Ксендз

— То есть, раньше ты ходил в церковь, хорошо учился и был нормальным человеком, а теперь отказался от всего этого, и считаешь, что это твое наказание за ошибки прошлого? — Да. Мой личный ад. Прости, что затащил тебя в него. Я планировал «завязать» после этой поездки, но… меня не пускает. Сначала фанатики, потом химера, теперь эта аномалия… иногда я думаю, что проклят. Это место… оно каким-то образом может заглянуть в душу… Только лицо Марты и воспоминания о детстве. Я… конченный человек, Вова. Если все получится, ты должен мне пообещать, что станешь другим. — Я стану. Тем более, что я и сам этого очень хочу. А почему ты решил, что это только твоя вина? Она могла на ровном месте пострадать, попасть под машину, например. Или сама увлечься чем-нибудь опасным. Той же ездой на мотоцикле, или прыжками с парашютом. Не знаю, чем там у вас увлекаются… — Нет. — Что, теперь всю жизнь будешь маяться? Поклянись, что, если мы выберемся, ты «завяжешь». — Да шоб я сдох… — А вот теперь пиши записку. Они спустились вниз только когда почувствовали себя относительно трезвыми. Оба не до конца понимали, как сработает то, что они задумали, а в настоящем появиться посреди Припяти пьяным — поступок, достойный премии Дарвина. — Вот канава, в которую я заполз, когда меня подстрелили. Нужно решетку поднять — тогда ее уже не было. Спрятав бутылку, они поставили все на место и огляделись — не изменилось ровным счетом ничего. — Может, немного времени должно пройти? — предположил Вовка. — Может, и должно. Знать бы, сколько. Они вновь отправились бродить по дворам и домам, в надежде отыскать хоть что-то, напоминающее «телепорт». Как и Марк, они делали пометки в блокноте, приблизительно отсчитывая время своего заточения. На третий день после того, как они спрятали записку, принесенная с собой вода закончилась. — А вот теперь мы в полной жопе, — констатировал Килька и отшвырнул пустую бутылку. — Когда уже твое «чудо» произойдет? — Я не знаю. На пятый наступила апатия. Проснувшись в очередной квартире, Вовка равнодушно констатировал, что ничего не изменилось. Ксендза он отыскал в соседней, лежащим лицом вниз на аккуратно застеленной двуспальной кровати. Килька сам его туда прогнал, так как наемник ходил из угла в угол, что-то бормотал и мешал спать. Перед тем, как угомониться, он на кой-то ляд разделся до трусов, свалив свое шмотье на полу в кучу. Рядом лежал сорванный с шеи крестик. На появление Вовки Ксендз не отреагировал. Вряд ли он вмиг потерял всю свою чуткость, скорее, его охватило такое же безразличие к происходящему, что и товарища. Килька присел на краешек постели и стал разглядывать татуировку, отражавшую сущность этого странного человека: оскалившийся волк в сутане, держащий в одной лапе крест, а в другой — окровавленный меч. Святоша, ставший убийцей, отказавшись от рая ради счастливых глаз родной сестры. Теперь Вовка понимал, почему излом говорил про девочку: в своих мыслях и грезах о предстоящих встречах Тадеуш видел не взрослого человека, а все ту же девчушку с игрушечным мечом, с которой они когда-то охотились в горах на воображаемых драконов. Устав сидеть в тишине, Вовка растолкал наемника и заставил его одеваться. — Куда сегодня пойдем? — поинтересовался тот, зашнуровывая ботинок. — К птицелову. Посмотрим, как он там, не сдох еще? Если нет, спросим, где он сам успел походить, прежде чем сдулся. Фанатик, хоть и был еще жив, выглядел совсем изможденным. Он равнодушно глянул на приближающихся одиночку и наемника и продолжил катать по земле черный шар, похожий на маленькую мину-рогатку, явно аномального происхождения, и что-то мычать. — А вчера там была вода с неба. Сюда капли долетали, — вместо приветствия сообщил Марк, когда они подошли. — Кур-р-рва… Откуда у тебя это, — ошалело произнес Ксендз, указав на артефакт. — А, это. Это выкатилось мне под ноги, когда я скитался в поисках выхода. Мы не пользуемся артефактами. Обычно мы отдаем их старшим. Бесполезная вещь, пригодная лишь на то, чтобы продать неверным. Ни съесть его, ни выпить. — Кур-р-рва матка, все это время у тебя в руках был ключ от этой клетки, дэбил! — Ключ? — фанатик с недоверием посмотрел на свою игрушку. — Да, холера, — от возбуждения Ксендз беспощадно шипел, мешая русские слова с польскими так, что понять его был способен только привыкший Вовка. — Я у ученых такую штуку видел. Она называется «компас», хуй че в око, кур-р-рва! — Ксендз, тише, он и так нихера не соображает. Как им пользоваться знаешь? — Теоретически. — Марк, хочешь отсюда выйти? Отдай ему артефакт. — Да я этому дурню и так голову оторву, все равно он ей не пользуется, — наемник выхватил из руки Марка «компас» и вытянул его перед собой на сложенных лодочкой ладонях. — Вова, смотри. Видишь, как «рожки» двигаются? Нужно как можно четче представить, куда хочешь попасть, и они будут удлиняться в сторону нужного направления, указывая путь. — Кажется, получается. — Ступай точно вслед. Я не знаю точно, как это работает, и не хочу, чтобы ты потерялся. Эй, птицелов, если хочешь, пошли. А нет, так сиди здесь, как дурак. Фанатик поколебался, решая, принимать ли ему помощь от неверных, поднялся на нетвердые ноги и побрел следом за Вовкой. «Компас» довольно долго водил их по чистым, ухоженным улицам, как будто сама Зона насмехалась над ними за то, что они не воспользовались ее подарком раньше. А потом наступила ночь. Холодный ветер игрался с сухой листвой, гоняя ее по растрескавшемуся асфальту, порой кидая охапками в недовольно огрызающуюся разрядами «электру». Небо вторило ей вспышками молний и близкими громовыми раскатами. Вот-вот должна была начаться гроза. ПДА в кармане наемника ожил и запиликал, принимая дошедшие наконец сообщения. Ксендз достал его и принялся торопливо читать. — Сколько, по нашим подсчетам, мы там пробыли? — Неделю. — Семецкий погиб девять раз. Нас не было девять дней, Вова, — он потянулся к груди и печально вздохнул. — Ты это потерял? — улыбнулся Вовка, доставая из кармана обрывок шнурка с крестиком. — Помнишь, что пообещал? Небо над головой с оглушительным грохотом разверзлось и хлынул такой ливень, что видимость сократилась до нескольких метров. — Вода! — завопил Марк, протягивая руки к разверзшимся небесам. — Дождь! Слава Богу, дождь! Немного успокоившись, они отправились к канаве, в которой спрятали свое послание, но нашли там лишь осколки стекла — изменить прошлое оказалось невозможным. В зале ожидания аэропорта «Борисполь» было многолюдно. За столиком в кафе сидели двое мужчин. У того, что повыше, внешность была какой-то породистой, и, в то же время, неброской: гладко выбритое лицо, внимательный взгляд, прямой нос. Точные, размеренные движения атлетически сложенного тела выдавали в нем спортсмена, или того, чья работа связана с применением физической силы. Одет он был в чистые светлые джинсы с аккуратными потертостями и добротную спортивную куртку темно-синего цвета, из-под которой виднелась черная водолазка. Под ногами стоял простенький серый чемодан на колесиках. Тот, что пониже и помладше пришел его проводить. Выглядел он также аккуратно и неброско, но гораздо проще своего товарища. Почти такие же джинсы и куртка, свитер, черные кеды с полосками. На первый взгляд, ему можно было дать не больше семнадцати — худоба и угловатость делали его похожим на подростка, если бы не взрослая серьезность взгляда и далеко не детское выражение лица — он многое успел повидать и далеко не всем остался доволен. В его модно подстриженных темных волосах кое-где виднелись белые нити седины. Старший пил пиво из высокого фирменного стакана, а его товарищ предпочел лимонад. Все формальности были соблюдены. Слова сказаны. Мужчина взглянул на часы и поднялся. Поднялся и его провожатый. — У тебя есть все необходимое, чтобы справиться, Вова. Не повтори своих прежних ошибок. — Ты тоже, — он не спешил отпускать сжатую руку. — Тадеуш, я тебя никогда не забуду. — А я тебя, ебанутый кролик. — Я не ебанутый. Передавай привет Марте. — Непременно. Он развернулся и направился проходить регистрацию. Вовка вышел на улицу и побрел к остановке. Ему предстояло сделать множество дел, которые он запланировал еще там, пока они заканчивали работу и выбирались назад. Вскоре он снял времянку в частном секторе и устроился подмастерьем на автосервис. В перерывах между работой и отдыхом он стал посещать автошколу. Полученные за подарок излома деньги он решил пустить на свои «хотелки». Когда права были получены, он занялся наведением справок о ближайших тату салонах. Определившись, он договорился о встрече с мастером и долго объяснял, что именно хочет. Вскоре эскизы были готовы. Через несколько сеансов от его «партаков» остались только воспоминания. Теперь на плечах у Вовки красовались детально прорисованная смерть с песочными часами и кролик в сутане, держащий в лапах крест и меч. Без крови и оскала, ведь он, в отличии от наемника, никого в своей жизни не убил, не считая химеры, но, в случае необходимости, был готов постоять за себя и своих близких. Вскоре он получил письмо, в котором были две фотографии: сердитая девчонка с длинными черными косичками и парнишка с серьезным взглядом, удивительно похожий на него самого. Вовке пока не разрешали с ними увидеться, но он был готов ждать и не боялся трудностей. Свой двадцать первый день рождения он отмечал после работы, со своим коллективом. Благодаря физическому труду и регулярному питанию он слегка набрал мышечную массу и больше не был похож на подростка. Да и щетина стала расти гуще. Не так давно он познакомился с девушкой и планировал закончить этот вечер у нее в гостях. Мужики ржали, обвиняя его в связи с резиновой бабой, или, того хуже, а он отшучивался, чокаясь с ними стаканом с томатным соком. Не пил и его единственный приглашенный приятель, Дима Марков, задумчивый, тихий, с выгоревшими, как у старой кошки, глазами. Алкоголь часто помогает забыть, а ему очень хотелось помнить. К тому же, вспомнить еще предстояло немало… Из-за жары двери были настежь распахнуты. Вовка топтался в фойе и нервничал. Надетая по случаю белая рубашка противно липла к спине. Вахтерша шуршала страницами книги и периодически посматривала на него недобрым взглядом. Вскоре к нему привели двух детей: сердитую девчонку с косичками и долговязого подростка, ростом почти с него самого. Девочка оценивающе оглядела его с ног до головы и сунула руки в карманы платья. — Это ты, что ли, хочешь быть нашим папой? Парень изменился в лице, обозвал ее «дурой» и первым бросился к нему. Следом устремилась сестра. Вовка прижал их обоих, не зная, что говорить в подобных случаях. Да и не мог он ничего сказать — дыхание сперло, еще и зрение помутилось. — Братик, ты вернулся. Ты что, плачешь? Почему ты плачешь, братик?