Babe(l)

Нет, ты не устал. Возможно, ломота во всем теле и ноющая тягучая боль в каждой мышце — это последствия дневных часов в зале, но ты не устал. По крайней мере, задница у него болит не поэтому. Хонджун съезжает на взбитых подушках вниз и бездумно выпускает струю дыма перед собой. В горле слабо першит — что за дрянь курит этот чел? В комнате тихо. Оглушительно тихо. Слишком тихо как для помещения, в котором только что отлично потрахались. Полумрак. Силуэт на балконе. Выключенный кондиционер. Два юзанных презерватива. Жарко. Душно. Тихо. Хонджун не выносит тишины. Он затягивается снова и на этот раз закашливается, свесив руку на пол, чтобы не пропалить белье — возникнут вопросы. Скрип половицы. — Тебе хоть можно, babe? — спрашивает... а как его — Чарли, Говард, Джеймс? Хонджун лениво щурится в сторону, где на фоне городских огней чернеет могучая фигура. В черной-черной комнате черный-черный мужчина творит черные-черные дела с желтым азиатским мальчиком. Хонджуну кажется, что за такие мысли он уже плавится на костре общественного осуждения. Ха-ха. Знало бы общество. — Крошка, это вредно для твоих связочек, или чем ты там работаешь. Отдай цацку. — грубоватые теплые пальцы забирают сигарету из губ Хонджуна — клёвые пальцы. Они были на члене Хонджуна минут десять назад или около того. Хонджуну понравилось. И нет, ты не устал. — Тебе какая разница? — Хонджун прослеживает глазами путь огонька от губ к пепельнице и сгибает одну ногу в колене. Простынь липнет по коже, как приклеенная. — Представь, что это забота, — хмыкает чернота, и Хонджун сам растягивает губы в ухмылке. Вау, о нем заботятся. Очень мило после двух раз носом в подушку и наверняка выдернутых сгребенных волос на затылке. Джеймс, или как его... Пусть будет Джеймс. Новоиспеченный Джеймс тушит окурок и разваливается рядом: кожа тянется за кожей, Хонджун морщится, но не двигается. Ему так лень быть брезгливым. В такие ночи с одним из безымянных Джеймсов Хонджуну нравится, когда его трогают. Пусть до этого болвана дойдет, пусть не убирает руку — ладонь, липкая и горячая, тянется по груди и ложится на горло. Хонджун сглатывает. Подбирает вторую ногу. — Страшно? — темнота оскаливается белозубой улыбкой. — Иди нахуй, Джеймс, — голос практически хрипит. — Вообще-то Сэм. — Да хоть папа римский, — Хонджун несильно перехватывает кисть на своем горле — лучше бы это делать двумя руками. Ты не боишься. Это не страх. И даже не адреналин. Это "только попробуй забрать ее и ничего не сделать". Потрогай меня тут и вскрой кожу, погладь по животу изнутри. Разорви тишину в голове — Хонджун хватает ртом воздух. Безымянные Джеймсы редко его понимают. Хотя этот справляется неплохо — его ладонь вдавливает хонджунов кадык, пока вторая поддерживает под грудью. В этот раз не носом в подушку, но Хонджун все равно видит в черноте только пустоту, пока Джеймс неспешно толкается в него — вперёд и обратно, не торопясь, лоснясь сзади теплой липкой тушей. Хонджун не брыкается, когда ладонь перемещается с груди на затылок — у него нет ни малейшего желания смотреть всем этим Джеймсам в глаза. Он и в член-то его едва запомнит: большой и мягко-мясистый, Хонджун едва не подавился в туалете тогда. Не противится, когда его натягивают сильнее, чем это определяется словом "приятно". Не протестует, когда пахнущие телом пальцы оказываются у него во рту. Он еле шевелится, когда Джеймс-Сэм-Чарльз трахает его на весу — только держится, чтобы не упасть. Это не апатия. Это не усталость. Это изможденное отупение и блаженная пустота в черепной коробке. Все, что остается — лишь кожа. Нервы сеткой и раздраженные рецепторы настолько, что становится больно. Маленький катарсис, засвидетельствованный красноватым отпечатком пальцев на горле. Хонджун грязный, липкий, потный и не смог кончить в третий раз, но в голове — сияющая пустота. Практически полное забвение. Этого ты ищешь в безымянных отельных кроватях? Третий презерватив летит к своим собратьям, темнота голосом Джеймса говорит что-то про последний. — Ну и пошел к черту. К черту Джеймс не спешит. Устраивается рядом и любезно дает Хонджуну затянуться из своих рук. Ты не устал. Просто можно и не ебаться с кем попало по туалетах.