Встретимся в Копенгагене

      Иногда Туури кажется, что они с Лалли видятся только за едой: тот всё время то на занятиях, то спит, то в лесу. В столовой много народу, большой зал полон гулом голосов, так что вряд ли кто-то прислушивается к чужим разговорам, но она всё равно переходит на заговорщицкий шёпот, наклоняясь к кузену:       — Видел её?       — Мг-м.       На его сонно-кошачьем языке это, вроде бы, утвердительный ответ, и Туури чуть не подскакивает на скамейке от радости: неужели всё-таки получилось? А то ведь юных разведчиков пока не пускают в лес в одиночку — только со старшими. Так что всё сложно.       — Она не сердится, что мы не приходим?       — Не, — Лалли широко зевает, еле прикрыв ладонью рот, но дальше собирается с силами и выдаёт целую и почти внятную фразу: — Она же понимает, что если выйдете с безопасных земель — две недели в карантине торчать...       — Две недели, — задумчиво тянет Туури, — это не так уж долго.       — Даже не думай, — вмешивается Онни хмуро. — Твоя учёба что, оставляет слишком много свободного времени, что тебе нечем заняться?       Туури вздыхает: не «слишком», но точно больше, чем ему. Онни, кажется, вообще не отдыхает: ему нужно как можно быстрее научиться всему, что должен знать военный маг в Кеуруу — чтобы работать и содержать семью. Их с Лалли. Нет, она не будет сбегать в лес без спросу, и тратить время зря не будет — ей тоже нужно выучиться на скальда как можно быстрее.       Но, может быть, когда-нибудь, следующим летом или через год... У военных магов же бывает отпуск?

***

      Лалли терпеть не может общие собрания — потому что их устраивают днём. Но не прогуляешь — Онни не даст. И даже заснуть, по-тихому приткнувшись в уголке, не даст, как будто есть разница, будет он спать или бодрствовать: всё равно не разберёт и половины из этой непонятной ерунды.       Но это собрание не такое уж плохое: его и ещё несколько разведчиков похвалили.       Когда они выходят на улицу, Онни говорит задумчиво:       — В шестнадцать лет — один из самых эффективных разведчиков... Молодец. Только постарайся не слишком задаваться.       — Пф. Конечно, нет. Я же знаю, что это не только моя заслуга.       — И будь осторожен.       — Не приносить информацию из мест, куда я физически не мог успеть добраться. Я помню, — Лалли недовольно морщит нос. — Онни, перестань уже волноваться обо всём подряд!       Не первый год уже — сколько можно волноваться?

***

      Темнота скрадывает красно-жёлтую пестроту под ногами, шорох шагов по опавшим листьям звучит еле слышно. Лалли мог бы идти совсем бесшумно — но пока в этом нет смысла.       В условном месте — записка: буквы, выцарапанные на полоске бересты. Бумага опять кончилась? А он забыл принести новую. Нужно, наверное, внимательнее слушать Туури — она говорила про бумагу? Или только про своё письмо?       «Не буду вас отговаривать. Но на паром меня вряд ли пустят, так что встретимся в Копенгагене».       Лалли представления не имеет, что такое Копенгаген (да и насчёт парома не уверен), собирается спросить у кузины — но к тому времени, когда приносит записку ей, уже слишком хочет спать, чтобы об этом вспомнить.

***

      Три минуты до отправления, даже Лалли уже, кажется, понял, что они действительно едут и действительно сегодня — а Онни всё не выпускает её из объятий, и это почти неловко. Туури, извернувшись, тыкает его пальцем в щёку:       — Да не волнуйся ты так, мы же там будем не одни!       — С какой-то кучкой незнакомцев. Возможно, некомпетентных.       — Ну, — она переходит на выразительный шёпот, — не только незнакомцев, ты же знаешь. И ты всё ещё можешь поехать с нами, если хочешь.       — ...Нет.       — Но мы всё равно будем не одни. Всё будет хорошо. Увидимся весной!       А теперь быстро-быстро-быстро на борт, пока корабль не ушёл без них!

***

      Первой разведки Туури ждёт со смесью страха и волнения. Еле дотерпев до конца дезинфекции, вцепляется в кузена:       — Лалли, ты её видел?!       — Да. Отстань. Хочу спать.       — Какое «спать»? А карта? А рассказать?!       — Отстань.       — Ну хотя бы карта. Сигрюн будет ругаться!       — ...Ладно. А потом спать.

***

      Когда кошка шипит, это не к добру, точно-точно не к добру, даже если ты сидишь в машине, в хорошо защищённом отсеке. Особенно если ты сидишь в защищённом отсеке — а под полом что-то скребётся.       Киса рвётся из рук и падает воющим распущённым шариком; Туури стискивает кулаки, так что ногти больно впиваются в ладони, и закусывает губу. Она обещала себе, что не станет просить помощи: во-первых, она уже не маленькая и должна справляться сама, во-вторых, и без предостережений Онни прекрасно понимает, какие могут быть последствия...       Но когда тролль ломится через дно машины, а бежать некуда и некогда, уже не до гордости или осторожности.       — БАБУШКА!!!       Раз, два, три...       Высокий чёрный силуэт возникает посреди спального отсека, и его появление будто отсекает все звуки: дощатый настил разламывается без треска, тролль прорывается внутрь бесшумно, даже шипения Кисы не слышно.       Одиннадцать лет назад, когда они ждали на острове, а карантинные корабли всё не приходили, посреди ночи Туури открыла глаза — и увидела в их лодке тёмную фигуру, закутанную в длинный истрёпанный плащ. Та сказала «Я оказалась сильнее него, хотя моё тело, боюсь, испорчено необратимо», а потом, прежде чем Туури успела закричать, рявкнула: «Лалли, почему моё ружьё в таком непотребном состоянии?!»       Сейчас тень не говорит ничего — просто отрывает троллю голову: быстро, аккуратно, без брызг и ошмётков, а тело рушится на пол — мимо неё, сквозь неё. «Чьи там вещи были свалены в углу у двери?» — отстранённо думает Туури, глядя на вьющиеся в воздухе тёмные ленты, за которыми еле угадывается почти человеческий силуэт. Вещам, наверное, конец, все в тролле будут...       Когда через несколько секунд Лалли распахивает дверь, в отсеке только мёртвый тролль, жалобно подвывающая обмочившаяся Киса — и они с Рейниром. Живые и невредимые.       Рейнира бьёт дрожь, из-под респиратора его голос еле слышен:       — Что это?..       Туури хватает его за плечи, разворачивая к себе — он не сопротивляется, — крепко сжимает пальцы и встряхивает так сильно, как может. (Не особо сильно, если честно — неудобно быть мелкой.)       — Тролля убил Лалли. Слышишь меня? Больше тут никого не было. Это очень важно! Ты понял? Обещаешь не говорить?       Рейнир глядит широко распахнутыми глазами, и кажется, что рассудком он где-то не здесь — но он моргает несколько раз, наконец фокусируя на ней полный растерянности взгляд, и кивает. Шепчет:       — Да. Да, понял. Обещаю.       Туури облегчённо выдыхает и поворачивается к Лалли, который увидел и услышал достаточно, чтобы тревожиться — но недостаточно, чтобы успокоиться. Нет, даже если Рейнир что-то расскажет, скорее всего, ему не поверят, спишут на шок, но всё равно...       Когда твоя бабушка — каде, действительно очень важно, чтобы об этом никто не узнал.

март-апрель 2020