Невеста шестиглазого бога

      Иногда в порывах любопытства она напоминала ребёнка. Или, скорее, кошку. Кошку в большей степени, потому что зелёные глаза следили с охотничьей настороженностью — такое чистыми детскими душами приобретается не сразу, с годами на рубеже перехода во взрослую жизнь. Однажды Сатору видел, как Мина наблюдала за рыбами в большом прямоугольном аквариуме, похожими на капли пёстрой краски в жидком масле. Вот где точно кошачьим духом повеяло.       Яркие рыбы сновали туда-сюда в толще воды, привлекая внимание Мины. И было что-то неуловимо трогательное в её выражении лица, на котором играли нежно-лазурные блики воды, света и стекла.       — Очаровательно, — заметил Годжо, улыбнувшись.       За маской глаз видно не было. Поэтому Мина не смогла отследить его взгляд. И желания особого не выказывала.       — Да, они действительно прелесть, — кивнула она, имея в виду рыб.       Годжо промолчал, что очаровательна в этот момент была именно Мина, похожая на белую кошку из-за забавной причёски в виде кошачьих ушек и внезапного неравнодушия к рыбному филе, пусть ещё живому и в пестрых чешуйках.       — Да, прелестные маленькие безмозглые рыбёшки, — усмехнулся Годжо.       Мина приподняла бровь и сказала:       — У этих рыб достаточно мозгов, чтобы выжить в их среде обитания. Каждому своё.       И действительно — своё.       Иногда в порывах любопытства Мина была очень внезапна и желанна. Однажды она решила спросить Сатору, как он чувствует, насколько по-другому он ощущает прикосновения. Её научный интерес, сопряжённый с любовью к Годжо дал слишком сильный и неожиданный эффект. Мина сказала что-то про сенсорную депривацию, развитую у Сатору из-за постоянно активированного барьера пустоты вокруг тела. Но пока у него развилась лишь необходимость в прикосновениях Мины. Она уверялась в превратностях любви к сильнейшему и попытках понять, что он чувствует. Неспешно прикасаясь и изучая его будто бы заново, не поняла, какие зёрна щемящей нежности посеяла в сердце Сатору, холодном и закрытом наглухо, наученном горьким опытом.       Годжо, разумеется, не из тех, кто обжёгшись на молоке, дует на воду. Но привязанность попахивала уязвимостью. Уязвимость для человека его статуса — роскошь непозволительная. И всё же Сатору был бы не Сатору, если бы не делал всё с точностью до наоборот.       Мина имела над ним власть, о чём не догадывалась. И Сатору сделает всё, чтобы не догадалась и впредь.       Но в тот день он оказался близок к провалу.       Она ненадолго оторвалась от чтения книги и посмотрела на Сатору. Тот удобно устроился рядом на диване, не сняв повязки с глаз. Мина обвела контур профиля взглядом, отметив щетину и отросшие волосы на затылке. Годжо улыбнулся.       — Про что читаешь? — спросил он.       — Сон о бабочке, — ответила Мина.       — «Я думал, что я Чжуан Цзы, которому снится сон, что он стал бабочкой. Но что, если я бабочка, которой снится, будто она стала Чжуан Цзы», — процитировал Сатору.       — Молодец, знаешь матчасть на пять, — сказала Мина, вернувшись к чтению.       Сатору протянул руку, подцепив лямку длинного домашнего сарафана, сползшую с плеча Мины, и вернул на место.       — Спасибо, — сказала Мина.       — Всегда пожалуйста, — улыбнулся Годжо.       — Что-то случилось? — спросила Мина.       — Нет. Просто…       — Просто что?       — Просто — это просто.       — Не валяй дурака, — Мина отложила книгу китайских сказок и легенд в сторону.       — И не думал, — сказал Годжо, сняв повязку. — Ну, если только совсем чуть-чуть.       — Сатору, это...       — Поможешь? — перебил Мину Годжо.       — Тебе? — удивилась та. — Чем?       Сатору улыбнулся. Провёл ладонью по затылку, взъерошив отросшие волосы. Просьба стала ясна без слов.       Мина знала, доверие надо заслужить.       А заслуженное доверие, в случае с Годжо — это карт-бланш на потакание его прихотям. Немногочисленным, потому что большинство из них он сам спокойно мог удовлетворить. Но некоторые из них не требовали ни денег, ни связей, ни необходимости быть сильнейшим заклинателем и иметь статус. Некоторые из них нельзя было получить даже со всем этим.       — В парикмахерскую лучше сходи.       — Не хочу.       Он мог выбрать любую интонацию из арсенала: от клоунской до леденяще-серьёзной. Но ответил легко, будто говорил нерушимую истину глупой невежде. Плечами не пожал исключительно потому, что лезвие клинковой бритвы скользило вверх по коже. Мина подбривала ему затылок. Уже привычное дело. В первые пару раз руки предательски дрожали, пальцы неприятно кололо. Так выражал себя страх причинить Годжо вред. Ха, причинить Годжо Сатору вред! Уже звучит как фантастических масштабов нелепица. Причинить что-то кому-то мог исключительно он, а никак не ему. Но светлую кожу вспороть легко. Надо только надавить сильнее. Под ладонями не ощущалось плотного ничего — осязаемая часть техники. Забавно, чем ты ближе к Годжо Сатору, тем меньше возможностей к нему прикоснуться.       А сейчас его тепло под пальцами. Ёжик серебряных волос приятно колол кожу. Мина посмотрела на размытое отражение в хорошо заточенном лезвии опаски, потом перевела взгляд на затылок Годжо. Странное желание впиться зубами в загривок, в местечко под линией роста волос посетило её обычно светлую голову. Во всех смыслах — светлую.       — Может, мне и виски выбрить?       — Давай сразу налысо, — предложила Мина.       — Не, повязка нормально держаться не будет, — сказал Сатору.       — Слабая отговорка.       Годжо улыбнулся и посмотрел на нее через отражения в зеркале. Задумал что-то и не скрывает. Предупреждает даже.       Когда рот раскрыл, Мина подумала про гильотину, под нож которой добровольно положила голову.       — Щетина уже приличная.       — Я заметила. Даже не думай просить побрить тебя.       — Колется. Целоваться со мной неудобно, да?       Улыбнулся.       — Я не жалуюсь.       Мина ладонью провела по шее, вверх, по бритому затылку, ещё выше, в длинные светлые пряди на макушке. Сжала их пальцами.       — Боишься соблазна перерезать мне горло? — Сатору наклонил голову назад и посмотрел на Мину.       Она смотрела в ответ. Хотя выдержать взгляд ничем не прикрытых глаз Сатору — то ещё испытание. Слишком яркий. На бледном лице особенно.       — Глупая у тебя проверка на прочность. Игры, как у кошки, которая не собирается есть мышку, а просто изматывает её забавы ради.       Мина старалась не думать, что на его белой шее и щеках могут расцвести алым кровавые порезы. Отражение в зеркале на мгновение исказилось картиной ужасной: горло Годжо вспорото от уха до уха. Мина ненавидела думать, что Сатору так легко убить. Понятно же, что нет. Сильнейшим он не за красивые глаза звался. Хотя нет, за них в том числе.       Но вот Мина чувствовала тепло его тела, гладкость его кожи. Никакого доспеха из пустоты. Сатору щекотно от лёгких прикосновений. Лезвие в чужих руках его совсем не напрягало. Ещё бы, Сатору в любую минуту может активировать пустоту или воспользоваться обратной проклятой энергией — скорость его реакции поражала.       Только в глазах притаилось что-то совсем нехорошее.       — Как грубо.       — Да уж. Правильно говорят: хочешь любить артиста, не ходи за кулисы.       — Я, по-твоему, артист?       — Скорее клоун.       — Не, хочу быть айдолом.       — Плохим стендап-комиком больше бы подошло.       — Почему же сразу комиком?       — То есть, «плохим» тебя не смутило?       — Нет.       Годжо рассмеялся. А вот Мине не смешно.       — Ты берёшь слишком высокую плату за то, что позволяешь быть рядом.       В глазах Годжо бушевало холодное море. Мина знала, что в нём легко утонуть.       — Не думала, что я тебе просто доверяю, Мина? Зачем всё усложнять?       Мина долго не сводила взгляда с отражения в зеркале. Они с Сатору всё продолжали смотреть друг на друга через него.       — Сядешь мне на лицо? — спросил он.       То ли шутит, то ли серьёзно.       Наглый, сил нет. Мина едва подавила не желание даже, а потребность закатить глаза. Годжо ведь только этого и ждал.       — Ты не бритый.       — Ну, так в чём проблема? Исправь.       — Острых ощущений захотелось? Не думай, что если с затылком справилась, то…       Мина подумала про белую длинную шею и захотела к чёрту Сатору послать. Они подружатся, в этом сомнений никаких.       То была чистой воды блажь — довериться ей.       Мина была бы польщена, не пугай её такое великодушие. Годжо действительно позволял себя любить. Но в ответ отдавал то, что любовью едва ли зовётся. Так думала Мина. Так Мина ошибалась. О чём догадывалась всякий раз, когда Сатору как-то по-детски, совершенно без подтекста укладывался головой ей на живот или колени, дремал там, будто на подушке не было в разы удобнее. И это лишь одна крохотная мелочь, из которых складывается картина целиком.       Директор Масамичи говорил, что в своё время Годжо некому было учить, потому что ни один сенсей не мог сравниться с ним в силе. Что уж говорить о сверстниках. Он рассказывал Мине, что Годжо сложно понять. Мина думала — это легче, если Годжо не бояться и не падать по умолчанию ниц перед его силой. Все признавали, даже те, кто презирал. Никто не хотел думать, что за Шестиглазым потомком великого Сугавары-но Мичидзане скрывается мальчишка, человек со своими слабостями и пороками. А слабости и пороки человека с такой силой могут привести к разрушению не только общепринятого порядка вещей, но и мира как в метафоричном, так и буквальном, даже физическом смысле.       Через какое-то время лезвие вновь блеснуло в свете искусственных ламп.       — О чём задумалась?       — О тебе… Не ухмыляйся так самодовольно, я думаю, что ты воплощение человека, которого бы не понял сам Будда. И это вовсе не комплимент.       Мина была бы рада, если бы Годжо молчал и дальше. Она ведь сдалась на его милость и всё-таки согласилась побрить. Почти закончила, когда ему вновь приспичило поговорить. Потому, что у Мины слишком сосредоточенное лицо и все силы уходили на контроль рук. Гладко выбритая кожа сияла белизной. Сатору больше не был похож на рождественского аниматора, напялившего искусственно бороду из ужасного материала. Мина провела бритвой по щеке, затем легко смахнула с лезвия пену и вновь вернулась к шее. У Годжо она действительно красивая: длинная, сильная, с прожилками и перекатывающимися под кожей мышцами, с идеальными линиями сухожилий. Адамово яблоко дергалось всякий раз, когда Сатору глотал горькую слюну и чувствовал холодное лезвие. Но никто не пытался активировать бесконечность.       — А звучит именно как комплемент, — сказал Сатору.       — Будда говорил, что есть две крайности человеческой сущности: либо потакание своим порокам, либо чрезмерное истязание и фанатизм.       Годжо замолчал. Мина понимала, что ходит по острию ножа, такому же, которым сейчас касалась Годжо. Это будоражило её и пугало, как и самого Сатору. Временами Мине казалось, что он хочет испытать что-то за гранью, но это невозможно, потому что его силы управляют материей на неизвестному человеку уровне.       Сатору может чувствовать всё, знать всё и видеть. Такого человека сложно удивить хоть чем-то.       — Меня пугает твоя способность говорить загадками.       — Тебя разве способно напугать хоть что-то? — спросила Мина.       — Сильнее, чем ты можешь представить.       Мина стёрла с его лица остатки пены для бритья полотенцем.       — С трудом верится.       — Не можешь поверить, что я испытываю вполне себе обычные чувства?       — Ты их испытываешь через призму своего восприятия, а оно у тебя особенное. Ты изначально видел мир по-другому, поэтому искал проводников в него, когда возникла потребность.       Мина отложила опаску в сторону, стараясь не смотреть на Сатору. Она знала — он впился в неё жадным взглядом. Его возбуждало, когда Мина говорила подобные вещи.       Сатору взял её руку и потёрся гладкой щекой о ладонь, как кот, напрашивающийся на ласку.       — Нравится, да?       — Конечно, я ведь брила.       Сатору легко рассмеялся.       — Мина...       Она поджала губы.       — Ты устал, может, лучше поспишь лишний час?       — Твоя забота трогательна, но неуместна сейчас. Если бы я хотел спать, я бы пошёл спать. Зря ты меня брила, что ли?       — Странные у тебя… выводы.       — Ты же сама сказала, я человек, которого не понял бы и сам Будда.       За эту улыбку Годжо она бы предала самого Просветлённого.       Пальцы впились в изголовье кровати до побелевших костяшек. Внизу живота всё сжималось. Мина запрокинула голову назад, жадно глотая ртом воздух. Это было невыносимо. Она стояла на коленях по обе стороны от головы Годжо и старалась не зажать его бедрами, как то бывало иногда, когда приходилось принимать ласку, лёжа на спине. Но тогда Мина могла себя не контролировать. Тогда очень многое зависело от самого Сатору. Сейчас тоже, но по-другому. Его руки гладили её бока, пока язык жадно ласкал между ног. То совсем медленно и нежно, пока Мина не начинала шевелить бёдрами, требуя большего. То не щадил вовсе ни темпом и ни силой движений. То самым кончиком языка по влажным складкам, то пускал его в ход весь широко и жадно.       Мина стонала. Хватала его ладони, укладывала себе на грудь, чтобы сжал сильно. Хотелось больше его отметин на теле.       Она покачивала бёдрами, чувствуя лёгкую вибрацию от редких стонов Сатору. Он ласкал ладонями её груди. Пальцами сжал соски. Мина не выдержала. Тело бросило вперёд, а бёдра она всё-таки сжала, неловко проехавшись коленями по простыням. Простонала громко, даже вскрикнула, не ожидая, что накроет так сильно.       Мина дрожала, впиваясь в многострадальную спинку кровати. Послышался треск, а за ним и лёгкий смех Годжо, что отстранил от своего лица Мину, придерживая за бока.       Она податливая, как пластилин. Её красивое тело горячее, будто камень от печи, что обдали кипятком. Годжо ощутил, что внутри она ещё жарче. И уже не ртом. Просто мягко толкнул Мину, вынуждая слезть с себя. А когда девушка, неловко опираясь на дрожащие конечности, оказалась на кровати, а не на его теле, совсем не нежно перевернул на живот, ловко перехватив поперёк. Вынудил встать на четвереньки. Мина выгнулась, сама подставляя ничем не прикрытые ягодицы. Годжо провёл пальцами между её половых губ, собирая смазку. Надо больше, больше для её и своего комфорта.       Годжо потянулся за флаконом. Первые месяцы они без него не обходились. Сейчас Мина иногда могла принять его и так. Но то были редкие случаи. Сатору для этого надо было очень расстараться. Благо, у него получалось всё, за что бы руки не брались. И рот тоже.       — Презерватив не забудь.       Годжо усмехнулся. Мина сверкнула на него глазами из-за плеча. Радужки почти не видно, но соображать девчонка ещё способна была. Вот он не совсем.       — Как пожелает моя госпожа.       Прошептал ей на ухо, навалившись сверху. Поцеловал в светлую макушку, во влажную от пота шею, между лопаток. Скользнул языком вдоль линии позвоночника, собирая соль и влагу.       Сатору вошёл в неё одним плавным движением. И, не дав привыкнуть, начал двигаться. Темп задал размеренный, но сильный. Мина сводила лопатки вместе. Сжала зубами простынь, чтобы не стонать громко. Её тело толком от первого оргазма не отошло, поэтому на границах вновь нарастающего удовольствия и потребности в разрядке маячил дискомфорт. Мину пугала внезапная симпатия к этим ощущениям.       А потом Годжо совсем перестал сдерживать себя.       И Мине стало невыносимо хорошо. Так хорошо, что хотелось прекратить.       Годжо стонал громко, не стесняясь. Запрокинул голову назад, отдаваясь ощущениям. Для оргазма нужно совсем немного сейчас. Но это «немного» нужно ещё умудриться получить.       Сатору пропустил руку Мине под подбородок, сжал пальцами челюсть и заставил девушку выпустить изо рта ткань простыни, которую она плотно сжала зубами. Мина не поняла, как во время сильного второго оргазма прикусила ребро чужой ладони. Металлический привкус растёкся по её нежно-розовому языку. Мина испугаться не успела. Сатору простонал сквозь плотно сжатые зубы. От смеси боли и удовольствия. Прижал Мину к груди спиной.       Прошептал на ухо сбивчиво что-то невнятное. Мине вообще показалось, что он будто бы на чужом языке говорил.       Удовольствие, что Годжо дарил ей, было прекрасным, но невыносимым. И чем невыносимее, тем желаннее.       Не только для неё.       Особенно это было понятно после. В спокойствии и сытости.       — Что у тебя в голове в такие моменты?       Мина смотрела на красный след от своих зубов на ладони Сатору.       Они оба сытые после занятий сексом. Оба спокойные. Точнее, Годжо — да. А Мина беспокойно держала его руку в своих и разглядывала укус.       — Ничего.       — Оно и видно.       Мина нахмурилась. Провела пальцами нежно по коже, не касаясь следа от зубов.       — Почему не залечишь обратной проклятой энергией?       — Не хочу. Не думай, мне не больно.       Он поцеловал её в лоб, высвободив руку из чужих пальцев.       Мина не поверила. На немой вопрос «зачем?» в её глазах Годжо только рассмеялся.       Больно ему сделали очень давно и не физически.       Мина лишь наклонилась и поцеловала Годжо руку чуть выше линии укуса. Сатору затаил дыхание. Прикосновение почему-то ощущалось интимнее чем все, что происходило до этого.       — Знаешь, мне тоже иногда снится подобное. Я думаю, что я Годжо Сатору, которому снится сон, что он стал мертвецом. Но что, если я мертвец, которому снится, будто он стал Годжо Сатору?       Он сказал это, повинуясь внутреннему порыву искренности в том виде, в котором он её понимал. Годжо видел, как Мина едва заметно вздрогнула, но постаралась сохранить спокойствие. И за этот прокаченный скил, будто она уже не один уровень проходит с таким тяжёлым персонажем, Годжо готов ей аплодировать. Даже стоя.       — Мертвецам не снятся сны. Это я тебе, как некромантка, говорю, — Мина посмотрела на него.       — Научно доказано, что в первые минуты смерти человек видит сон. О своей жизни, — сказал Годжо.       — Необоснованные утверждения, сделанные на основе зафиксированной угасающей работы головного мозга умирающего, — заметила Мина.       — Сухость твоих рассуждений пугает.       — А меня пугает, что ты улыбаешься сейчас. И часто тебе подобное снится?       — Периодически, — ответил Годжо. — Это не страшно. Скорее просто происходит. Как смена погоды. Ничего предосудительного здесь нет. Или считаешь, что у меня не только сенсорная депривация, но и эмоциональная?             Мина вновь подняла взгляд малахитового цвета глаз. Блестящих и зелёных. Языческих. Перецеловать бы их в закрытые веки.       — Дело не в этом...       Она не договорила, просто легла к Сатору на грудь, прислушиваясь, как бьется его сердце за клеткой рёбер.       Слишком быстро.       Слишком.