Эскапизм

      Леви не боится смерти. Ему не страшно встречаться с ней лицом к лицу, когда он кружит вокруг титанов, чуть ли не падая в ее объятия. Аккерманам не свойственно бояться чего-либо или кого-либо. Им не свойственно проявлять бурные эмоции. Им не свойственно ослушиваться хозяев.       А что случается с ними, когда хозяин умирает? Свобода? Можно лежать на траве, на полях одной из ферм королевы, мерно вдыхая свежий воздух. Не беспокоясь о том, что происходит с ним, в опасности ли он. Леви судорожно вдыхал и выдыхал влажный утренний воздух в поле, полном душистых цветов. Уже как 2 недели, один. "Все наладится!" — бодро говорила Ханджи, хлопая Аккермана по плечу. Но он так не думал.       Эрвин оставил после себя множество смертей, недоконченные отчёты, кучу своего, Смитовского хлама и глубокий, незаживающий след в душе Леви. Было не сложно понять, что без Смерти эта решающая битва не обойдется. Она любила наблюдать за разведчиками, обнимать их и даже танцевать. Вот только многие неумело выполняли свои партии, из-за чего танец и, собственно, их жизни, обрывались. По сути, лишь 3 человека хорошо ладили со Смертью. Леви испытывал отвращение от нее, во время танца пытался избегать лишних движений, не горя желанием почувствовать холодные пальцы на своей шее, но с гордостью держал осанку и смотрел прямо в глаза. Ханджи же буквально с первых секунд кидалась ей на шею, просила подождать, отсрочить конец танца на неопределенный срок до того момента, как она найдет какого-нибудь необычного титана. А Эрвин встречал Смерть как старого друга - ему было спокойно в ее присутствии и Смит каждый раз спокойно, не спеша танцевал, а после просил хоть краем глаза увидеть ее - Свободу, недоступную и редко появляющуюся на вылазках. При жизни он только и грезил о ней, представляя светлое будущее. Любил ли Эрвин ее больше, чем Леви и Ханджи вместе взятых? Да. Было бы хорошо думать, что когда он умирал, то обрёл спокойствие и наконец смог увидеть ее.       Старые документы, одежда, тетради и книги - все это было не нужно никому. После того, как Эрвин погиб, Ханджи и Леви стали думать над тем, что же делать с оставшимися вещами командора. Вообще, было бы хорошо запрятать их в какой-нибудь старый, пыльный подвал, чтобы лишний раз не вспоминать о ужасной участи, постигшей Эрвина, но и предложение сжечь их было не менее привлекательным. Однако, подумав, Леви настоял на том, чтобы засунуть эти вещи в коробки и убрать куда подальше. Странное чувство в груди заставило его сохранить хоть что-то от Смита и также заставило вызваться самому упаковать их. Бережно перебирая вещи, Леви старался ни на что особо не обращать внимания. Лишняя трата нервов и времени ему не нужна - все сложить, все доставить и спрятать, спрятать подальше от глаз. Больше никаких загадок и странных вещей, черт возьми, в его жизни и так полно всего этого добра - ему хватает подвала Эрена, да что уж там, самого Эрена хватает. Главное, не наткнуться на что-либо, что возможно могло бы послужить знаком, оставшимся следом от Эрвина, который тот оставил перед роковой вылазкой. Для него.       Когда с одеждой и прочим тряпьем было покончено, Леви принялся за многочисленные сундуки прошлого командора, хранившиеся в старой кладовке - в них были осторожно уложены тетрадки и прочие бумаги, оставшиеся ещё со времён динозавров. С этим нужно было поаккуратнее - мало ли что, вдруг потом его заметки понадобятся Развед-корпусу. Он вынул все и разложил на полу - чистолюбие и перфекционизм четко диктовали ему о том, что надо разложить их по времени создания. К удивлению, в тех сундуках были тетради и записные книжки со школы. Взяв одну особенно растрепанную тетрадь, Леви приоткрыл ее - читать чужие записи плохо, но кто ему сейчас помешает? Вообще-то, в обычной обстановке он никогда бы не открыл это. Эта обстановка - точно не из таких. Пожелтевшие страницы приятно прохрустели под тонкими пальцами Леви, показав ему детские записи. "10 октября, 806 год. Сегодня мы с отцом поехали за стену Сину. Там мы гуляли по большим фруктовым садам аристократов, а затем поехали на одну из ферм Короля Рейсса. На ферме весело - там много животных и детей моего возраста. Отец катал меня на лошади. Все люди были хорошо настроены по отношению к нам. Папа говорит, что ему доступны эти привилегии благодаря его уму и востребованности. Я хочу быть таким же умным и полезным, как он. Скоро моего папу переведут в большую школу за стеной Роза. Мама не поедет с нами, она останется в больнице. Вот бы она поскорей выздоровела."       Леви дочитал до конца и прикрыл тетрадку. Слова, написанные с большим усердием, так и стучали в голове. Легкая, быстро написанная заметка, передавшая море детских впечатлений, поделилась своей беззаботностью и с Аккерманом. Он глубоко вздохнул и снова открыл ее, перечитал. Чуть дрожащими руками отложил на пол, закрыл глаза. - Нравится? - маленький Эрвин подобрал свою тетрадь и ткнул ею в Леви, заглядывая в лицо, - хочешь ещё прочитать?       8-летний Смит робко наклонил голову, ожидая ответа. Такой открытый и невинный. Как настоящий. Его присутствие ощущалось как никогда реально. Леви судорожно вздохнул, но глаз так и не открыл. Между тем, Эрвин все ещё держал на вытянутых руках тетрадь, хлопая маленькими глазками. - Иди сюда, - мальчик подошёл к своей большой кровати, заправленной Аккерманом и похлопал рядом с собой, призывая своего читателя сесть.       Леви резко открыл глаза и встал, повинуясь Эрвину. Он и раньше, когда ещё был жив, звал его к себе в кровать, садившись также и хлопая рядом с собой. - Читай дальше, - маленькая ручка протянула тетрадь с пожелтевшими страницами. Эрвин слегка улыбнулся, почувствовав радость от того, что кому-то понравилась его писанина, - не отказывайся, пожалуйста.        И Леви, максимально аккуратно взяв заметки мальчика, стал читать дальше.