Слабости

      С одной стороны, Дофламинго нравилась раскрепощенность, перерастающая в откровенное бесстыдство, Ло в постели, в сексе. Ему и правда нравилось заниматься с ним сексом в любых позициях на всевозможных и невозможных без некоторых манипуляций с пространством поверхностях. Нравилось смотреть, как парень с плохо скрываемым и скрываемым только из-за природной вредности удовольствием скачет на его члене. Но все же огромная тяга к разрушению и подавлению вынуждала Дофламинго искать такую слабость Ло, от который он будет стыдливо открещиваться, изворачиваться, сопротивляться, и давить на неё снова и снова, пока горделивый малец не окажется полностью в его власти, смущённый, пристыженный и до неприличия довольный. И он нашёл эту слабость.       Ло недоумевал, какого черта! Присутствие языка на любой своей части тела, включая губы, уши, шею, бедра и половые органы – эрогенные зоны, он принимал спокойно, наслаждался ими. Однако, стоило языку Дофламинго очертить колечко ануса, как Ло покрывался нелепыми мурашками. А нелепыми они были от того, что и во время поцелуев, и во время минета, и во время секса, и во время других ласк он покрывался ровно такими же мурашками, однако не испытывал и доли того смущения, когда Дофламинго устраивался между его расставленных ног, раздвигал ягодицы и целовал. Возможно, смущался он из-за того, что физиологически это не должно быть настолько же приятно, как тот же минет, но почему-то было, и это было невыносимо. А Дофламинго слишком быстро раскусил его слабость и беззастенчиво пользовался ею, посему теперь ни одна из близостей не проходила без предварительного долгого и мучительно приятного «поцелуя».       Но даже этого было мало.       Ло обхватил Доффи трижды: руками за шею, ногами за поясницу и судорожно сокращающимися мышцами за член – двигался навстречу размашистым движениям бёдер. Мужчина целовал его глубоко, жарко: язык ловко извивался между рядами зубов, ловил каждый судорожный стон и будто бы выбивал весь воздух из груди. Парень уже был на грани, отчаянно цепляясь пальцами за шею и плечи, оставляя яркие красные пятна на коже партнёра и насаживаясь на его член всё чаще и беспорядочнее – разрушая размеренный ритм. Дофламинго сильнее перехватил его за задницу, желая либо удержать беспорядочное движение, либо внести ещё больше хаоса в их близость, но определенно для того, чтобы на бледных, не тронутых загаром ягодицах партнёра отпечатались различимые следы его пальцев. А затем мужчина втянул свой невозможный язык обратно в свой невозможный рот и укусил без того растерзанные долгими ласками губы.       Ло кончил грязно, быстро, шумно, после чего абсолютно беззастенчиво и нагло развалился на королевской постели как на своей собственной с блаженной улыбкой на лице. И Дофламинго ужасно нравился такой Ло: взъерошенный, рассеянный, счастливый и безмерно довольный. Настолько нравился, что развязка застала его тут же, подгоняемая посторгазменным сокращением мышц любовника. Только этого было недостаточно. Дофламинго – жадный человек, ему недостаточно одного физического наслаждения, ему хочется всего и сразу.       Мужчина легко вырвался из переплетения длинных (не таких уж и длинных для него) конечностей и медленно отстранился, не встретив какого-либо сопротивления от инертного Ло. Он усмехнулся и опустился между ног парня, надавливая пальцами на растраханную дырку, из которой тут же вытекло ещё немного его семени, любуясь этим.       Ло судорожно вздрогнул, но только приоткрыл глаза и попытался найти расфокусированным взглядом партнёра:       – Что ты?.. – вопрос застрял у него в горле, так и не появившись на свет, когда Дофламинго подхватил его за поясницу и плотоядно облизнулся.       От былой только что наступившей нирваны не осталось ни следа: едва успокоившееся сердце вновь забилось в бешеном ритме, пытаясь вырваться из грудной клетки и не участвовать в данном безобразии; глаза расширились, не веря в происходящее; рот так и остался открыт в онемении. Ло испытал острое желание совершить что-то такое, что могло остановить этого психа, но всё, что он мог – это беззвучно открывать рот, выражая протест только жалостливым взглядом, который, вопреки предназначению, только распалял в Доффи азарт. А потом мужчина закинул его левую ногу себе на плечо и провел своим языком протяжную дорожку от поясницы до яичек, лишь дразня отверстие.       Каждая клеточка Ло с макушки до пяток напряглась, он набрал в лёгкие воздух и задержал дыхание, будто перед прыжком в пропасть, а затем попытался извернуться, уйти от касания, но мужчина держал его достаточно крепко, делая невозможной любую попытку позорного бегства.       – Не... не надо… – прошептал он и смутился собственного жалкого голоса: он уже знал, что такая мольба не разжалобит, а только распалит азарт этого голодного до чужих страданий мужчины. Как хищник он пьянел от ощущения беспомощности своей жертвы и сгорал от желания если не вонзить зубы в дрожащую плоть, так насладиться её дрожью.       Дофламинго отстранился, наклонил голову, прижимаясь щекой к нежной коже бедра и вглядываясь в покрасневшие лицо любовника, чтобы к своему глубочайшему удовольствию увидеть всю бурю понимания и нарастающей паники. Он нарочно медленно облизнулся, задевая внутреннюю сторону бедра, тем самым откровенно дразнил, улавливая каждую промелькнувшую тень на лице Ло:       – Но ты такой вкусный, малыш, – сказал – поразил уязвимое место словами – и прильнул обратно: губами к заднице, едва проникая кончиком языка внутрь, и Трафальгар прикусил губы, чтобы смолчать.       Ло знал, что Дофламинго всего лишь возбуждал дразнил его и сам процесс, скорее всего, не вызывал и десятой доли удовлетворения, что изображает перед ним мужчина, но это знание ничуть не помогало выдержать провокацию. Парень понимал, что своим поведением только распаляет Дофламинго издеваться над ним снова и снова, но ничего не мог поделать со своим желанием спрятаться со стыда – он закрыл лицо в сгибах локтей.       Не видеть Доффи в этот момент было единственным спасением, не давать Доффи увидеть себя в этот момент было необходимо, чтобы сохранить остатки гордости. А Доффи все равно видел очаровательные красные уши, слышал прекрасные сиплые задушенные полустоны-полувздохи, чувствовал желанную дрожь и каждое сокращение мышц после его действий. Видел и наслаждался видом всегда гордого, холодного и отстраненного Ло, который сейчас плавился от удовольствия и ненавидел себя за это. Лучшее зрелище.       Совершенно невыносимый человек, для которого нет ничего лучше, чем сломить волю своего партнёра – ничего другого от Дофламинго ожидать не стоило. Ему уже было недостаточно подразнить парня перед сексом – слишком просто, слишком неинтересно: его стыд стирался не менее яркими эмоциями близости, и Ло совсем несложно изображать, что ничего не случилось, что это вовсе не он полчаса назад расцарапал себе ладони до крови, чтобы сдержать позорные крики от римминга, которые ему точно припомнили после. Сейчас же у него не получилось бы притвориться, будто ничего не происходило. Сейчас впечатления не получится смазать и замолчать неугодную тему – избегать и увиливать.       Можно было бы сдаться и разодрать не руки и простынь – горло, ведь он и так уже безвольно позволял Дофламинго раскладывать свое тело так, как ему удобно, делать то, что ему придет в голову, но Ло держался за остатки гордости как за собственную жизнь и молчал. Будто бы это что-то могло изменить. Будто это могло бы обмануть.       Он кончил бурно, будто это не был его третий или четвертый раз подряд, и в судороге изогнулся до хруста в позвонках. Если бы Ло открыл глаза и посмотрел на это невыносимое исчадие ада, что по какому-то невообразимому стечению обстоятельств стало его любовником, то он бы увидел, что его сперма по большей части попала на светлые взъерошенные волосы. Наверное, он бы нашёл это уморительным и не смог бы промолчать: мгновенная расправа за ужасные вещи, что творит с ним Дофламинго, моментальная карма. Но он не открыл глаза, не видел этого и сказал совершенно другие слова:       – Ты ужасен, – после ошеломляющего неправильного удовольствия ему хотелось сжаться в маленький ничтожный комочек, коем он себя ощущал в данный момент, и исчезнуть: провалиться сквозь землю или другое дерьмо в этом роде. Дерьмо… Ло перевернулся на бок, пряча лицо в подушку.       Естественно, его желания не были осуществлены, а вместо этого Доффи улегся рядом и в свойственной для себя манере нагло разрушал любые предпосылки такта:       – Твои действия не соответствуют словам, сладкий, – мужчина рассмеялся и уткнулся носом во взмокшую шею парня.       Над ним просто издевались, и Ло, подвластный эмоциям, ударил локтем назад, целясь в живот Дофламинго, но тот перехватил его руку и переплел их пальцы. Тогда парень оторвал лицо, чтобы обернуться и посмотреть на пойманную руку, и угодил в новую ловушку: поцелуй. Доффи смял его губы с потрясающей самоотдачей, так что он даже не подумал оставить такое рвение без ответа, приводя партнёра в восторг. И, на самом деле, это было хорошо. Отвратительно, конечно, потому что Ло ни на секунду не выкидывал из головы воспоминания о пережитом, но слишком хорошо, чтобы оставаться безучастным.       И стоило мужчине открыть рот не для поцелуя, Ло резко пожалел, что нельзя было целоваться вечность. Язык Доффи прекрасно подходит для… поцелуев, но не для разговоров – в разговорах он просто отвратителен, потому так и хочется его – язык – оторвать:       – Ты такой милый когда смущаешься, – произнёс чересчур довольный Дофламинго, вызывая у Ло приступ праведного гнева. Он ничуть не милый!       Он повернулся к Доффи всем корпусом и, кривя распухшую губу, с внушительными паузами между словами сказал:       – Пошёл. К. Черту.       Но Дофламинго его явно не слушал, пребывая на какой-то своей особой частоте: он часто так делал, когда… да почти всегда. Иногда даже складывалось обманчивое впечатление, что мужчина его даже не слышал, и Ло успевал наговорить всякого, чего точно не стоило. Вот и сейчас он полностью проигнорировал слова парня, продолжая говорить о своём:       – Мне очень нравится, – заявил он и довольный притянул любовника к себе поближе, что-то мурча себе под нос.       – Плевать, – Трафальгар перевернулся обратно, всем своим видом демонстрируя, что ему на самом деле плевать, чтобы нельзя было заподозрить, что ему не плевать. И в этом положении можно было обдумать план мести, поскольку такое издевательство прощать было нельзя. Он думал, что должна же быть у Дофламинго такая слабость, которую он совсем не хочет демонстрировать, и он обязан её найти.       Тем временем Доффи принялся целовать свою небольшую слабость в шею, ухо, плечо, скулу – совсем беспорядочно, как придётся, – мириться. Да, дующийся Ло был тоже вполне забавным, но только сейчас это помешает продолжению развлечений.