Когда враг предложил отдать сильмарили в обмен на сына

Саурон прохаживался по мастерской, и ощущения его можно было описать словами "тоска" и "усталость" — впрочем, будь он человеком или хотя бы эльфом, к усталости этой примешалось бы еще и ощущения тяжести в ногах, сдавливающей боли в висках, добавился бы утомленный вид; а так утомление его было скорее не физического, а морального свойства. Он нехотя навестил комнату, что отвел для занятий трех юных полу-валар, посмотрев, как те прилежно вырисовывают на бумаге контуры новых украшений или вырезают в металле тонкую гравировку на рукоятях мечей. Четвертый, который неусидчивостью явно пошёл в эльфийского папашу, по причине слишком юного возраста в делах мастерской участвовать не мог и таскался за Сауроном, периодически дергая его за край плаща. Саурон иногда огрызался, иногда, помня суровые мелькоровы угрозы, отвечал ласково, но гораздо чаще устало закатывал глаза. Ему хотелось сбежать. Куда-нибудь. Далеко. А ещё отомстить всем и вся за положение няньки: и Мелькору, и бестолковому Келегорму, и его жадному родителю, и валар, и самому Эру. Он лениво зевнул и вышел на террасу на горном склоне. Взор его казался задумчивым. "Смогу ли я перенестись отсюда в Валинор и отдать Феанаро весь его утомительный выводок? А ещё лучше — сбежать туда один и попросить помощи и политического убежища у Манвэ? Меня, безусловно, станут судить и заточат в тюрьму, но все же", — спрашивал себя он. Тюрьма и заточение ужаса у него не вызывали. И даже напротив, тишина её, спокойствие и безмолвие Намо казались ему перспективой приятной, восхитительной, вожделенной. Если его заключат, он ляжет на пол, закроет глаза и ближайшие триста лет даже не пошевелится. План этот показался ему хорош со всех сторон, и он немедля привел его в действие, развоплотившись и став бесплотным духом. Послышался обиженный детский писк, но майа только насмешливо улыбнулся. Вдали перед ним сияли благословенным светом берега Амана. Саурон пронесся над ним резким порывом ветра. Его должны были схватить сразу, но вместо того стражи из айнур проявили преступное бездействие — а может, им просто не было дела до одного-единственного утомленного майа. А может, они заметили его и пустили исключительно из жалости. Так или иначе, спустя короткое время он стоял перед домом Феанаро, вновь воплотившись; этому сопутствовала легкая потеря памяти, поскольку он никак не мог помнить, чего, собственно, хотел от сына Финвэ. Кажется, отомстить... Но ведь он же не взял с собой мелькоров выводок! Проклятая забывчивость. Вот до чего доводит усталость! С другой стороны, куда идти ещё? Сразу пред очи Манвэ и на суд? Сдаваться Королю Арды ему как-то резко расхотелось, и Саурон, повернувшись, хотел было пойти назад и просто пройтись по окрестностям, но тут раздался вездесущий детский голосок, и его кто-то легонько, но ощутимо подергал за край длинных одеяний. Саурон ощутил содрогание ужаса, потом закатил глаза, потом зло зарычал и наконец поглядел вниз. Юный полуэльф с примесью валарской крови смотрел на него светлыми серыми глазами и рассмеялся; смех этот, надо думать, был беззаботный и детский, но несчастному Гортхауэру он показался весьма насмешливым. — Здорово ты умеешь летать! — бесцеремонно заметило мелькорово дитя. — Можешь так ещё? обратно мы тоже полетим или поплывем на корабле? А сейчас мы где? У атто Феанаро? Мы прилетели к нему в гости? Это хорошо. А ещё я кушать хочу. И писать. Саурон издал громкий стон отчаяния — достаточно громкий, чтобы его можно было услышать в мастерской при хоромах Фэанаро, и вскоре навстречу к нему вышел, непонимающе глядя на него, Куруфин, пятый сын досточтимого отца. — Майа Майрон! — на лице его появилась приветливая улыбка. — Милости прошу, — и он потянул его за собой в мастерскую. Майа с непритворной тоской вздохнул и кивнул на ребенка: — Как видишь, у меня появился хвост. — Какое чудо! — Куруфин любил детей, как и все эльфы, и с полным обожания лицом подхватил его на руки. — Уверен, ты подружишься с моим Тьелпе. Они вошли в мастерскую. Здесь было просторно и светло, но малость неприбрано; были бы здесь орки, Саурон мигом научил бы их дисциплине труда и аккуратности, но теперь ему оставалось только пробраться поближе к столу, расчистить себе место на скамье и сесть рядом, всматриваясь в стопу чертежей и набросков. С порога послышался вопль: "Атто!" — и в мастерскую влетел эльфенок ростом повыше мелькорова чада, но ровно настолько же шумный. — Идите прочь, на улицу, и там хоть поубивайте друг друга! — рявкнул Саурон. В висках отозвалась на этот вскрик тупая боль, как и в охрипшем горле. Он закашлялся, скорчив самое недовольное лицо на свете. Эльф и полуэльф выбежали, нисколько не обратив на его приказ внимания. Куруфин, отлучась ненадолго, принес целый поднос с дымящимся напитком в чашках. Саурон кивнул, натягивая улыбку. Чай он не любил и считал бесполезной водой с травяным привкусом, но Куруфин почти насильно втолкнул ему чашку в руки. — Вот увидишь, он тебя взбодрит. — Я майа, и мне не ведома усталость... — начал Гортхаур. — Но твое тело создано по подобию эльдар. Так что пей, и почувствуешь эффект. Если хочешь, можешь добавить кусочки фруктов, чтобы было вкуснее. Но Саурон презирал подобные излишества и отпил напиток без них. Его ждал все тот же крепкий травяной вкус. — Ничего особенного. Но знал бы ты, как я устал! — Даже от одного-единственного чада временами устаешь, — погладил его по плечу Куруфин. — И потом, эта невозможность заняться творчеством для себя самого... — Вот-вот, — кивнул ободренный майа. — А мне так нужно уединение и пару часов для самого себя — но стоит закрыть глаза, в ушах так и стоит их противный смех или рёв. И, честно, я временами готов придушить твоего брата. Как только он согласился на предложение Мэлько родить ему семерых? Мне кажется, что дети ему в радость. Представляешь?! Последние слова он произнес настолько гневным и непримиримым тоном, что Куруфин улыбнулся. — Тебе смешно? — мрачно вопросил майа. — Отнюдь нет. Уверяю тебя, моя жизнь отнюдь не так безоблачна. — Зато у тебя всего один ребенок! — Зато у меня жив отец и ещё пять братьев, а они, уверяю, временами ведут себя не сильно разумнее сыновей Тьелкормо. А ведь их тоже надо наставить на истинный путь и хуже того, не затронуть их хрупкое самолюбие! Можешь представить, сколь тяжело мне в сравнении с тобой? Саурон представил себе пятерых феанорингов и внутренне содрогнулся. — Нет уж, с меня вполне достаточно глупости одного-единственного. Я и без того не ведаю никакого отдыха. — Ну, раз уж ты тут, — Куруфин кивнул и снова скрылся, но в этот раз вернулся быстрее. В руках у него была пара бутылей отличного ягодного вина. — Я не пьянею, — отозвался майа. — Вполне возможно, твои орки просто-напросто делают паршивое вино? — предположил Куруфин. Майа глянул на него презрительно, но от рубинового темного напитка не отказался. По привычке первые два бокала он выпил очень быстро— просто чтобы смочить горло. Промолчал, решил не пугать эльфа тем, что обычно предпочитает сырую кровь, а потом ощутил, как телом овладевает наконец приятная расслабленность, и полуприкрыл узкие кошачьи глаза, довольно щурясь и глядя на огонь. Куруфин сел ближе, положив руку ему на плечо, и негромко жаловался на свои жизненные неурядицы. Саурон не слушал его, но в кои-то веки эльфийские жалобы под ухом его не раздражали, и даже напротив, он находил ворчание Куруфина расслабляющим — будто подле него греется огромный теплый кот. Он, сам не замечая того, тоже машинально обнял сына Феанаро за пояс. — Да ты же меня не слушаешь! — догадался вдруг Куруфин. — Ничего-ничего, — поспешно встрепенулся Саурон. — Зато у тебя очень приятный голос. Продолжай. Куруфин хотел возмущенно отстраниться, но Саурон не позволил, поскольку с наступлением вечера становилось все более и более прохладно. Поэтому неторопливый разговор, а точнее, изливание души продолжилось. Угли в печи догорели, мастерская погрузилась в приятный полумрак, в котором блестели изредка глаза майа, дети шумели где-то далеко, снаружи, и Саурон обнаружил, что эльф почти лежит у него на груди, зевая. — Да ты же спишь, — сказал Саурон. — Слабые вы создания. Куруфин не ответил, а вместо того прикрыл серебристо-серые глаза и уснул окончательно. "Ладно. Так и быть дотащу его до постели", — из благих побуждений подумал Саурон и, подхватив его на руки, понес на второй этаж, где располагались спальни. Добрался со своей тяжелой ношей до ближайшей из них и почти упал на постель. — Не отпущу, — сонно сказал Куруфин, обнимая его за шею. "Что за дурацкое положение", — хотел было возмутиться Гортхаур, но, говоря по правде, перина была такой мягкой, а сам он был так рад горизонтальному положению, что прилег рядом, укрывшись одеялом. Им овладела сонливость, и он впервые за добрую сотню лет уснул. Пробуждение произошло раньше, чем он мог того ожидать. Светила ярко луна, заливая спальню бледным белым светом. А над ним нависала тень пятого феаноринга, временами прижимаясь к нему. — Здорово я придумал, мм? — Что именно? — переспросил Саурон, но рот у него оказался закрыт поцелуем, горячим и жадным. Он замер от такого резкого наступления. — Ну, как же! Завлечь тебя сюда. Только подумай: ты одинок и хорош собой, я тоже. Самое время заменить мне собою супругу, майа Майрон. Саурон резко почувствовал, что всякая приятная расслабленность пропадает, а место ей уступает нечто совсем иное. Вот же наглый эльф! Но вместе с тем внутри у него стал слышен другой голос, который говорил: "Ты же устал, Майрон, разве не правда?Ты же давно хотел позволить себе какое-нибудь безумие: к примеру, сбежать, провести ночь с приятным ушастиком под боком..." Правда, ему совсем не понравилось, что ушастик проявляет инициативу первым, и Саурон быстро оседлал его, используя всю скрытую силу, что была присуща ему как майа, и начал немедля опутывать Куруфина колдовскими речами: — Курво, — сказал он, склонясь над ним. Волосы его блестели холодным золотом в свете луны. — Ты устал от шумных никчемных братьев и от чересчур требовательного отца, так бежим со мной в Ангамандо. Твой Тьелпе поучится там магии валар и майар, ты сам поможешь мне с воспитанием семерых полуэльфов... Ладони его прошлись по груди эльфа, обнажая её. Кожа казалась молочно-бледной. Но все же Куруфин был силен, как всякий, кто привык держать в руках кузнечный инструмент и часто орудовать им. Он намотал на руку длинные золотистые пряди Саурона и притянул к себе, срывая с губ долгий поцелуй. Саурон ответил на него, втягивая в себя его язык еще глубже, кусах губы эльфа, придавая им соблазнительной припухлости. — Я подумаю над твоим предложением, — ответил Куруфин ему в губы, едва смог от них оторваться. — Хотя... Мог бы и ты остаться у нас. Мои братья взрослые, и не надо следить за тем, чтобы они не раздразнили балрогов, чтобы их не утащили с собой драконы и чтобы дети не свалились в огненное жерло вулканов. Только подумай: тишина Валинора... — Благодарю, — процедил Саурон, вжимаясь в Курво, а потом раздвигая его бедра коленом и устраиваясь меж них. — Ко всей этой идиллии прилагается твой несравненный отец, а уж работать под его началом я не согласился бы, даже если бы он остался последним мастером на земле. Вала Мэлько куда лучше хотя бы тем, что не вмешивается в мою работу ежеминутно и не требует поправить то одно, то другое. Куруфин печально вздохнул, и Саурон почувствовал себя просто обязанным утешить своего любовника. — Я понимаю терзания и желания твоей души, Куруфин. Я сам мастер... Поверь, в Ангамандо ты будешь счастлив. Опять же, разве ты не скучаешь по брату Келегорму? Куруфин неуверенно улыбнулся, но снова сдвинул брови. — Достаточно разговоров, — объявил он, и майа Майрон ощутил, как сильные руки стискивают его ягодицы. — Решим потом. Саурон кивнул и склонился на Куруфином, с любовью оглядывая сына Феанаро: тот и впрямь был хорош собой, но в нем не было раздражающей заносчивости. Зато в уме его бродили те же идеи, что и у самого Саурона, которому вечно недоставало времени воплотить все свои замыслы. А уж вдвоем... Он ещё раз поцеловал эльфа — в этот раз медленно и более чувственно, обводя кончиком языка его прекрасных надменно изогнутых губ, потом опустил голову ниже и облизал его соски, прикусывая их и заставляя эльфа постепенно возбудиться. Руками он обхватил его бедра, заставив чуть поднять низ живота, смял эльфийскую попу, упругую, но вовсе не плоскую. — Встань на колени, моя прелесть, — попросил он. Куруфин обернулся неуверенно, но просьбу выполнил. Язык майа прошелся по его мягкому месту и дотронулся до сжатой пока что дырочки; Куруфин выдохнул и нервно сжался. Прикосновение к самому укромному месту было таким волнующим, что он уговорил себя расслабиться вновь, выгнуться и продемонстрировать себя Саурону во всей красе. Два пальца медленно поглаживали его самое чувствительное местечко, эльф то нервно сжимался, то приотпускал мышцы, впуская его в себя. Иногда он издавал сдержанный стон, подхлестывая Саурона действовать активнее. Майа действовал поочередно то языком, обводя им складочки вокруг ануса и увлажняя его, то пальцами, проталкивая их поглубже, побеждая сопротивление мышц и нажимая на чувствительное место, чтобы сорвать с губ эльфа еще один стон. Скоро он лежал под ним расслабленный и готовый совершенно на всё, почти не заметив, как три пальца сменились сауроновым давно и крепко стоящим членом. Точнее, заметил он это, когда тот резко толкнулся вперед. Эльф охнул, попытался отстраниться... Руки Саурона легли ему на плечи, удерживая на месте. — Тсс, потерпи немного и позволь себе расслабиться, — уговаривал его он. Эльф выдохнул и кивнул, хотя на глаза чуть ли слезы не наворачивались. А уже через минуту Саурон овладевал им, насаживая на себя до конца. Эльф позволял брать себя грубо и глубоко, хотя некоторые движения и вызывали у него невольный вскрик — но сразу за ним боль отступала и превращалась в нечто сладкое, заставляющее все мышцы сжиматься. Он непроизвольно кончил под ним один раз,а затем второй... Майа, если и был намерен продемонстрировать неутомимость, присущую духам айнур, тоже позволил себе излиться, и лег рядом, обнимая эльфа и рассеянно гладя его. Наступила полная тишина. — А может, бросим их всех и отправимся куда-нибудь далеко в земли Харада, где нас никто не найдет?