(Не)Детское развлечение

      Поднявшееся солнце слепило глаза. Антонина… Тоя?       Кто она?       В голове всё смешалось. Тело затекло после нескольких часов под солнцем и шевелилось неохотно. Взгляд метался по местности и споткнулся ровно три раза:       В первый, когда она посмотрела вперёд и наткнулась на тело Инако, что лежало метрах в тридцати от неё. После — за чёрную, с красным отливом по лезвию, нагинату, что валялась за чертой ритуального круга. В последний раз она споткнулась взглядом о сам ритуальный круг, в котором она лежала. Руки похолодели, несмотря на удушающую жару.       К телу липла изрезанная одежда в кровавых разводах, что встали колом после того как высохли. Святые небеса, пожалуйста, пусть она просто осознала себя во сне. Это ведь просто сон!       Антонина вновь откинулась на жёсткую землю, что пропиталась её кровью и радостно засмеялась. Сон, просто сон. Вот сейчас она сосредоточится — и всё! Никакого ритуала, никакого изрезанного тряпья, бывшего ранее одеждой, никакой жертвы!       Она сосредоточенно закрыла глаза, плотно-плотно их зажмурила, прикрыв лицо ладонями, чтобы её не отвлекал солнечный свет, пробивающийся сквозь тонкую кожу век. На счёт три она проснется в своей квартире, в своей кровати, а под боком будет мурлыкающий Тишка, раскормившийся за два последних месяца, что Антонина работала из дома.       Раз.       Два…       Три!       Жар солнца никуда не делся. Руки ощущали молодую кожу лица, ровную и без морщин, а под телом не появилось мягкого матраса.       Значит, она недостаточно сосредоточилась. Ещё!       Она обессилела через полчаса попыток. Возможно, это просто не то место или ещё слишком рано? Сработает же её будильник в семь утра, куда он денется.       Антонина (Тоя?) медленно поднялась на ноги, не чувствуя привычной слабости нетренированных старческих мышц, как же приятно! Но зато чувствуя ужасную жажду.       Сколько она тут?       Подняв взгляд на небо и увидев, что зенита ещё не наступило, она предположила, что после ритуала прошло около шести часов.       Шесть часов на голой, холодной и жёсткой земле. Её тело никогда бы ей этого не простило. Но сон есть сон. Тут бывает и не такое, всё же не реально, только образы, накопленные за день, что сплелись в нечто невероятное.       Аккуратно вышла из круга, стараясь не наступить ни на одну из немногочисленных линий, нарисованных кровью (о боже, её кровью!), стараясь не ступать на впитавшиеся в благодарную землю лужицы, которые появились, когда она (а она ли?) истязала себя и ту женщину своим клинком.       Тоя в нерешительности склонилась над магнитным клинком, что лежал в пределах круга, весь в засохшей крови — он выпал из её рук, когда она извлекла его из сердца. Брать или не брать? Рука невольно потянулась к шее, где на цепи, собранной из магнитных шариков висел точно такой же. Она присела на корточки рядом. Протянула вперёд руку, что начала сразу дрожать.       Господи, она наблюдала, как Тоя пытала эту женщину. Всё было как обычно. Но с одним лишь отличием — все предыдущие жертвы хоть как-то пытались дать ей серьезный отпор и пытались убить, пусть и не зная, что это невозможно.       Она скорчила болезненную гримасу — она ненавидела эти жертвоприношения всей душой. И никогда ничего не могла с этим сделать, упиваясь вместе с Тоей её адреналином и экстазом от насилия. В ней словно сидел демон, но словно шутки ради — это она была в чужом сознании и была совершенно беспомощной наблюдательницей, подверженной влиянию чужих эмоций, связанной с ними.       Рука решительно схватила клинок и начала обтирать его жёсткой тряпкой, которой некогда была её рубаха. Запёкшаяся кровь оттиралась с металла ужасно. Внезапно руку прошила боль — взгляд вниз прояснил ситуацию — она была настолько беспечна, что порезала палец до кости. Порез сильно саднил, странно, что она не заметила сам момент рассечения кожи…       Хотя, Тоя всегда трепетно относилась к своему оружию. Неудивительно, что оно невероятно острое.       Хмуро глядя на кровоточащий порез, сквозь который белела кость фаланги она решительно сунула палец в рот. Металлический привкус раздражал рецепторы, а Антонина медленно водила языком вдоль раны. Боль, такая незначительная, по сравнению с ритуалом, расходилась по руке вниз, но оторваться от этого занятия было совершенно невозможно.       Вот и попила, — усмехнулась она и решительно встала, чтобы обойти круг и подхватить в целую руку нагинату. А потом, стараясь не смотреть на тело впереди пошла за последним клинком, который жертва отбросила в сторону.       Раз уж у неё наконец-то осознанный сон, то она не будет потакать своему подсознанию и доделывать то, что начала Тоя. Она просто пойдёт вперёд. А лучше к тени — солнце не щадило ничего под собой, а жар не уйдет до самых сумерек. А возвращаться нельзя, не в её виде. А впрочем…       То, что происходило после посещения рынка в деревушке выпало из её воспоминаний. Неужели она оставила свою сумку там? Разбрасываться вещами… На щепетильную Тою это не было похоже. Тогда… Свиток?       Подсумок на ноге немного сдавливал бедро, плотно прилегая к нему — внутри два свитка. Красный и зеленый. Один она всегда использовала для нагинаты, второй использовала по необходимости — иногда для голов убитых ею людей, чтобы не тащить трупы в целом виде до пункта обмена, иногда для припасов, чтобы те не мешали её ритуалам.       Она присела на колени и разложила перед собой красный свиток. Давай же, ты же десятки раз видела, как она это делает!       Сложить печать, сосредоточиться…       Ничего.       Повторим-ка…       Она почувствовала отклик чакры. До чего же странное ощущение, словно слабая щекотка на уровне подсознания. Сосредоточиться…       На свитке появился её вещмешок. Она смогла! Теперь переодеться во что-то более приличное, чтобы смочь сойти за путешественницу и вперёд, свалить отсюда, пока кто-нибудь их не нашёл, всё-таки Инако побежала не совсем в степь, а держалась дороги. Вот и она пойдет по ней. С ориентированием у неё всегда были проблемы.       Свежая вода, что лежала в мешке, ещё не успела нагреться и была невероятно приятной для иссохшего, словно пустыня, горла. Но сколько ей ещё идти? Воды не так много. Еле оторвавшись от живительной влаги, она вновь поднялась с колен и с сожалением закрутила крышку фляги, выпив из неё около четверти. Лишь бы хватило, не хотелось бы сгореть под этим солнцем на второй день пути, медленно потом иссыхая без воды.       Антонина стянула с себя изрезанную рубаху, оставшись в одних штанах. Влажную кожу обласкал жаркий сухой ветерок, но она не дала себе этим насладиться, натянув поверх новую, близняшку той, что валялась тряпьем на земле. Не так сильно пострадавшие штаны она решила пока не трогать.       А теперь — вперёд. Подальше отсюда и не оглядываясь на труп, появившийся не по её вине.

***

      Неторопливо идя вперёд она наткнулась на небольшую пещеру уже к самому вечеру, запыхавшаяся и измученная солнечным жаром. Там было очень темно и удивительно сыро — в дальней части пещеры по стене медленно стекала вода, тут же уходя в горный раскол, дальше. Стена была противно-склизкой, но намочив одежду она хоть сможет немного обтереть свое тело, сняв верхний слой грязи и оставшиеся следы запёкшейся крови.       Она не собирала хворост, пока шла, о чем сейчас, если честно, жалела. Но поужинав хлебом и куском вяленного мяса, она смирилась. Спать легла тут же, расстелив на земле плащ, что носила на случай непогоды, подложив под голову свой мешок. Теперь главное выйти до рассвета.       В тишине ночи было слышно её тихое дыхание сквозь приоткрытый рот, и почти незаметное шелестение воды, что неторопливо пропитывала ткань её запасной одежды, которую она разложила вдоль всей расселины, куда ранее уходила, не задерживаясь, вода — после подъёма можно будет хоть немного удалить жажду, и обтереть лицо. Не сляжет же она от отравления?       Правда же? — промелькнула мысль в уплывающем в сон сознании.       Спать в своём же сне. Звучит, как не очень смешной анекдот.

***

      Деревня, до которой она добралась на третий день, вся пропитанная запахом костра и пота, с грязными, спутавшимися волосами, встретила её неприветливо — косыми взглядами освободившихся вечером жителей. Впрочем, удивляться было нечему, она явно не была готова к такой дороге, всё ж она не Тоя. Только сейчас она обратила внимание, что земля под ногами не чисто камень, а местами довольно весело зеленеющая трава. Здесь было значительно зеленее, чем раньше, и Антонина предполагала, что она вышла к границе. Ещё бы только знать к какой именно. Хотя… А зачем?       Она была уверена, что сегодня уже точно проснётся. Она наблюдала за жизнью Тои четыре дня и ещё три — была непосредственной участницей событий, ради разнообразия видимо. До этого самый длинный сон с её участием не превышал пяти дней. Так что… Пора бы уже и честь знать. — Именно с такой мыслью она сняла очередную комнатушку, где приятно удивилась ванной комнате и хрустящему белому белью на футоне у окна.       В очередной сон она провалилась быстро, слушая как под окном поют сверчки, едва только закуталась в тонкое одеяло, которое попросила у проходящей мимо горничной сразу после душа — какая бы жара не стояла за окном, ей хотелось уткнуться в мягкую ткань лицом, плотно опутав ею же шею и плечи, прижимая уголок, сжатый в кулаке, к груди, оставив пятки снаружи для регуляции тепла.       Комфорт… За две ночевки на дикой природе ей казалось, что она уже забыла, каково это — лежать на мягком и тёплом, а не на пробирающей до самых костей холодной земле. Приятная темнота обволакивала сознание, сквозь неё не пробиралось никаких звуков, нега сковывала уставшее тело до самого утра, когда прозвонил будильник.       Не раскрывая глаз Антонина вытянулась во весь рост, закладывая руки за голову, когда почувствовала нечто подозрительное:       Слишком коротко… Эти волосы слишком короткие! Руки начали судорожно ощупывать лицо — всё такая же молодая плотная кожа, ещё не подвергшаяся влиянию времени и стресса. Из горла вырвался громкий вскрик. — Господи, за что?! — прошептала она, садясь на матрасе и запутываясь пальцами в коротких вьющихся волосах, — за что мне это?