Нечисть средней полосы

      С кухонной полки, на которой сидел Трофимыч, болтая ногами в удобных домашних валенках, отлично просматривался кусок двора. Подсевший на солнце сугроб с посеревшим боком. Покосившийся низкий деревянный забор-штакетник, бывший году эдак в 1986-м сочно-зелёного цвета. Яркие грозди прошлогодней рябины, которые повадились клевать шустрые синицы. Хороший такой двор, где давно ничего не менялось, что особо сердце домового тешило. А то вон, хозяйка ящик свой громкоговорящий как включит, так через раз бегает на кухню капли вонючие в стакан считать: раз, два, три… Лучше бы чаю с мятой выпила, да с вареньем облепиховым, что из деревни передали, ящик свой выключив. Там же всё время что-то происходит, суета сплошная! Страсти и ужасы. А кричат! Дерутся даже, пьфу, срамота. Хотя солнце за окном припекает, и кот под забором по-мартовски орёт, душу Трофимычу тревожит. А всё сосед баламут, Асмодий. Вот заладил же через день наведываться и твердить настырно: «Совсем ты тута, Трофимыч, мхом покрылся. Грибами порастёшь вскорости! Вышел бы ты наружу — весна ж на пороге. Заря новой жизни, понимаешь!» Ну, Асмодию по чину положено подбивать на всякое, каверзничать да лиходеить. Потому как анчутка он — мелкий бес, проказник зловредный. Росту в нём вершка четыре, сам чёрен и шерстист везде, окромя головы, которая лысая. Хлебом его не корми, дай только всех перессорить, лбами столкнуть, а то и похлеще что, аж до смертоубийства. В дом Асмодий перебрался из бани — стояла рядом с домом, отдельным таким строеньицем. Ходили туда работники после смены, да и жильцы, когда воду горячую отключали. На дверях вахтёрша сидела, плату собирала, а внутри уж банщик шайки выдавал да веники. Вот там и обитал Асмодий, хватал народ за мокрые ноги из-под лавки, отчего люди падали, синяки-шишки набивали. Напугать мог, криками истошными, ежели кто припозднился, мылся в одиночестве. Хвастался, что раз у одного голого бедолаги сердце стало, от эдаких воплей. А как баню снесли, потому как настал прогресс и душевые кабины в квартирах, то перебрался анчутка в дом. Квартиру себе облюбовал не абы какую, а с вампирами. Древний там за главного у них, плюс несколько помоложе есть, годов по сто. Ну дык, никто иной с ним и не ужился бы — люди, те существа пугливые. Трофимыча же ещё батюшка хозяйки нынешней в сапоге из деревни привёз. Покланялся у порога, всё как положено. Пожалте, мол, в новое жилище. А сейчас никто и не вспомнит лишний раз, уж не говоря об угощении. Вещи только если найти не могут, то сразу: это домовой балует, не иначе. А как с вами по-другому? Вам волю дай, вы и здороваться промеж собой перестанете, так и станете ходить, в брякалки свои уткнувшись, пока лбами не стукнетесь. Вздохнул Трофимыч. А хорошо ведь за окном-то. Кот вон, Васька, с ухом драным, об забор башкой трётся, тот аж ходуром ходит весь. Как бы не завалил. Выйти, что ли? Наружу. Натянул Трофимыч шапку-ушанку за ухи поглубже. Безрукавку запахнул, дёрнул шпингалет на раме оконной. Хорошая вполне рама, берёзовая. Лет двадцать послужит ещё, особенно если покрасить. А то приехал сын хозяйский, давай жужжать: новые окна ставить надо, пластиковые, удобные. Зачем? Деньги только тратить. Свалил с досады тогда горшок с бегонией гостю на голову. Самому потом стыдно было, что не сдержался. Воздух за окном оказался прохладный, но густой, пахучий. И не сказать, чтоб сильно приятно пахло — кот, видать, шельмец, забор пометил. Только хотел Трофимыч окно притворить, как оскользнулся на металлическом карнизе, руками взмахнул, да и вниз съехал. Аккурат в сугроб подтаявший аж по плечи угодил. Да если б просто в снег! По запаху если судить, как раз в то, что после — как снег по весне сойдёт, остаётся. Кучками такими. Вот же Асмодий. Ну и удружил. Завлёк дурака старого, — выгребал из сугроба мелким брассом домовой. — А я и повёлся. Пока на дорожку выбрался, пока валенки об пожухлую прошлогоднюю траву оттёр, аж упрел весь. А это ведь теперь через двор надо обойти, по лестнице подняться, к своей-то двери. Эхех, — почесал Трофимыч бороду, кацавейку одёрнул и побрёл помалу. Думал тихим ходом как раз к обеду и добрести, да не так оно случается, как гадается. Выскочил из-за угла пёс Гектор, породы доберман, увидал старика потешного, мелкого, возрадовался. Скорость набрал, язык на бок свесил. Как представил Трофимыч встречу с псом пылкую — хорошо, если только обслюнявит всего, а то ведь ухватит за воротник и станет трепать, как зайца плюшевого — припустил со всех ног. Как валенок потерял, и не заметил. На крыльцо из трёх ступеней птицей заполоханой взлетел, дверь за собой захлопнул и спиной подпёр, отдышаться пытаясь.       — Ну её, Наружу эту! — думал вечером домовой, с шумом втягивая ароматный чай из вишнёвых веток с блюдца. — Дома-то не в пример лучше.