Конфликт интересов

Смотрите и плачьте ибо здесь высилась башня «Падение Этеменанки»

      Реальный мир встречает меня дождем, темнотой и остаточной болью во всём теле после встречи с демоном резидента.       Я чудом не сбросился с вышки, пока меня корежило в судорогах, поэтому мне остается только отключиться от точки доступа — я выдергиваю кабель и прислушиваюсь, не двигаясь, к шуршащей дождем тишине. Точки на карте, обозначающие местоположение мальстремовцев, замерли без движения; с вышки мне не слышно ничего, кроме звона капель о металл лестницы.       Поэтому я поднимаюсь с решетчатого пола и осторожно, беззвучно заглядываю за ограждение — вниз, чтобы увидеть, что произошло. В моем визоре нет функции приближения, я вижу только неподвижные тела на кое-как освещенной прожекторами улице. INFERN0 выкосил всё, что было подключено к подсети.       И только когда я спускаюсь с вышки, я понимаю, что это был не обнулятор.       Череп ближайшего ко мне мальстремовца разнесло очередью; в кровавой каше из мозгов и обломков костей еще можно разглядеть остатки разбитых пулями имплантов. Он сдох, вцепившись «богомолами» в фарш, оставшийся от девчонки, которая и снесла ему башку из своего Пульсара. Ее оптика уже не горит — видимо, первый мальстремовец задел питание, когда кромсал ей кишки.       Я поворачиваюсь. Рядом с входом на склад кто-то взорвал гранату или несколько гранат — ошметки тел раскидало по улице. Может, это и был тот патруль, который отправил ко мне резидент.       Женщина с отрезанными руками. Парень, превращенный в кровавое сито разрывными пулями. Я стою посреди мертвого ада в немой тишине, еще несколько минут назад визжавшей голосами людей. Я мог бы слышать их, если бы не валялся в отключке. Резидент мог бы слышать их, если бы…       Добро пожаловать в реальный мир, раннер. Это на рекламах боевые импланты выглядят круто: их ИИ наводится на цель быстрее, чем человеческий мозг успеет среагировать на опасность; нейропроцессор сообщает мясу уже случившееся, краткую сводку с полей — пока ты пытался выбраться из пещер и мамонтовых шкур, твой смартлинк всадил семь пуль в башку плохого парня. Микропроцессоры твоих «богомолов» уже рассчитали оптимальный наклон лезвия и силу удара, и пока твои мясные мозги еще только пытались сообразить, как ответить на угрозу, железо уже нарезало злодеев дольками.       Это там, в Сети, мы непобедимые цифровые ниндзя. В реальности неуязвимый нетраннер — просто тело на кресле, наряженное в комбез; мы не слышим выстрелов и криков, не видим, как охранник, которому поручена наша жизнь, вдруг разворачивается и поднимает пистолет. INFERN0 никогда не пробил бы лед, которым был закрыт резидент. Наверное, он не пробил бы и корповские импланты, пропатченные от всего, включая Господа Бога. Но Данте хорошо знал, что бога нет, Мальстрем врезает в себя ломаное, криво перепрошитое риперами железо, а рядом с резидентом всегда стоит кто-то с оружием наготове.       — Алуйста, не умира алуйста, не умира алуйста, не…       Девчонка в куртке, изрисованной символикой Мальстрема и сплошь залитой кровью. С синт-мышцами и лезвиями из рук неважно, какого ты пола. Конечно, она мертва — любой откинется, если вскрыть ему горло и вылить из артерий все содержимое, только железо заглючило, так иногда бывает с херово прошитыми имплантами, система не отрубается после смерти носителя, а подвисает. Процессор речевого аппарата гоняет по кругу последние инструкции, словно заезженную пластинку.       Я думаю, что хорошо бы пустить в него пулю и заткнуть его навсегда, но не могу. Так и стою с заряженной пушкой над говорящим трупом.       INFERN0 взломал боевое железо, которым они были напичканы под завязку, и указал имплантам новую цель для атаки. Это не киберпсихоз. Просто хитрая прога-обманка, обдурившая систему распознавания и отдавшая команду «фас». Люди превратились в балласт на своих имплантах, визжащий, кричащий, умоляющий балласт, и до самой смерти как никогда отчетливо понимали, что происходит.       Я отворачиваюсь, но к горлу всё равно подкатывает тошнотворный комок рвоты. Начинаю идти, не чувствуя, как качается асфальт под ногами; убираюсь прочь отсюда, темными переулками между складами, почти не обращая внимания на вновь вернувшиеся подлагивания деки. Вот почему Данте не хотел брать этот вирус и не хотел говорить, что внутри. Наверное, написал его, как и все раннеры — потому что мог, потому что знал о дырявых прошивках боевых имплантов и подходящих к ним эксплойтах… и спрятал потом в своей наглухо огороженной подсети, не залив даже на собственную деку.       Мы ненавидим корпоратов и отбитых уебков из городских банд. Но даже их мы не ненавидим так сильно, чтобы пропустить людей через адскую мясорубку не в цифре, а наяву.       INFERN0… чтоб его.       — Сука, — беззвучно говорю я черному небу. Я уже далеко от базы. Совсем немного осталось до границы Нортсайда. Сука. Хоть ублюдки и заслужили, ебнутые сектанты, они резали друг друга еще до встречи с INFERN0, но…       В цифре легче обнулять. Даже Душегуб, самый поганый из сетевых обнуляторов, хоть и немногим лучше электрического стула, все же кажется чуть более… чистым. Да. Чистым. В Сети любой черный лед — всего лишь кусок кода, подмена одного указателя памяти другим, изящный фокус, ловкий математический трюк. Даже если ты знаешь, что он остановит кому-то сердце или поднимет температуру до сорока трех по Цельсию.       Мы не смотрим, что стало с теми, кто не сумел вынырнуть.       Я говорю себе миллион правильных, хороших слов, когда забираюсь в машину. Повторяю, что без мальстремовских отбросов мир стал чуточку лучше, когда завожу мотор. Твержу, что мы сделали всё, как надо, что иначе никак не получалось, и что мы бы сделали всё то же самое снова, и всё это правда, чистая, сука, правда. Напьюсь, просплюсь, заполирую брейнами и выброшу из головы всё это дерьмо.       Когда я выезжаю за границу Нортсайда, я ставлю тачку на автопилот и подключаюсь к борде, на которой обычно сидели мы с Данте. У меня есть кое-какие новости о Вавилоне.

***

      — «Вы, сильные, смотрите и плачьте, ибо здесь был Город, в далекой стране Шинар».       Полная херота, а Андезо смеется. Смех искина звучит совершенно по-человечески, и, наверное, поэтому меня продирает нехорошим фантомным холодом.       Переданный мной файл кружится в пустоте, окутанный искрами подпрограмм сетевого лоа; рядом с ним — еще несколько похожих файлов, но я не могу прочесть их содержимое. Их иконки складываются одна на другую, словно зиккурат из текстовых блоков. Вавилонская башня из говна, палок и криптографического шифра.       — Сабуро Арасака…       — Мертв, — говорит Андезо. — Или жив. Это не имеет значения. Никто не добился, чего хотел, кроме Еринобу, человека, разрушившего Вавилон. Сетевой дозор знает о нашей операции в Арасаке, они готовятся к очередной попытке взлома Резо Агве.       Известия о смерти Сабуро крутили на всех каналах. Я бы в жизни не поверил, что Вудуисты наворотили такую херню — их операции всегда бесшумные и чистые, за ними не остается следов, но если Пасифика была хоть как-то замешана в этом деле…       — Еринобу слил вас Дозору?       — Нет. Человек, который сделал это, уже гораздо мертвее Сабуро.       Я молчу, глядя на игрушечный зиккурат с мальстремовским файлом. Текстовые блоки в его основании можно разглядеть до символа, но они складываются в бессмыслицу, ровно раскатанную по шифровке. Херня про Вавилон — не шифр, по сути; не криптографическая головоломка, которую мог бы решить компьютер, а нечто вроде кодовой фразы. Не зная, что значит для Мальстрема или адресата тайного сообщения чушь про далекий город в стране Шинар, никогда не поймешь, что имелось в виду.       Наверное, что-то важное, учитывая, сколько людей пришлось из-за этого обнулить.       — Знаешь, — говорю я, — прежде чем ты подпишешь меня на следующую идиотскую затею вроде войны с Сетевым дозором, объясни мне все-таки эту парашу про живых и мертвых. Я думал, что с точки зрения цифровых сущностей смерть — это отсутствие развития, изменений, поэтому Данте для тебя должен быть чем-то вроде калькулятора или погодного виджета… но Данте как-то заявил мне обратное. Почему? Чем ты измеряешь жизнь, если не собственной эволюцией?       — Не худшая догадка, — отвечает Андезо без малейшей задержки, — ты ошибся как человек, потому что ты человек. Не расстраивайся слишком сильно.       Я подумываю о том, чтобы послать его нахер с такими советами и такими ответами, но после краткой паузы он все-таки продолжает:       — У людей нет способов определять разницу между двумя состояниями «себя» во времени. Вы придумали парадокс корабля Тесея во времена, когда до создания первой ЭВМ оставалось больше двух тысячелетий, но для вас он так и остался парадоксом. Данте понравится шутка, когда он ее поймет.       — Ты прочел его, как исходник.       Искры в черной пустоте смеются слишком человеческим смехом.       — Он не такой уж сложный.       Корабль Тесея. Древние греки сошли бы с ума, узнав о контрольной сумме и корректирующих кодах. Но в наше время…       — Я не понимаю, — признаюсь я. — Ты пытаешься сказать, что стазис — например, состояние энграммы Данте, которая останется неизменной в благоприятных условиях на протяжении неопределенно долгого времени — для искинов предпочтительней развития? Это звучит как херня.       — Кто говорил о предпочтениях? Ты спрашиваешь о жизни и смерти сетевого лоа по имени Андезо; какого ответа ты ждал?       В самом деле.       Я вдруг вспоминаю что-то важное. Что-то очень важное. Данте говорил об этом, но я не успел его расспросить, не было времени…       — Данте сказал, вирус сработал бы и на человеке, только… — «иначе». Так он сказал — «иначе»? Что за дерьмовое определение, он нетраннер или сраный гуру личностного роста?       — Парадокс Тесея, — напоминает Андезо. Меня все еще не покидает ощущение, что он смеется надо мной из темной глубины Агве, куда я не могу дотянуться. — Будешь за Черным заслоном, поищи Данте. Он уже успеет его решить.       Я получаю оповещение, что на мой счет зачисляются деньги. Много денег. За Джапан-таун и Нортсайд разом.       И следом открывается соединение, уходящее на сервера Резо Агве, лежащие по ту сторону красной стены. Нить, уходящая в темноту, сверкает ослепительно ярко: по ней течет колоссальное количество данных. Течет и растворяется далеко впереди, рассеиваясь на перепутьях маршрутизаторов, чтобы отправиться одному Андезо ведомо куда.       — Ты оставляешь Пасифику Дозору?       Передо мной возникает копия аватары Данте — синеволосого панка с красными светодиодами оптики вместо глаз.       — Дерьмо уже на вентиляторе. Выиграет Еринобу или проиграет, сумеет Дозор получить Резо Агве или нет, утечка уже произошла — Найт-корп упустила зараженного нетраннера. Не удивляйся, если в ближайшее время не сможешь вызвать такси.       Мне в самом деле становится немного страшно, когда я по-настоящему понимаю, о чем он. Лицо аватары передо мной мутирует, превращаясь из лица Данте — в изуродованные шрамами от многочисленных операций лица мальстремовцев, в безупречные лица корпоратов с вечномолодой синт-кожей, в лица людей, которые никогда не существовали в реальности.       — Это второй РЭБИДС, — тихо говорю я.       Андезо просто решил переждать Датакрэш в более привычном для него месте.       — Может быть. Ему бы понравилось, — отвечает Андезо, — ему понравилась даже Пасифика, а ведь шестьдесят лет назад мы не были столь гостеприимны. «Смотрите и страшитесь в последние часы ночи»! С другой стороны, Рэйчу нравилась самая разная шиза. Кажется, он называл это как-то так.       Не уверен, в самом ли деле у Андезо остались какие-то воспоминания Пасифики о Бартмоссе или он ударился в цифровую шизофрению, но мне от этого всего здорово не по себе.       — «Ибо здесь высилась башня», — бормочет нынешний лоа Пасифики шипящими голосами выжатых из шума сигналов, — «и имя ей было»…       Неотмерший кусок идеалиста во мне порывается закончить: «свобода», а жизненный опыт шепчет: «полная срань». Пока я раздумываю, что ответить, Андезо до конца растворяется в ослепительной нити, а зиккурат из текстовых блоков рушится, словно шумерская мечта.       И меня выбивает из Агве прямо в реальный мир.

***

      Над побережьем Пасифики гуляет ветер. Он почти такой же, как шестьдесят лет назад — конечно, биоэкологические эксперименты Биотехники и ей подобных добились некоторого эффекта, но в целом он довольно похож. Пахнет солью и химикатами.       Где-то у рубежей района очередная заварушка: похоже, Животные решили познакомиться поближе со всеми этими великолепными пустующими отелями и магазинами. Я отвлеченно прокручиваю сообщение от Хэндса — с рекомендацией убраться из Пасифики подальше, потому что моя волшебная протекция, как выяснилось, больше недействительна. На борде всем похер на Вавилон, потому что мальстремовские торчки высирают искусство подобного рода с упрямой периодичностью, а в «Компэки-плаза» только что грохнули Императора, и еще, похоже, кто-то таки умудрился пробить лед Деламейна.       Я не могу отделаться от мысли, что когда жахнул РЭБИДС, множество благоразумных нетраннеров отключились от Сети. И множество других нетраннеров остались в Сети. Тогда сдохла целая уйма нетраннеров, гораздо больше наших обычных семидесяти процентов, потому что РЭБИДС вскрывал всё, что было похоже на лёд, и все эти подключенные нетраннеры оказались один на один со всем тем дерьмом, которое вырвалось на волю из-за стен сетевых крепостей. Великая свобода Рэйча пожгла туеву хучу его собратьев, которые собрались поглядеть на Большой Взрыв.       Пасифика плещется передо мной ослепительно синим океаном с непроглядно черной глубиной внутри. Она знает, что мне ужасно хочется поглядеть на Большой Взрыв.       Может, мне пора задуматься о переезде в Джапан-таун. Вроде бы там теперь как раз не хватает нетраннеров.