Девушки, звёзды

Она не представляет собой ничего интересного. Взгляд скользит по ней, не останавливаясь: слишком широкие плечи, тугие хвостики по бокам головы, блестящая кромка зубов. Катышки помады и чуть смазанный край, в самом углу; неожиданно жёсткая линия рта. Странная девушка. Сакамото не может перестать смотреть в её сторону. И всё равно упускает момент, когда она исчезает в толпе. Жарко; он оттягивает шарф и приспускает очки пониже. Лиловое освещение скрадывает цвета, традиционные инструменты, смешанные с хип-хоп битами, выворачивают наружу искусственность и аутентичность. Сакамото залпом допивает то, что налито в бокале, и встаёт. Пол чуть подрагивает от басов; вокруг смеются, а девушки с синеватой щетиной скромно прикрывают губы расписанными веерами. Голова идёт кругом; а может быть – помещение, когда жёсткая рука, подцепив за локоть, влечёт его в темноту. – Иди-ка за мной. У неё хриплый и не женственный голос, вот что первым он отмечает. Совсем не девчачий, без высоких ноток и слащавых оборотов. Они оказываются в подсобке; свет вспыхивает медленно и неохотно, тоже тусклый, грязно-розовый, жёлтый. Сакамото пихают к стене, но он выворачивается и сам отступает на шаг. – Ты красивая, – говорит он, хотя сказать собирался совсем не это. "За меня дадут выкуп", может быть. Или "на органы меня продать не удастся, они у меня не очень, ахаха". Девушка только фыркает и совсем не по-женски почёсывает высокую грудь. – Красотка, само собой. Она подходит ближе, и Сакамото уже не шарахается; но когда открывает рот, на него ложится мозолистая сухая ладонь. – Помолчи лучше, – советует она, рассматривая его, как причудливую бабочку на булавке. Сакамото кожей чувствует её любопытный взгляд. Стрелки на её веках высохли и потрескались, подстёртые тени местами скатались, блёстки ссыпались вниз, на скулы. Она зажимает его в углу в уверенной наглой манере, и Сакамото ведёт. Он представляет, что сказала бы Муцу; наверное, оторвала бы всё начисто, чтобы не влипал в неприятности, но. Она красивая, эта девушка. Такая красивая. – Перестань пялиться, – говорит она грубо и кладёт руку ему на пах, сжимает умело и жёстко, бесцеремонно. Сакамото выгибается, охнув, и нервно частит: – Ай-ай-ай, ахаха, не надо так... – Не придуривайся, – обрывают его. Она мнёт его член и яйца сквозь брюки и наклоняется ближе. У неё дешёвые духи, тревожно-сладкие и очень навязчивые. – Сними очки, – командует она. Пальцы ловко расстёгивают пряжку и пуговицу, костяшки то и дело задевают стояк. – Заводит? – Очень, – выдыхает он, слепо подчиняясь. Ему давно не было так хорошо. Она сдёргивает брюки с трусами на бёдра, притирается ближе, обхватывая дрогнувший член рукой. Липкие от помады губы обводят край челюсти, пальцы, сжавшись в кольцо, с нажимом скользят от головки вниз, к основанию. Ладонь у неё такая грубая и широкая, что обхватывает его почти целиком, хотя на размер он не жалуется. Сакамото ударяется затылком о стену, а она, лизнув открытое горло, царапает зубами кадык. Под веками вспыхивают яркие пятна, член течёт смазкой, от чего звук кожи о кожу сменяется пошлым хлюпаньем. Она вклинивает колено ему между ног, и приспущенные брюки начинают врезаться, что, как перчинку, добавляет в коктейль едва ощутимую боль. Она обхватывает его подбородок, стиснув яйца в безжалостном кулаке. – Смотри на меня. Сакамото, пялившийся на крепкое, жёсткое даже на вид бедро, показавшееся между полами кимоно, послушно переводит взгляд выше. Полная грудь вздымается, когда она дышит; она дышит рвано и быстро, но не теряет контроль. Сакамото сдаётся на её милость. Губы жмутся к губам, и Сакамото слизывает с них катышки дешёвой помады. Язык нагло, бесцеремонно вторгается в рот, трахает каждым движением. Пальцы пережимают член под головкой, и тогда она говорит. – Повернись. Сакамото осоловело моргает. Она чуть отстраняется, шарит у него по карманам, пока не находит квадратик фольги. Тушь, осыпавшаяся на нижнее веко, размокла от пота, а на верхних ресницах дрожат чёрные капли. Она целует его снова и тоже не закрывает глаза. Ни на одном корабле, ни на одной из попадавшихся по пути звёздных баз, с ним не случалось ничего интимнее этого. Сакамото не успевает среагировать, когда его цепко берут за плечо и поворачивают. Стена холодит лоб, а затылок обжигает дыхание. Она прижимается к спине, возится, задирая полы кимоно. Сакамото оглядывается через плечо, но видит только яркую ткань, белую кожу и широкие плечи. Шуршит фольга, и к бедру прижимается горячее, совершенно не женское. – Вот чёрт, – бормочет Сакамото и коротко, нервно смеётся. – Не дёргайся, придурок, – говорит она. – А лучше расслабься. Смазки на резинке едва хватает, и края входа саднит. Сакамото шипит сквозь сжатые зубы, прогибается в пояснице. Широкая мозолистая ладонь, всё ещё влажная, оттягивает ягодицу. Она целует его в загривок липко и мокро, так жадно. Дрожь накатывает волнами, пока его натягивают на член – безжалостно, но осторожно. Ноги подкашиваются, и рука забирается под рубашку. Густые волоски на предплечье щекочут живот. Сакамото ловит приоткрытым ртом воздух. Слишком сильно и хорошо. Он подаётся бёдрами навстречу; раньше, чем следовало. – Совсем дурной, – шепчет она неодобрительно, сорвано. Прикусывает шею, край уха, зарывается лицом между лопаток. Они движутся в унисон, то и дело сбиваясь с ритма; зубы скользят по коже, ногти царапаются, вминаются лунками. Лампы мигают, перед глазами клубится цветной яркий туман, в котором каждый толчок как белая вспышка. Сакамото стонет сквозь зубы и задыхается. Ладонь с его живота спускается на член, каменно-твёрдый, совсем мокрый от смазки, и Сакамото видит звёзды – так явно, так близко, ближе, чем с палубы корабля. – Тацума, – говорит она, и теперь, без мягкого алкогольного облака, без запредельного возбуждения, он наконец узнаёт этот голос, тело и руки. – Хаха, – смеётся он совершенно невесело. – Привет, Кинтоки. Гинтоки фыркает, пополам недовольно и едко. – Сегодня Паако. А ты совсем без мозгов, – отзывается он ворчливо-тревожно. Медленно отстраняется и тянется вбок, подцепляя коробку салфеток, впихивает половину ему. Сакамото неловко поддёргивает брюки и разворачивается, упираясь лопатками в стену. Теперь он видит: сквозь хвостики, сквозь помаду, сквозь тени, сквозь женское кимоно и ненастоящую мягкую грудь. Опавший член болтается между складок раздвинутой ткани, явно натёртый и яркий. Сакамото выдыхает – прерывисто – и забывает любые слова.. – Перестань так смотреть, – говорит Гинтоки и облизывает пересохшие губы. – Давай ты потом мне всё выскажешь, – предлагает Сакамото, неловко улыбается краем рта. Гинтоки переступает с ноги на ногу, и ткань вновь сползает, открывая белые курчавые волосы внизу его живота. – Да ты совсем отъехал, – присвистывает Гинтоки и запинается. Сакамото не знает, что выражает его лицо, но догадывается. – Что, так нравлюсь? – Если бы я не кончил три минуты назад... Гинтоки пялится на него с притворной обидой, но сам по шажочку подступает всё ближе. – Это всё из-за тряпок, да? И из-за косметики? А сам по себе Гин-сан... – Хочу тебя, – бормочет Сакамото, гладя его бедро, твёрдое, влажное от испарины. – И звёзды, Кинтоки. Подаришь мне звёзды? – Я же мастер на все руки, – сварливо отзывается тот и предупреждает: – Но спрошу втридорога. И Сакамото смеётся.