you matter to me a lot

Единственное, о чём может думать Чон Чонгук — это насколько же чужая улыбка прекрасна. Ким Тэхён похож на солнце. Он правда может обжечь одним лишь своим взглядом, взмахом ресниц. Несмотря на то, что Ким ни разу не посмотрел в ответ, Чонгук всё равно чувствует себя мягким фруктовым сорбетом. Господи, во что бы он превратился, если бы Тэхён хотя бы разок глянул на него в ответ? Чонгук не уверен, но, кажется, тогда бы его бедное невинное сердечко превратилось бы в воздушный шарик и потащило бы несчастное омежье тело под самые небеса. Чон такой дурачок. Он дурак, который пускает слюни на человека такого прекрасного, доброго и изумительного, что иногда накатывают приступы тоски. Чонгук знает, знает, он сам не так уж и плох. Несмотря на то, что внешний вид его базируется на разных вариациях безразмерных футболок, бомберов и брюк-карго, за ним нет-нет, да увязывается какой-нибудь охочий до диковинки альфа, желая приударить. Чонгук, конечно же, ведёт себя в таких случаях как неприступная дива. Иногда даже приходится настойчиво объяснять, почему он не хочет иметь дело с одним конкретным альфой в свои восемнадцать. И самое чудесное то, что Тэхён действует так же. Со своим небесноподобным видом, со своими этими каштановыми волосами, иногда спадающими на лицо мягкими волнами. Со своими невесомыми рубашками, яркими узкими джинсами. Со своим идеальным лицом, глазами, которые занимают его половину, и ресницами, что вполне могут трепетать на ветру. Но Ким тоже отказывает каждому из заигрывающих с ним альф. И Чонгук не должен чувствовать по этому поводу ничего, кроме уважения. Но каждый раз он чувствует надежду. Надежду на то, что это не просто так. Этот день обещал быть одним из самых трудных. Каким обещал быть, таким и стал. Чонгук не любит скопление людей, не любит сгустившийся запах альф и омег. Но у него нет особого выбора, когда старшие классы вывозят на экскурсию в этнографический музей. Время там тянется медленно и скучно, потому что Чонгук любит математику и химию, а не вот это всё. А уж дорога обратно, в полном до отказа автобусе с перевозбуждёнными учениками, кажется ему дорогой в Ад. Впрочем, до тех пор, пока его ноздри не начинают трепетать от нежного запаха персика, приправленного тонкой ноткой ванили. У Чонгука глаза лезут на лоб, когда на периферии зрения оказывается ярко-синий клочок цвета, который является не чем иным, как рубашкой. Господи, Ким Тэхён стоит прямо рядом с ним. Вжался в других учеников и слипся с Чоном, пародируя неловкий сэндвич с прослойкой в виде чонгуковых метаний. «Не смотри», — агрессивно думает тот. «Просто… Просто считай до ста, вот. Давай, неудачник, ты не можешь стать ещё более стрёмным». Чонгуку кажется, что ещё немного и он просто уткнётся носом в чужую грудь. Они с Кимом примерно одного роста, но старший омега всё равно выше на пару сантиметров. Это так волнует воображение, что Чонгук совсем не удивляется, когда чувствует, как же отчаянно багровеют его щёки. А потом его сердце просто подскакивает к горлу, чтобы там и замереть, заткнув дыхательные пути комом. Потому, что справа от его уха происходит что-то странное. Что-то странно-удивительное, ведь мочку омывает тёплый воздух, оседая жаром на открытой части тела. Тэхён… Ким Тэхён его обнюхивает. «О боже мой, о боже, Господи, боже мой», — бьётся о черепную коробку, когда Чон медленно, словно в фильме, поворачивает голову, сталкиваясь носом с Кимом. У Тэхёна светло-карие глаза с крошечными зелёными вспышками на радужке. Веснушки на носу, пухлый изгиб розовых губ. Щёки, на которых стремительно разливается румянец. Чонгук моргает, отводя взгляд в сторону. Его руки, сомкнутые на ручке рюкзака, сжимают материал сильнее. И когда автобус виляет на поворотах, он начинает вспоминать все молитвы, чтобы остаться на ногах и не рухнуть вниз, в толпу, под ноги своего идола. — Ты… — слышит он сквозь вату в ушах. — Хорошо пахнешь. Вот тут, на этом, Чон Чонгук и заканчивается. Его сердце грохочет в груди, пока коленки немеют, заставляя подрагивать и всё тело. Чону очень трудно возобновить зрительный контакт. Но он всё равно заставляет себя поднять взгляд. Хотя бы потому, что ему нужно удостовериться в том, что Тэхён говорит именно о нём. Ему. Когда их глаза сталкиваются, Чонгуку кажется, словно из-под его век брызжут искры. Краснота расползается со щёк ниже, на шею и дальше. — Ты пахнешь как лето, — размыкает губы Ким, говоря шёпотом так тихо, что Чон едва разбирает за всем этим обезьяньим визгом, что звенит вокруг. — Спасибо, — выдавливает он из себя, вздрагивая, когда чей-то локоть въезжает под ребро. — Эй! Поосторожнее там! — молниеносно реагирует Тэхён, грозно нахмурившись, и на этом Чонгук перестаёт быть человеком, растекаясь растаявшей арахисовой пастой в чужих руках, когда Ким, в защитном жесте, притягивает его к себе ближе. Он укладывает подбородок на чужое плечо, крепко смыкая глаза. По телу пробегает дрожь, когда Тэхён начинает вынюхивать его темечко, зарываясь носом в копну тёмных слегка вьющихся волос. — Фу, лесбияночки, — говорит кто-то сбоку. — Рот закрой, — совсем как альфа рычит Тэхён, для верности ещё и оттопыривая средний палец. Чонгук никогда не был настолько смелым. Да, в мечтах он представлял себе то, как они будут ходить, держась за руку, как будут целоваться, воруя внезапные сладкие поцелуи друг у друга. Реальность же такова, что двое омег в таких отношениях считаются как минимум неправильными. — Всё в порядке, светлячок? — спрашивает Тэхён, поглаживая его спину. То тепло, с которым говорит Ким, та нежная интонация заставляют Чонгука потереться щекой о его рубашку. — Да, — в конце концов, отвечает он. А потом мысленно, прямо-таки выпаливает: «Ты такой замечательный. Такой добрый и красивый. Ты мне так нравишься, давай встречаться. Ну, пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста!». — Хорошо, светлячок, — издаёт сдавленный смешок Тэхён, и в этот момент Чонгук понимает, что сказал последнюю парочку фраз вслух.