Моя панацея

Тусклый свет от зажегшихся фонарей переливался с яркими вывесками кафе и ресторанов, мимо которых проходили наши героини. Машины не сбавляли свой ход, стремительно проезжая по широкой дороге, а пешеходы как ни в чем не бывало продолжали идти, целенаправленно двигаясь к пункту назначения. Конечно, странная парочка привлекала внимание прохожих. Угрюмая высокая шатенка, одетая как типичный томбой, вальяжно шагая по тротуару, а за ней сзади виднелась маленькая белокурая кошечка, еле перебирающая своими лапками, чтобы успевать за столь скоростной подругой. Но подобных дуэтов было тут хоть отбавляй, поэтому спустя несколько секунд все взгляды рассеялись, оставляя их на съедение ночному небу и отблескам лунного света на лужицах, рассыпанных по всей дороге. Заворачивая с главного проспекта, Лаура остановилась на углу и огляделась по сторонам. Видимо, искала ту заветную синюю табличку, которая должна была подтвердить правильность ее движения. Третьякова встала рядышком, но все-таки держалась на расстоянии от своей одноклассницы. Ее руки замерзли, а перчатки уютно лежали в боковом кармашке чемодана, насмехаясь над своей забывчивой хозяйкой. Слишком мало было времени на сборы, ругалась Мария и пыталась согреть ледяные ладони старыми проверенными способами. Поток горячего воздуха тут же опалил внутреннюю поверхность ладошек, а после девушка стала потирать их друг об друга, даруя ледяным конечностям необходимое тепло. Отпустило. Теперь можно спокойно спрятать их в большие карманы пальто. Как раз вовремя, потому что Маша тут же услышала стальной голос Лауры, подзывавший ее к себе. — Ты зависла? — Лукина недовольно оглядела слегка покрасневшее от прохлады лицо и закатила глаза, подталкивая блондинку к пешеходному переходу, — Третьякова, очнись! Мы переходим дорогу. Маша молча следовала за ней, рассматривая идущих навстречу людей. Пару раз взгляд девушки ловили какие-то парни, но быстро отворачивались от странной девчонки, продолжая слушать своих товарищей. Один, правда, все-таки задержался на ней, спускаясь затуманенным взором от копны платиновых волос к скрытому за верхней одеждой телу. Может, не будь поблизости его друзей, он бы и осмелился познакомиться. Но ответила бы Мария взаимностью? Вряд ли. И тут дело даже не в том, что в другом городе-миллионнике ее ждет молодой человек. Женя. Впервые за этот день это имя всплыло в ее голове, даря новый повод для беспокойства. Интересно, чем он так занят, что полностью забыл о существовании своей, как он сам сказал, девушки. Малый приступ ревности окутал тело Третьяковой, стоило той только подумать о том неприятном инциденте с Кирой. В своих мыслях Маша сделала заметку спросить у Юли об их отношениях. Она всё же староста, должна быть в курсе всех сплетен. Задумавшись о своей личной жизни и ее перспективах, девушка полностью отстранилась от окружающего мира, машинально маршируя за черным силуэтом. Но не заметила даже, как тот остановился в нескольких метрах, поэтому совершенно наглым образом столкнулась с Лаурой, чуть ли не сбив ее с пути. — Да что с тобой такое? — выругалась шатенка, оттряхивая полы куртки. — Прости, я задумалась. — Посмотри туда. Думаю, тебе понравится, — Лукина кивнула в сторону темного переулка, и Маша незамедлительно посмотрела туда же. Увиденное заставило ее на секунду обомлеть, но она взяла себя в руки, быстро продвигаясь в сторону того, что так сильно ее поразило. — Боже, это невероятно! — задыхаясь, прошептала Мария, стоя напротив огромного белого лица Анны Ахматовой на фоне кирпичной стены. Аккуратно, со всей нежностью, Маша медленно коснулась кончиками пальцев холодной поверхности, пропитанной огромной историей этого чудесного места. По обе стороны были запечатлены строки из стихотворений, которые Третьякова впитывала в себя. Одно за другим, пока не прочитала каждое. Именно сейчас глаза девушки освещали улицы ярче всех остальных источников света. Лаура не могла не заметить внезапно возникший энтузиазм своей спутницы и, наверное, была немного рада, что наконец заставила это хмурое лицо примерить такую чудесную и теплую улыбку. В кои-то веки нарцисс понял, что и другие должны восполнять так называемый гормон счастья в своем организме. — Знала, что тебе понравится, — пока Машенька бродила по всем доступным участкам, а ее огромные зрачки красивого янтарного цвета не успевали остановиться ни на секунду, Лукина не отводила от нее взгляд, мысленно усмехаясь над каждым восторженным вздохом. Терпеливо дождавшись того момента, когда Третьякова обошла каждый доступный сантиметр, шатенка бесшумно подкралась к ней, оказавшись около забора, ведущего в сам дом-музей известной писательницы, — Всё, идем дальше. — Постой, — Лаура успела сделать несколько шагов, прежде чем ее локоть мягко схватила чужая рука, призывая остановить свой порыв, — Мы можем тут задержаться, пожалуйста? Лукина недовольно фыркнула, но, заглянув в эти бесконечные дали пшеничных полей, заключенных в радужках чужих глаз, всё же позволила блондинке продолжить изучать обстановку. Медленно кралась за ней, держась в сторонке. Старалась полностью слиться со старыми стенами. Покорно ожидала. Конечно, Маша понимала, что это не конечная остановка их спонтанного путешествия, поэтому не стала лишний раз раздражать и без того крайне вспыльчивую одноклассницу. Вновь вернулась к портрету одной из своих любимых поэтесс, ожидая Лауру, которая незамедлительно последовала к выходу. Но, почти выйдя из арки, она вдруг остановилась и произнесла: — Сфотографировать тебя? — Я не взяла с собой телефон, — огорченный тон Третьяковой впился в уши шатенке, и тогда она достала свой собственный мобильник, делая несколько размеренных шагов назад. — Вставай. Фотки скину потом. Мария не знала, что делать. Критичный взгляд Лауры прожигал в ней дыру даже через дорогущую железку в ее руках. В какую позу встать, чтобы не выставить себя полным профаном и не выставить себя на посмешище? Господи, как же хотелось провалиться сквозь землю в этот момент. Единственное, на что хватило фантазии, — это, расправив слегка ссутулившиеся плечи, встать вполоборота, повернув голову в сторону и показывая фотографу свой прекрасный профиль (многие так говорили). Карамельные очи бегали по портрету Анны Андреевны, останавливаясь над легендарной горбинке на ее носу. Руки все еще жили своей жизнью, поэтому она не придумала ничего лучше, чем намотать на палец одной руки светлую прядочку, пока вторая оставалась внизу, теребя край кармана. Несколько секунд, и Лаура убирает гаджет обратно в куртку, а на лице ее проскакивает едва заметная улыбка, которая тут же испаряется, стоит ее владелице встретиться глазами с девушкой напротив. Маша уловила лишь мимолетное движение аккуратных бровей, которые по привычке слегка нахмурились. Неловкая пауза возникла между ними, когда юные дамы вернулись на шумную улицу. Только теперь они шли рядом, отцепляясь лишь для того, чтобы пропустить идущих навстречу прохожих. — Спасибо тебе, — еле слышно проговорила Маша, получая в ответ легкий кивок. Вновь угнетающая тишина, которая напрягает блондинку. Лучше бы они опять шли поодаль, тогда не надо было прокручивать в уставшей за весь этот день голове варианты самых безобидных фраз, чтобы хоть как-то завязать разговор. — Это поистине удивительное место, — больше похоже на мысли вслух, но Лаура все равно отвечает. — Жаль, что мы не смогли зайти внутрь. С другой же стороны, будет стимул сюда вернуться, не так ли? — Обязательно. К счастью, им больше не пришлось выдавливать из себя слова, потому что Лаура завела их в один из питерских дворов, вновь проходя через широкую арку. Несколько одинаковых железных дверей встречали наших ночных путешественниц, и шатенка подошла к одной из них. Остановившись, она стала шариться в карманах, пока в ладони не оказалась небольшая связка ключей. Третьякова молча наблюдала за тщетными попытками разблокировать вход в парадную, сопровождающимися тихими матами взъерошенной шатенки. — Ну, давай же, — прошипела она, прикладывая ключ к домофону. Тот продолжал игнорировать все ее действия, не издавая ни единого писка, — блять. Кулаки уже были готовы встретиться в неравном бою с непобедимым соперником в виде непробиваемой стали, но Третьякова без спроса отобрала у девушки ключ, пока та его полностью не сломала. Нежно протерла его подушечкой большого пальца, будто заколдовывая на открытие всех дверей мира, и мягко приставила к нужной области. Крик домофона пронесся по всему замкнутому пространству, врезаясь в уши, и Маша дернула ручку двери, беспрепятственно проходя внутрь теплого помещения. — Держи, — блондинка отдала вещь обратно, гордо улыбнувшись своей маленькой победе и озадаченному лицу Лукиной. — А ты, выходит, и не такая уж и бесполезная, — съязвила Лаура, обгоняя ее. — Сочту это за комплимент. Душно. Маша сняла шарф, не дожидаясь входа в незнакомую квартиру. Вопросы сами собой всплывали в голове, но она упорно отодвигала их на второй план, надеясь, что Лукина хоть как-нибудь пояснит происходящее. Откуда у нее ключи? Это ее квартира? Если и правда ее, то почему она просто не могла приехать сюда одна, без всей этой тягости в виде назойливых учителей, бесящихся детей и, конечно же, приставучей Третьяковой? Или она мазохистка и любит причинять себе боль и дискомфорт? Странно всё это. А пока они поднялись на второй этаж, где маячила нужная дверь. Тут не было ничего: ни лифтов, ни лестничных площадок с мешающими колясками или велосипедами, ни общего балкона. Пространства еле хватало на то, чтобы просто-напросто уместиться тут двум людям. Хотя у Маши не было клаустрофобии, все же она почувствовала себя некомфортно, находясь в этом, с позволения сказать, памятнике старого Петербурга. — Чья это квартира? — пока Лаура вновь возилась с замком (но уже более успешно), Маша не могла не задать очевидный вопрос. Как только в проеме стала показываться обстановка чужого помещения, любопытная натура тут же попыталась впитать себя каждую мелочь, вставая на носочки и вытягивая шею. — Моей бабушки, — Лукина, перешагнув через порог, сняла свою куртку, вешая ее на ближайший крючок. Третьякова стояла как вкопанная, не решаясь входить внутрь. Вдруг Лаура забежала сюда на минуту, чтобы что-то взять? К тому же, некрасиво входить в личное пространство без разрешения, а шатенка его не давала. Заметив колебания испуганной девчонки, Лаура вернулась в прихожую, жестом приглашая гостью войти. — А твоя бабушка не будет против? — все же вошла следом и прикрыла за собой дверь, которая захлопнулась с характерным звуком. Шатенка грозно взглянула на нее, стоило этой небрежно брошенной фразе донестись до ушей. — Не будет, — она отвернулась окидывая взглядом родные стены и невольно вздохнула, — уже не будет. — Прости. Мне очень жаль. — Не надо, — огрызнулась Лаура, — Не надо жалеть меня. Это было давно. Третьякова мялась. Хотелось поддержать, но ей этого не позволят. Лаура слишком гордая, слишком сильная. Но когда-нибудь эта плотина не сможет больше сдерживать мощное течение. Даст трещину, которая разойдется по всей крепости. Что тогда она будет делать? Наверное, уничтожит себя, но не унизиться ни перед кем. — Какой она была? — Ты серьезно хочешь узнать об этом? Какое вообще тебе дело до нее? — Лукина закипала, но вовремя удержала себя в руках. Девушка все еще стояла спиной, всматриваясь в не особо симпатичный вид из окна. Вид на другие окна, за которыми так же твориться чья-то история. — Но мне есть дело до тебя, — Маша стала подходить к ней, но в последнюю секунду отказалась от этой затеи и просто плюхнулась на один из двух стоящих рядом диванов, — Ты ведь… не чужой человек, а она все-таки оставила след в твоей жизни. Прости, мне не стоило… — Она была чудесной, — хрипло произнесла Лукина, перебивая бессмысленные оправдания, — Такой легкой, воздушной. Она работала в школе, преподавала математику. Лилия Михайловна, так звали ее ученики. Я не знаю, какой она была при них, но со мной она была нежна, словно я была самым драгоценным сокровищем в ее жизни. Меня восхищало в ней всё: ее манеры, умение преподнести себя, безупречное чувство юмора. А плавные движения и ровная осанка делали ее королевой. Будь она королевой, ей бы сдавались без боя. Солдаты шли бы на верную смерть, зная, что сражаются за нее. А платиновые волосы, от которых я всегда сходила с ума. Она была идеальной даже со всеми своими недостатками. Я мечтала переехать к ней, чтобы мы никогда не расставались. Даже писала письмо Деду Морозу, вот такая я наивная дура. Но в один момент она изменилась. Я видела ее пару раз, но она была уже другой. Знаешь, будто из ее тела было изгнано всё духовное. Просто кусок мяса, без эмоций, без страхов. Я злилась на нее за то, что она предала нашу дружбу, не зная истинную причину ее поведения. А потом… она исчезла, и я ее больше никогда не видела. Маша ощущала, как тяжело давалось каждое последующее произнесенное слово. Казалось, еще немного — и Лаура сорвется, выйдет из себя. Но девушка продолжала стоять, держа напряженную спину ровно и не поворачивая головы. Лишь сжатые ладони, в которые впивались короткие ногти, выдавали душевное состояние. — Ну, а ты? Какие у тебя скелеты в шкафу, Третьякова? — шатенка быстро оклемалась, прогоняя болезненные воспоминания прочь. Теперь всё ее внимание было обращено на Марию, сидевшую напротив и опустившую взгляд. Как провинившаяся школьница. — Я? — блондинка удивленно выпучила свои глаза, бегая зрачками по тусклым стенам позади одноклассницы, — Даже не знаю… Я абсолютно обычная, даже скучная. — Скучная, значит, — Лаура расположилась на втором диване, медленно перекинула одну ногу через другую, расположив тонкую голень на коленке. Прищурила взгляд и вскинула подбородок, как бы говоря: «Ты не уйдешь отсюда, пока не расскажешь все свои тайны». — Если тебя что-то интересует — просто задай мне вопрос. — Расскажи мне о своих родителях, — спросила без промедления, — Кто они? Чем занимаются? — Моя мама — обычный офисный клерк в небольшой фирме, а папа… он был инженером, занимался машиностроением и проектировкой деталей. Даже ездил в командировки в Швецию. По правде говоря, я ничего в этом не понимала, но мне всегда было интересно наблюдать за ним во время работы, особенно когда он ругал своих подчиненных. Не знаю, но он всегда так смешно злился. До сих пор больно говорить о нем. Маша слишком долго пыталась принять всю эту ситуацию, но каждый раз заканчивался очередной истерикой, забиравшей все оставшиеся силы. Поэтому она просто отвергла это, закрыла в шкаф на большой амбарный замок. Замазала шрамы, оставшиеся на душе. Сделала всё, чтобы забыть его. Так было легче всего. Скрыться за занавеской от надвигающегося цунами. — Как это произошло? — спокойно спросила Лаура, впитывая каждую проскакивающую эмоцию. Маша боялась сорваться, поэтому опустила голову и зажмурила глаза, стараясь прийти в себя. Но она опять потерпела сокрушительное поражение, потому что излишняя влага стала проскальзывать сквозь закрытые веки. — Рак. Мы слишком поздно спохватились. Третьякова, уже не сдерживая слез, вскочила с дивана и отошла в другой конец комнаты. Дрожащими руками она нащупала пластмассовую поверхность широкого подоконника, который в данный момент держал ее на ногах. Юное тело содрогалось от новых приступов плача, и девушка проклинала себя за то, что дала слабину перед таким человеком, как Лаура. В очередной раз позволила себе заплакать перед ней. Старый паркет скрипел от медленных и размеренных шагов. Маша слышала каждый из них, но боялась поднять голову, оставаясь в исходном положении. Тут неожиданно она ощущает чужое тело, плотно прижатое к ней. Чужие ладони накрывают ее собственные, передавая всю энергию потухшему огоньку. Третьякова медленно выпрямила шею, и ее макушка встретилась с чем-то твердым. Нос или подбородок, думала блондинка. Проверять не стала, ибо не хотела рушить этот удивительный момент, который, скорее всего, больше не повторится. Как же было необходимо, до скрипа в душе, до скрежета внутри. Комок в горле не давал покоя, плавящая боль смешивалась с кровью и пропадала в сосудах. Ужасные чувства все еще внутри, но их заглушает тепло, исходящее от Лауры. От горячих рук, которые накрывали ее ладони. От ее живота и груди. От глубокого дыхания, опаляющего затылок. От бьющегося сердца. Всхлипы постепенно стали сходить на нет, дыхание вернулось в норму. Лишь засохшие дорожки от слез и раскрасневшиеся глаза. И запах сигарет, который уже не казался таким уж противным. Приятные ощущения чего-то неуловимого остались позади, как только шатенка отпрянула от нее. И пускай это с натяжкой можно было назвать ободряющими объятиями (да и на объятия это было мало похоже), Третьякова почувствовала себя намного лучше. За всей этой эйфорией пришло осознание: Лаура ее поддержала. Не просто сказала язвительный комментарий, а позволила Маше ощутить прикосновения ее рук, вдыхать ее запах. — Спасибо. Мне это было нужно. Лаура лишь кротко кивнула, отходя от заплаканной девушки подальше, пока вовсе не оказалась за пределами комнаты. Схватив с тумбы нераспечатанную пачку сигарет, она вышла из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь. За всё это время, пока шатенка путешествовала по этажам, выкуривая одну палочку за другой, Маша успела умыться, осмотреть интерьер и познакомиться с лежавшими на столе книжками. — «Архитектура Санкт-Петербурга», «Гид по Санкт-Петербургу», «Современное искусство»… «Евгений Онегин»? Неплохой набор, — бубнила девушка, перебирая запылившиеся экземпляры и протирая их влажной ладонью. На самом деле, вещей тут было крайне мало. Видимо, после смерти бабушки отсюда вывезли всё, что успели схватить. Но оставили старенький телевизор, который еще исправно выполнял свою функцию. Маша переключила на канал, транслирующий какой-то иностранный фильм, и подсела ближе. На ободранной стене висели пыльные часы, которые внезапно обратили на себя внимание. Показывали время, присущее глубокой ночи; Машенька лишь несколько раз за всю свою жизнь бодрствовала в столь поздний час. Третьякова не смогла удержаться и опустила свое тело на небольшой диван, вытягивая руки вдоль темно-синей поверхности. И пока на фоне были слышны голоса главных героев, Мария смотрела в потолок, разглядывая темные пятна, больше похожие на разводы. Зевок. Затем еще один. Глаза медленно опускаются, но все еще оказывают сопротивление. А теплая батарея играет на руку отнюдь не блондинке. Свернувшись калачиком, она подкладывает сложенные ладони под щеку и засыпает. Лаура всё никак не могла прийти в себя, шаркая ногами по грязному полу затхлого дома. Он никогда ей не нравился: ни его окна, ни его стены, ни люди, которые тут обитали. Но ради бабушки она была готова терпеть, ведь вся жизнь ее близкого человека была заключена именно здесь, в чертовом Санкт-Петербурге, ставшем для нее родным местом. Теперь, помимо тени прошлых моментов, здесь не осталось ничего. Мать вычистила всё, как единственная предполагаемая наследница, забрала себе всё, что могло стоить хоть каких-нибудь денег, а оставшееся барахло кинула на плечи очередного ухажера. Даже не родной дочери. Но обнаружила кое-что еще, помимо дорогих побрякушек. — Чертова стерва втайне завещала квартиру этой маленькое суке! — она рвала и метала, кидалась всем, что попадется под горячую руку, — старая мразь! Да пусть она сгниет в своей могиле! Лаура спряталась за комодом, закрыв глаза и прислонив крошечные ладошки к покрасневшим ушам. Хотелось исчезнуть, очутиться на другом конце света, лишь бы не слышать вопли и звуки разбитых бутылок. Её сердце бешено стучит, отдавая пульсацию до самых пяток. Слишком громко, слейся с еле ходящими часами на стене, прошу тебя. Но тело не слушается, продолжая задавать быстрый ритм заведенному механизму. Мама снова притащила в квартиру какого-то мужика, приказав дочери закрыться в их комнате. Такое происходило часто, поэтому девочка уже перестала задавать «глупые вопросы» и послушно скрывалась за облезлой дверью, плотно прижав ее своим телом для подстраховки. Ей уже было всё равно, кто проводит в компании ее любимой мамочки ночь. Главное — мама всегда пребывает в приподнятом настроении после некоторых таких встреч, даже может приготовить яичницу или купить мороженое. Но сегодня всё по-другому. — Нет, ты пойми! Я — ее дочь, блять! Эта квартира полностью моя по праву! Я бы погасила все долги и еще могла бы жить припеваючи… — затишье, после которого в стену летит что-то стеклянное, рассыпаясь на миллионы осколков, которые словно дождь падают на деревянный пол. Девочка вздрагивает и сжимается еще сильнее, прислонив лобик к коленкам, а кухню пронзает очередной вопль — А эта тварь вот как со мной поступила! Они обе предали меня! Это заговор. Заговор против родного человека! Лаура медленно ползет по ковру, боясь даже встать на ноги. Мама не услышит, мама не увидит. Останавливается около изголовья кровати. Той, что она делит с мамой. Шарит рукой под своей подушкой в поисках нужной вещи. Маленький плюшевый медведь оказывается в теплых объятиях. Обычный северный мишка с неровным черным носом и маленькими глазами, чей окрас потерял былую яркость, а на теле стали проявляться потертости и несколько дырок на стыках неряшливо пришитых конечностей. Но даже так он остается самым красивым медвежонком на свете. Пальчики по старой детской привычке стали наматывать на себя ленточки от темно-серого бантика, ощущая скользящую ткань. Единственный друг, который всегда был рядом, носит незамысловатое имя «Мишка». Мишка молчит, но девочке не нужны слова. Их хватает. Мишка поддерживает, хотя сам не понимает этого. Конечно, он же всего лишь игрушка. — Вот бы ты был живым, Мишка, — потеребя медвежье ушко, прошептала малышка. Мать зверствует. Такой агрессивной она была только один раз, когда какой-то плохой дядя обманул ее на большую денежку. В ход, наверное, пошла уже и посуда. У матери нет столько денег на такое количество алкоголя. Ее хахаля не слышно. Либо он уже спит, либо находится в этом переходном состоянии между абстракцией и полной отключкой. — Хотя будь лучше игрушкой. В один момент всё прекращается. Минута. Две. Ни единого звука. Лаура недоверчиво поднимается на ноги, долго не решаясь выйти из комнаты. Но страх за мамочку, которая могла нечаянно порезаться, упав в это море осколков, всё же убедил девочку бесшумно открыть дверь и выйти в пустой коридор. Стоит лишь высунуть голову из-за угла, чтобы увидеть кухню и всё, что там твориться. Но она медлит. Странный звук из женских уст заставляет сорваться с места и преодолеть то небольшое расстояние между ними. Женщина распласталась на хлипком столе, ее затылок упирается в шершавую стену, от трения с которой ее прическа медленно теряет свою привычную форму. Между ее раздвинутыми ногами находится тот самый мужчина. Его руки грубо исследуют пьяное обмякшее тело, сжимая грудь сквозь слои одежды и одергивая длинную юбку. Зачем-то он расстегивает ремень и приспускает штаны, а после шарится в небольшом пространстве между ними. Лаура видит, как он прижимается к ее маме одним резким рывком, и та издает точно такой же звук, только теперь он намного громче. Замирает. Чего-то ждет, жадно хватая сухими губами воздух. Женщина предпринимает попытку поцеловать его, но он хватает ее за шею и начинает быстро двигаться внутри. Мать шипит, когда он сильно хлестает ее по щекам, но закусывает губу и молчит. В конце концов огромные лапы перестают причинять женщине боль, поскольку он опирается ими о поверхность стола. Наверное, чтобы удержаться на ватных ногах. Звуки хлопков становятся всё отчетливей, а их частота увеличивается. Но Лаура ничего не слышит. Большие голубые глаза не отрываются ни на мгновенье, а маленький ротик приоткрыт в немом ужасе. Мишка, которого она держала за лапу, бесшумно падает на пол, но взрослые улавливают движение белого пятна. — Ах ты! Маленькая дрянь, что я тебе сказала?! — девочка тут же несется прочь, выбегая из незакрытой входной двери. На улице кромешная тьма, но земля не успела остыть после палящего летнего солнца. Белые тапочки моментально пачкаются в песке, а под детскую пижаму продувает легкий ветерок. Она не знает, куда идти. Просто подальше отсюда. От того негодяя, причиняющего маме боль. По щекам стекают горячие слезы, но Лаура не чувствует их. Только заложенный нос не дает ей бежать дальше. Она присаживается на ближайшую лавочку, осматривая окрестность. Абсолютно такой же двор, площадка, скучающая без шумной детворы. Одинокий фонарь мигает поблизости, но его света все равно не хватает. Лауре восемь, и она задумывается о смерти. Внезапно, но так спокойно. Может, наверху все-таки кто-то есть. Может, бабушка ждет ее, плача по ночам, как это делает девочка. И только сейчас она понимает, что бедный медведь остался лежать на полу в узком коридоре устрашающей квартиры. Куда теперь? Ее трясет, и она ничего не может с этим поделать. Только идти дальше, взбираясь по ступенькам и перешагивая через одну. Дыхалка подводит, напоминая девушке о вреде курения, особенно в таких масштабах. Но Лукиной плевать, лучше пусть страдают легкие, чем душа, верно? Тут хотя бы лекарство можно найти, а со вторым что делать? Входит в квартиру, которая оживилась присутствующим человеком. Третьякова — это такая себе компания, но потерпеть можно. В какой-то степени шатенка даже рада, что белокурая бестия прицепилась к ней и что она сейчас не одна. — Нам пора возвращаться, — говорит Лаура, находясь в коридоре, но не слышит ничего в ответ, — Третьякова? Ты спишь что ли? И правда спит. Лукина обнаруживает беспомощное тело Машеньки на старом неразобранном диване. Лежа в позе эмбриона, девушка еле умещалась на ширине неудобной постели. Как вообще можно здесь спать? Но винить ее нет смысла. Она очень утомилась за сегодня. Подходит ближе, пока не оказывается около потрепанной мебели. Безмятежность. Единственное слово, которое приходит ей на ум, когда она оглядывает расслабленное лицо. Легкая улыбка украшает его, а подергивающийся носик делает Машу похожей на кошку, решившую взять перерыв на сон после очередного перекуса. Не хочется будить ее. Даже сквозь сон она дрожит, ибо легкий бежевый свиторок не спасает от холода в середине осени. Шатенка отыскивает в шкафу старый вязаный плед, не пригодившийся никому из-за небольшой дыры с краю, и накрывает озябшую фигуру, которая благодарно зарывается в него, сжимая своими ручками мягкий и приятный материал. Маша красивая. Глупо отрицать этот очевидный факт. Миловидное личико с ярко выраженными скулами, пухлыми розовыми губами и огромными каре-зелеными глазами. Особенно последние. Интересно наблюдать за этими чертовыми глазами, радужки которых меняют свой цвет чуть ли не каждый день. Смотришь в них один раз — тебя встречает янтарная смола, отдающая золотом при свете солнца. Второй — густой темный лес, насколько спокойный и тихий, настолько загадочный и таинственный. Иногда они переливаются в единый сосуд, изображая смертоносный пожар, заглатывающий все деревья, луга и поля. Да, эти глаза великолепны. И даже хмурое выражение не способно скрыть этого. Но видеть в ней кого-то большего, чем просто заносчивую девчонку из класса, Лаура не может. Она относится к ней по-другому, позволяет приблизиться к себе чуть ближе всех остальных, даже прощает внезапные всплески эмоций, сопровождающиеся побоями, которые, однако, не приносят вреда. Маша всё равно остается Машей, такой же наивной девочкой с абсолютно детскими мечтами. С девственно чистой душой и прозрачным внутренним миром. Любительница поэзии, которая вряд ли сможет понять ее полностью. Они не подруги, и никогда ими не станут. Слишком разные. Разорвут друг друга при первой же возможности. Знакомые? Идиотское слово, так можно назвать абсолютно любого человека, с которым ты перекинулась парой фраз и забыла о его существовании через мгновенье. Указательный палец машинально оказывается около пряди, которая мешала обзору, закрывая собой часть лица. Дотрагивается, перебарывая желание одернуть руку. Боже, какие они мягкие. Теперь хочется зарыться в них полностью, зачерпнуть ладонью шелковистые волны. Не делает ничего лишнего. Разве что мимолетно касается румяной щеки, но это вышло абсолютно случайно, заверяет внутренний голос. Пусть так. Всё равно об этом никто не узнает.