Ксендз

— Вова, в сторону, — наемник возник у обомлевшего Кильки за спиной, заставив его невольно дернуться от неожиданности, в узком подвальном коридоре было сложно разойтись вдвоем. Луч подствольного фонарика выхватил из темноты скользнувший за угол край плаща. Разумный мутант не пожелал попадать под прицел. — Как я пойму, что ты мирный, если ты прячешься? Что тебе надо? — Погреться у живого огня. Я не голоден так, чтобы убивать. — Кто ты? — Люди в зеленом зовут меня Стахом, люди в черном — тварью. Люди в белых халатах звали меня подопытным. Остальные зовут изломом. — Ладно, Стах, мы уйдем и оставим тебе костер, — Ксендз оттер Вовку себе за спину и стал медленно отступать назад, не опуская дробовика. — Грейся на здоровье. — Вы можете уйти. Но стоит ли вам идти умирать? Она уже вышла на охоту. — Кто? — Я зову ее Фифи. Вы зовете их химерами. Охотники на болотах нашли ее логово. Они убили ее детей и ранили ее саму. Она очень зла на людей, носящих ружья. — Ты врешь. Здесь больше не водятся химеры. — Теперь водится. Не веришь, пойди и проверь. А лучше, пусть мальчик пойдет — у него нежнее мясо, хоть его и меньше. Удвоенный эхом голос излома разносился по лабиринту подвала, доносясь с разных сторон, то отдаляясь, то приближаясь — мутант не стоял на месте. Они допятились до ржавой лестницы, ведущей наверх. — Вова, осторожно. Килька выбрался наружу и, оглядевшись по сторонам, присел на одно колено и направил ружье вниз, неловко прижав к стволу карманный фонарик. Если излом попытается напасть на наемника, выстрел, наверняка, выбьет и то, и другое из руки, но зато подарит ему драгоценные секунды. В шуме дождя слышались чьи-то шаги. Ксендз выбрался, взял оружие на изготовку и выглянул на улицу. — Что там? — Я не уверен, но, кажется, там кто-то есть. — А я говорил, — донеслось снизу. В голосе излома слышалась скука. — Фифи вас учуяла. — Что ты от нас хочешь? — Общения. Я был уже не молод, когда стал подопытным. Теперь я еще старше. Я не люблю что-то делать для людей. Я люблю есть и слушать истории. Теперь это мое логово, и костер тоже мой. Но, если вы попросите, я пущу вас в гости. Наемник кивнул в сторону дверного проема и первым шагнул по ржавой, вибрирующей сетчатой площадке к металлическим ступеням. Они успели миновать половину лестничного пролета, прежде чем химера решила показаться. Она вышла из-за цистерны, гулко рыкнула и грациозными скачками понеслась к ним. — Назад! Вовка в два прыжка преодолел лестницу, слыша, методичные выстрелы — дробовик Ксендза работал как часы, выпуская заряды крупной дроби по несущемуся к ним чудовищу. После каждого он поднимался на одну ступеньку вверх. На седьмой он развернулся и рванул к нему. Килька поднял ружье и пальнул наугад, надеясь хотя бы спугнуть химеру, впрочем, ее это не пугало, а лишь заставляло двигаться более хаотично и непредсказуемо, чтобы увернуться от предназначенного для нее свинца. — С другой стороны еще двери! Туда! Химера влетела в открытые ворота раньше, чем они успели добежать до выхода с противоположной стороны и, нервно помахивая куцым хвостом, сделала полукруг. Ксендз, не сводя с нее взгляда, успел на бегу вставить патрон и дослать его в патронник, нащупал второй и потянулся к лотку. Килька знал, что 9 миллиметровым ПМским патроном химеру не пронять, но даже не сделал попытки перезарядиться, боясь даже на секунду потерять хищника из виду. Пока счет был равным, 0:0, химера была цела, и они тоже. Вот только ее оружие — когти и клыки — было по-прежнему в боевой готовности, в отличии от их огнестрела, который нужно было снова зарядить, при этом на счету была каждая секунда. Третий патрон плавно скользнул в лоток. Химера коротко рыкнула и устремилась к ним. Эхо выстрела заметалось по заветренным каменным стенам, зарезонировало по металлическим решеткам, отразилось из подвала, где засел излом. По инерции она пролетела вперед с простреленной грудью и всем весом рухнула на наемника. Дробовик вылетел из его рук и отлетел за голову, с лязгом проехав по бетонному полу. Ксендз успел ухватить химеру за челюсти, изо всех сил пытаясь удержать страшную пасть подальше от своего лица, рыча и скаля зубы ей в ответ. Вторая, рудиментарная, голова ночного хищника тоже скалилась и пыталась до него дотянуться. В этот миг Вовке очень захотелось убежать и забиться в какую-нибудь нору, став маленьким и неприметным, как мышь… а потом пустить пулю себе в башку от стыда и тоски… — Пусти его, сука! — заорал он химере в морду, пытаясь перекричать метущееся бесконечное ревущее эхо, дернул на себя дробовик и в упор выпустил оставшиеся два патрона в бурое, покрытое шрамами тело… Когда затих последний отголосок выстрела, шум бушующей грозы показался какой-то райской музыкой. Перед глазами плясали белые «зайчики», будто бы он слишком долго посмотрел на сварку. Химера издыхала, уронив окровавленную голову наемнику на плечо. Ее срывающиеся, булькающие вздохи были похожи на всхлипывания. Своими выстрелами Килька напрочь разворотил ей левый бок, перемолотив шкуру, ребра и легкие в неоднородную кровавую массу, которая, слабо пузырясь, стекала на пыльный бетон. Вскоре она навсегда затихла. Длинные руки Ксендза были раскинуты в стороны, будто его распяли. Широко раскрытые глаза, не моргая, смотрели куда-то вверх. Лишь по часто вздымающимся и опадающим ноздрям можно было понять, что он все еще жив и находится в сознании. Дробовик в Вовкиных руках заплясал и начал вырываться. Он разжал побелевшие пальцы, позволяя оружию упасть в растекающуюся темную кровь. — Ксендз, ты как? Я сейчас…подожди… сейчас… Он оббежал химеру и изо всех сил уперся руками в целый бок, пытаясь столкнуть с наемника тяжелую тушу. Тот, быстро оклемавшись, принялся ему помогать. Освободившись, он подобрал сиротливо лежащий в луже дробовик и, хромая, побрел на улицу, оставляя за собой кровавые следы. Встав под хлесткие, тугие струи дождя, он запрокинул голову вверх и прижал левую руку груди. —Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen…*** И было что-то жуткое в облике залитого с головы до ног кровью человека, воздающего хвалу Всевышнему под грохотание грома и вой ветра… Вовка смотрел на него и внутри клокотала дикая смесь из радости и страха. В этом бою они победили, но это был еще не конец. Теперь очень многое будет зависеть от него — вчерашнего мальчишки — слабого, трусоватого и глупого. Ксендз был ранен, но пока еще этого не осознавал, по подвалу бродил словоохотливый излом, а вокруг была пустая, полная опасностей, территория, утыканная капканами смертоносных аномалий. И на этой территории им нужно было продержаться до утра. Наемник продолжал стоять под дождем, ожидая, пока стихия смоет с него всю кровь. Дозиметр на его поясе молчал, хоть за это можно было не беспокоиться. Попутно он заряжал свой дробовик, не глядя доставая патроны из патронташа. При свете молний было видно, насколько побледнело и осунулось его лицо. — Хватит мокнуть, ты уже синий весь стал, — не выдержал Вовка. — Потом помоешься, чистоплюй хренов. — Чисто плюй? — Ну, чистюля. Какой же ты нудный… — Есть немного… — рассеянно бросил мерк, не пояснив, с чем именно согласился. Он проковылял внутрь и тяжело опустился на ступеньку, вытянув правую ногу. — Бля-я-я, — протянул Килька, увидев раны вблизи. Наемника как будто тупым ножом трижды в бедро ударили. На обоих плечах тоже были следы от когтей, но и не такие глубокие. — Про Стаха не забывай. — Пусть только вылезет, пердун старый. — Сам такой, — донеслось из подвала. — До чего ебанутый кроль, — вымученно засмеялся Ксендз, заливая раны антисептиком, и принялся накладывать повязку. — Он не ебанутый, но пытается показать себя таким, чтобы казаться опаснее для других. Как зверек, который топорщит шерсть, чтобы показаться больше. — Снова влез излом. — Я вас обоих «пощупать» успел. А хочешь знать, какой ты? — Я и так знаю, какой я. — А он? — Слушай, тебе костер разожгли? Тушканов настреляли? Вот грейся и жри молча, — проворчал Килька. — Мы же тебя не трогаем, и ты нас не трогай. Лады? — Лады. Я только хотел сказать, что здесь кто-то аптечку спрятал. И еще, неподалеку лежит артефакт. Не знаю, как называется, но он мог бы помочь твоему другу остановить кровь и залечиться. Фифи сильно его поранила, прежде чем ты ее добил. — Ты что, подглядывал? — Да. А вы меня даже не заметили. Я мог бы легко вас убить, если бы захотел, но я старый и мне скучно. — И что тебе взамен будет нужно? — Вовка посмотрел на отрицательно мотнувшего головой Ксендза. Вид у того был неважнецкий и к утру ему явно должно было стать еще хуже. — У вас есть с собой нормальная еда. Люди в зеленом иногда дают мне поесть и просят что-нибудь для них сделать. Но что-то их давно не встречалось на моем пути. Я не особо стремлюсь к людям, но люблю вкусно покушать — единственная радость в жизни осталась: тепло и хорошая еда. Если еще и чаек мне покрепче заваришь, буду охранять вас до утра. — И все? — Излому не нужны деньги. Мне негде их тратить. Зачем съедать человека, если из него можно извлечь другую пользу? — А ты не обманываешь? — С чего мне обманывать? Хотел бы убить, убил бы. Люди в белых халатах, хоть и причинили мне много мучений, но злым не сделали. Я сильный и умею читать скрытое. И я не охочусь на людей бездумно, как кровосос, или снорк. Спускайтесь вниз. Я умею контролировать свой голод. — Вова, нет, — наемник сделал себе еще один укол и поморщился. — Если он соврал, пристрели его. Сможешь? — У меня своя аптечка есть. Не надо. — Вторая лишней не будет. Все, я пошел. — Ебанутый кролик. — Я не ебанутый. Это он верно подметил. Спускаться в подвал было очень страшно. Паршивее, пожалуй, было только в лапах кровососа. Но тогда он был на все сто процентов уверен, что обречен, а сейчас у него внутри теплился маленький уголек надежды. Встреча с изломом — «русская рулетка». Даже самый удачливый игрок не знает, останется ли он в живых, если рискнет. Вовка никогда не видел изломов, но был наслышан, что эти существа умны и очень коварны. Им не хватает силы на то, чтобы взять человека под контроль, поэтому они научились мастерски отводить глаза и обманывать. Изломы не просто так носят плащи. Под ними они прячут свои гипертрофированные руки, чтобы издали сойти за обычных сталкеров. Излом может притвориться раненым и звать на помощь, а потом убить «спасителя» и съесть, или для развлечения. Но излом тем и непредсказуем, что он может и помочь. Бывали случаи, когда они выводили заблудившихся сталкеров из самых гиблых мест, прося в качестве оплаты банку консервов или кусок хлеба. Таких считали счастливчиками. «Свободовцы», так вообще, подкармливают изломов, а те им за это помогают, впрочем, далеко не все такие встречи заканчиваются хорошо, даже они боятся близко к ним подходить. Кто знает, что на уме у Стаха? Вдруг, он так с ними играет? Сам же сказал, что скучно ему. Вдруг, ему нравится, чтобы перед смертью жертва максимально измучилась? Или он решил устроить себе нечто вроде театрального представления с трагическим концом? А если химера была его личным питомцем? Вон, даже имя ей придумал. Вдруг, она по его приказу охотилась на людей, а он на все готовенькое приходил, поэтому и не убил их сразу, предоставив эту возможность ей? А теперь, раз уж она мертва, решил сам завершить начатое? Но зачем тогда это приманивание? Лень самому их в свою берлогу затаскивать? К своей физической подготовке Вовка иллюзий не питал, зная, что с изломом ему не совладать. Только если у него руках будет гранатомет, из которого он просто сравняет этот подвал с землей. А еще, он боялся, что, если к утру наемник ослабнет от кровопотери и не сможет ходить, на своем горбу он его до медика не дотащит, даже если очень сильно этого захочет. Сможет ли Ксендз в таком состоянии разделаться с изломом, если он убьет Вовку, а потом самостоятельно дойти до «Янова»? Эти безрадостные мысли пронеслись у Кильки в голове со скоростью пули, пока он спускался по замусоренным пыльным ступеням. Все внутри него сжалось и буквально кричало: «беги, спасайся, разберешься потом». Но он не мог бросить наемника наедине с изломом. Не мог снова подвести человека, который, даже будучи зол на него, продолжал делать ему добро. Неважно, сколько на его совести загубленных жизней, но жизнь Вовки не раз оказывалась в его руках, и он ее сохранял, так и не пояснив, почему. Но Килька еще надеялся это узнать. Бледно-голубой кругляш света фонарика плясал по стенам и полу, как полоумный, пока он бродил по лабиринту коридора, разыскивая хозяина этого места. Вовка никак не мог перестать дрожать, как не старался успокоиться и дышать глубоко. Излом сидел к нему спиной, скрестив ноги по-восточному, и держал правую руку над затухающим огнем. В таком виде он был похож на шамана или колдуна, но уж точно не на монстра. Левой руки как будто бы не было — рукав широкого грязно-зеленого плаща с капюшоном был пуст. — И все-таки устоял. Серьезно? Спасибо. — Ты о чем? — Тебя удивил мой вид. Ожидал, что я выгляжу страшнее? Один человек в зеленом любил вдыхать дым и рассказывать сказки. Он меня почти не боялся. Мне это даже нравилось. Жаль, что его больше нет. — Что с ним случилось? — Больше не пришел. — Ты говорил про аптечку для моего друга. — Сначала выворачивай карманы. Как ты понял, людские драгоценности меня не интересуют. Вовка с опаской обошел излома, в любой момент ожидая атаки, но ее не произошло. Он присел на одно колено, медленно снял и расстегнул рюкзак, и принялся выкладывать перед собой то что в нем было. — Вот не надо так сильно бояться. Право, твоего адреналина хватит, чтобы запустить мертвое сердце самого Черного сталкера, если ты знаешь, кто это, — скучающе произнес Стах и с интересом уставился на банку сгущенки. Глаза у него были удивительно большие и бездонно черные, а лицо узкое, по-старчески морщинистое. — Вот это уже другое дело. За это я готов перетерпеть идущий от тебя запах страха. — А Черный существует? — Живым не нужно встречаться с мертвецами, — размыто ответил излом. Увидев среди разложенных перед ним предметов маленький пакетик яблочного повидла из ИРП, Стах просиял, ухватил его, сплюнул откушенный уголок и с наслаждением к нему присосался. — Значит, за побег срок трижды накидывали. Еще и сопротивление при аресте. И стоило оно того? Излом уронил повидло и взглянул на наколки на своей руке. — Знаки прошлой жизни, которая привела меня сюда и сделала подопытным. Я не помню за что отбывал срок. У меня отняли большую часть памяти. На теле есть еще знаки. Я был бы очень признателен, если бы ты их прочел. — Сначала помоги нам, а потом, я, так и быть, прочту твои «знаки». Те, которые смогу, — уточнил Килька. Он не знал, откуда в нем взялась эта наглость, но он, сам того не желая, сумел заинтриговать излома. Уголек надежды в его сердце запылал ярче. Их шансы дожить до утра увеличились.