяса, перепачкалось в крови. «Это не ты, идиотка! Что ты вообще творишь?!» — звучало остервенело на задворках сознания. Но Гафа не могла этому противиться. Не хотела. Что-то доселе неведомое овладело ей, некая животная ипостась, только куда более тёмная и ужасная. Такая, которую боялись, от которой всячески старались избавиться в церквях. Точно демоническая. Боль в рёбрах притупилась, уступая место безудержной, смертоносной ярости, зародившейся где-то в груди. Инеж покрепче ухватилась за рукоятку ножа. Достаточно было секундного взгляда в сторону, где стоял лейтенант Отбросов, чтобы погрузить сталь гришей в гортань Люсьена. Не глубоко. Медленно, под кряхтящие и булькающие звуки. С наслаждением наблюдая, как глаз его расширился, а сам он задрожал, забившись под небольшим весом придавливающего к земле тела. Что-то тронулось в груди девушки. Но это чувство будто отогнали на задний план, притупляя, не давая взорваться. Она подняла голову и взглянула на Каза, лицо которого напряжено было до предела. Казалось, с минуту на минуту вена, вздутая на его шее, могла лопнуть. — Ещё, — проскрежетал он, пристального взгляда от Инеж не сводя. — Добивай. Его приказ будто наполнял девушку, насыщая силой, уверенностью. Тем, что просто-напросто скрыто внутри неё из-за лютой набожности. Она ладонью крепко ухватилась за рукоятку и глубже, до самого конца погрузила кинжал. Можно сказать, этим даже сделала одолжение: прекратила агонию, что охватила лежавшего под ней парнишку. И тогда всё прекратилось. Вздрогнув всем телом, Инеж сделала глубокий вдох. Все затихли, не решаясь произнести и слова. Безопаснее всего было просто наблюдать за тяжело дышащей девушкой, пытающейся прийти в себя и, по потерянному взгляду, ничего не понимающую. Она озиралась по сторонам, моргая из-за капель дождя, что стекали по лицу и попадали в глаза. Понадобилось некоторое время, прежде чем ей удалось почувствовать сильно колотящееся сердце. Боль в рёбрах возвращалась, сдавливала лёгкие. Наконец Инеж поняла, что сидит не просто на земле, а на чём-то мягком. Достаточно было на мгновение опустить голову, чтобы из груди вырвался крик, а сама она упала, перекатившись с мертвого Люсьена, глаз которого был вырван, а лицо и подавно изуродовано. Её затрясло, тело било сумасшедшей дрожью. Голова сулийки закружилась. Не лежи она уже на дороге, упала бы. В глазах всё плыло и потемнело. Горячие слёзы, смешиваясь с прохладой дождя. — Что же… признаюсь, я крупно ошибся на твой счёт, девочка, — буркнул Пер Хаскель, брезгливо повернув к себе лицо мертвого носком ботинка. — Твоя взяла, Бреккер, она с нами. Кто-то выбежал из толпы вслед за стариком. Инеж почувствовала, как её тянут под мышки с желанием поднять, но никак не среагировала: не помогла и не противилась. — Инеж! Инеж! Ну же, посмотри на меня! — затараторила Нина, обхватив ладонями лицо сулийки. На плечи ей накинули что-то сухое и повели в Клёпку, чтобы привести в себя и отогреть. Ничего не видящим взглядом она смотрела себе под ноги, пока все бегали вокруг неё, носились в надежде отогреть и помочь просохнуть. Она ничего этого не чувствовала, не обращала внимание. Ей было всё равно. Единственное, что привлекло её, оторвав от вставшего перед глазами вида мёртвого Люсьена, — это открывшаяся в помещение дверь и стук трости. Должно быть, у Гафы помутнение рассудка. Иначе как было описать то, что с ней произошло? Человек, проковылявший по лестнице, заставил парой фраз убить ни в чём не повинного? Бред же. Но ведь так и было. Инеж стала вспоминать, прокручивая в голове отрывки, что слишком отчётливо въелись ей в память. Гром. Удар трости. Ворон, прилетевший будто по приказу. И безумие, возымевшее власть над её разумом. А после кровь, много крови. Насилие, которому никто не осмелился положить конец. Инеж метнула рассерженный взгляд исподлобья, задерживая в поле зрения брюнета, что разговаривал с лидером Отбросов. Промокший, как и все, он искоса поглядывал на девушку, будто желая убедиться в том, что её состояние приходит в норму. Тёмные волосы, зачёсанные назад, теперь мокрыми прядями спадали на лицо. Руки, облачённые в кожаные перчатки, неизменно сжимали трость, а больная нога была выставлена чуть вперёд. «Я сделаю так, что ни одна трость больше тебе не поможет, ни один корпориал не излечит. Зря ты всему этому меня научил», — поклялась в мыслях Инеж, в мгновение ока сорвавшись с места и бросившись пулей на верхний этаж. Молитвы ей не помогут — святые всё равно не прощают такого, — но зато на сердце станет чуть легче, если она помолится за душу Люсьена.