Не наши звёзды погаснут

      В двенадцать этаж наполняется сонной суетой. Хлопают двери, разносятся шаги по полу коридора, слышатся редкие вопросы, а на кухне вообще творится полный бедлам. Одним словом — уезжают.       Рома, как единственный человек, не выпивший ни грамма спиртного вчера, проснулся часов в десять, чтобы просто убрать осколки разбитых вчера бокалов. А посуды побили много, что наверняка расстроит Сашу, вёзшего её прямо из Монако. Впрочем, когда Рома сообщает Головину столь безрадостную весть, он лишь отмахивается и говорит, что купит потом новую.       — Да и зачем нам эти бокалы? В Питере всё равно должно быть что-то, — Саша зевает уже в сотый раз, пока ждёт, когда же кипяток в чашке немного остынет.       — Интересно, нам выделят отдельный этаж или подселят к кому-то? — задаёт практически риторический вопрос Александр, для которого разницы особой нет, но первый вариант был бы предпочтительнее.       Он подошёл бы всем, потому что каждый понимает, что в «Регуле», определённо, есть штат сотрудников, которые живут прямо при организации. Раз создавал её Дмитрий Николаевич, то, наверное, делал это по образу и подобию «Ригеля». Во всяком случае, это выглядело бы логичным, а как оно на самом деле, возможно будет узнать только по приезде.       Тем не менее, вторгаться толпой на чей-то этаж — довольно плохая затея. Конечно, люди из Москвы должны быть более статусными, более уважаемыми, и им, по идее, диктовать правила жизни, но Денис не зря же предупреждал, что в Петербурге всё совершенно иначе. Они сами себе законы, сами себе авторитеты, и это «Ригелю» придётся считаться с местными порядками, а не другим привыкать к перестройке. Ещё никогда идея общежития, которую, по сути, пропагандировали обе организации, не выглядела настолько неудобной. Хотя до этого момента все находили её вполне нормальной, ведь так создаётся коллектив, атмосфера семейственности и дружной команды.       — А я вот никогда в восторге не был, — говорит Антон. — Жить в куче, не имея личного пространства, — абсолютно идиотская идея. Куда ни пойди, везде уже всё о тебе знают, куда ни посмотри, повсюду уже кто-то существует. Хочется иногда побыть в одиночестве.       — Ну и сиди себе в одиночестве в комнате, туда никто не лезет, — фыркает Саша, совершенно несогласный.       — Слава богу, что хоть туда пока никто не лезет. Хотя не удивлюсь, если когда-нибудь начнут.       — Значит, есть, что скрывать, если не можешь оставить двери открытыми, — Артём почёсывает затылок, смотря на содержимое холодильника. — Впрочем, с кем это я разговариваю? Вы всегда что-то скрывали.       — Да, Артём, куда уж лучше, как вы с Игорем, — цокает языком Саша. — Хочешь спросить, где Илья, видишь открытую дверь, стучишь для приличия, а тебе в ответ тишина. Ну, думаешь, что, наверное, можно зайти. А там, извините, трахаются! — Головин вздрагивает. — Нет, комнаты должны быть исключительно личной территорией, куда пускаешь по желанию, но вот всё остальное — общее, поровну поделенное в крайнем случае.       — Тихо трахаться ещё уметь надо, — задумчиво произносит Александр. — Цыплёнок, чай уже холодный. Пей быстрее, а то у нас чемодан до сих пор посередине комнаты открытый валяется.       Антон грустно вздыхает. Не стоило, наверное, вчера так активно пить шампанское, словно оно было последним в мире. Мало того, что голова гудит, так ещё и кусок в рот не лезет, но при этом организм требует еды. Отвратительное чувство непостоянности. Хотя Антон сам по себе достаточно непостоянный, так что мог бы ожидать чего-то такого. Радует только, что им с Лёшей ничего собирать не надо. Все вещи до сих пор в неразобранных сумках и чемодане, а также той самой коробке с бытовыми приборами. Антон планирует забрать её с собой, потому что неизвестно, есть ли в Питере хоть что-то и поделятся ли этим чем-то живущие там работники «Регула». Антон бы, например, не поделился.       — Полотенца есть, тапочки положил, салфетки... Да, тоже были, — бубнит под нос Игорь, зачёркивая пункты в бесконечном списке. Лист формата А4 исписан в три столбика по обеим сторонам, и если заглянуть в него, то создастся впечатление, будто Акинфеев собрался переезжать в Петербург навсегда. Артём уже высказался по этому поводу, прекрасно понимая, что именно ему придётся тащить часть вещей на себе, пока они будут идти по терминалу аэропорта, а потом подниматься на свой этаж в огромном небоскрёбе «Регула».       — Если я перенапрягусь, у меня может снова пойти кровь из носа, — рассуждает Дзюба, останавливая выбор на картошке с укропом. — Если у меня пойдёт кровь из носа, то надо будет её останавливать. Неизвестно, сколько времени мы потратим на это. А ведь самолёт ждать не станет.       — Да такого, как ты, Артём, лопатой не убьёшь, — говорит Игорь, отыскивая на столе баночку с зубочистками, чтобы убедиться, что её он ещё не положил.       — Слушай, может быть, часть этого барахла как-то между всеми поделим? Чё это только мы прём?       — Я договорился с Ильёй. У него вещей с собой буквально два костюма и пара ботинок, поэтому он согласился помочь с бытовыми предметами.       — А кроме Ильи, никто поучаствовать больше не хочет? — обводит присутствующих взглядом Артём. — Ну, правда, уж лучше переломиться, чем от кое-кого принимать помощь, — доходя взглядом до близнецов, брезгливо морщится.       — Завали ебало, все уже, блядь, поняли, что ты нас ненавидишь, — устало произносит Антон.       — Ты, одинаковый, молчал бы лучше. А вообще, рекомендую после вчерашнего оглядываться. И за братом своим следи повнимательнее, мало ли. Я просто так разбитый нос вам не спущу.       Федя появляется на кухне именно в момент угрозы Артёма. Он мгновенно становится бодрым, но видит, что дальше небольшой словесной перепалки дело не доходит, потому что обе стороны конфликта слишком заняты своими делами. Антон пытается не уснуть и не умереть от похмелья, а Дзюба всегда выбирал еду между любыми вариантами проведения досуга.       — О, Феденька, как же ты вовремя, — произносит Артём, подлетая к другу и обнимая его за плечи. — Послушай, у тебя ведь мало вещей с собой? Ну, там пара трусов и рубашка. Хотя тебе и класть это не во что, если только чемодан новый не купил.       — Вообще-то, купил, — еле отпихивая Артёма, способного удушить дружескими объятиями, говорит Федя.       — И когда только успел, блин?       Вчера до праздника, пока большинство занималось его организацией, Федя решил дойти до Юрия Палыча, а заодно потом наведаться в какой-нибудь магазин и купить себе чемодан, так как в Питер налегке не поедешь. С Сёминым Федя проговорил около двух часов, гордо сообщив, что именно он смог вернуть близнецов в Москву. Не так важно, что, по сути, они вернулись сами, ведь практически всё устроил Лёша. Юрий Палыч, конечно, поблагодарил Смолова, но высказал опасения по поводу его напористости в отношении братьев. С ними всё ещё очень нелегко, у них до сих пор есть много проблем, которые Федя вряд ли сможет решить. На это тот неожиданно заявил, что он уже в курсе если не всех проблем, то большинства, и его они нисколько не пугают, он готов с ними бороться или смириться, потому что он любит Лёшу и Антона такими, какие они есть. Кажется, впервые на лице Юрия Палыча промелькнуло удивление. Он покачал головой и попросил Федю быть внимательным, осторожным и ничего не испортить.       — Ладно, купил и купил, поздравляю, — продолжает Артём. — Всё равно моя просьба, совершенно дружеская, остаётся в силе. Короче, Феденька, будь хорошим парнем, возьми всякую бытовую лабуду к себе.       — С какой это стати? Мне ваши чайники не нужны.       — Артём неправильно выразился, — вмешивается Игорь. — Только небольшую часть. Мы берём практически всё, но кое-что уже согласился взять Илья. Тебе вообще, в целом, останется только всякая лёгкая мелочь, вроде праздничной скатерти, подставок под горячее, салатника...       — Стоп, Игорь. На кой хрен вам сдалась праздничная скатерть?       — Ну, вдруг мы в Питере надолго? Вдруг какой-нибудь праздник попадёт на это время?       — Там днюха моя в августе, между прочим, — кивает Артём. — А я хочу красивый стол.             — А почему нельзя купить это в Питере, если так надо? У нас денег нет, что ли? Зарабатываем миллионами, бля.       — Зачем покупать, если уже есть? — серьёзно спрашивает Игорь. Судя по голосу, он намерен сейчас устроить дискуссию на тему важности праздничной скатерти в поездке.       — Ну, окей, а если условный Рома, который тут остаётся, решит что-то отметить? Вы лишите его праздничной скатерти?       Рома качает головой. Что ему тут одному отмечать? Только если у Андрея Сергеевича и Славы будет какое-то событие, но вряд ли они позовут на него незнакомого Рому. Очень некстати в мысли приходит осознание, что двадцать девятого июля у Ильи будет день рождения. До него практически месяц, а Денис с командой к этому времени совершенно точно не закончит разборки с Широковым. Месяц — это слишком малый срок для такого серьёзного дела, но слишком огромное время для ожидания. Рома понимает, что не сможет отпраздновать с Ильёй, и ему становится ещё грустнее, чем прежде, когда он просто знал, что не увидит Илью так долго.       — Ром, ну, чего ты? — произносит Саша, тут же подходя к нему и обнимая за плечи. — Мы постараемся всё решить быстро. Я уверен, Денис Дмитриевич не захочет надолго оставлять организацию под руководством непонятно кого. Он будет переживать, поэтому не станет тянуть с этим Широковым. Рома, я сейчас, блин, расплачусь, если ты продолжишь сидеть с таким грустным лицом!       — Где хренов Илья? — спрашивает Артём. — Я вообще не понимаю, как он мог позволить Дэну оставить своего Рому за бортом? Да, от него пользы объективно нихуя не будет, ну, и что? Это разве повод оставлять его в таком состоянии здесь?       Удивительно слышать подобное от Артёма, два года назад возмущавшегося, зачем на «стрелу» с «Империей» Денис берёт столько неподготовленных людей, в том числе и Рому. Впрочем, тогда всё дело проходило в Москве, и Рома мог спокойно посидеть несколько часов в здании, тогда и его здоровье осталось бы в целости. Сейчас же между ним с Ильёй будет несколько километров расстояния, и сколько это продлится, даже самому Денису неизвестно.       — Нет, я всё понимаю. Здесь я хотя бы буду чем-то заниматься, вот, например, буду помогать Славе, — говорит Рома, уговаривая самого себя.       Александр чувствует себя ужасно неудобно. Он, как и Рома, никакой пользы «Ригелю» не принесёт в Петербурге, он и тут её принести не в состоянии, потому что ничего не знает о работе в организации, да и не хочет делать что-то для высшей преступности. Однако, в отличие от Ромы, он едет. Едет только за тем, чтобы быть рядом с Сашей. Это ужасно несправедливо, что кто-то вынужден оставаться в одиночестве, а кто-то просто так получает возможность проводить неограниченное время с любимым человеком. У Александра мелькает мысль самому сейчас пойти и поговорить с Денисом, но он тут же эту мысль отбрасывает в сторону. Во-первых, он не хочет говорить с Денисом, который ему противен. Во-вторых, что он может изменить? Он тут никто, и ему это ясно дали понять.       Но Александр мог ошибаться. Мысля слишком однобоко, клеймя Дениса принадлежностью к высшей преступности, отличающейся заносчивостью и чрезмерным индивидуализмом, он даже представить не попытался, что всё не настолько стереотипно в самом деле. Денис ведь мог подумать и войти в положение, мог взвесить и изменить первоначальному решению. Но никто не стал менять ход дела, оставив всё, как есть, продолжая создавать драму.       

***

      Когда Денис видит эту процессию в коридоре перед своим кабинетом, когда смотрит на побитое лицо Артёма и миллион пакетов вокруг Игоря, когда удивлённо выгибает бровь при виде Саши, упорно вытаскивающего из лифта что-то, напоминающее длинную картину, он, откровенно говоря, не понимает, что произошло вчера и что происходит сейчас.       — Вы нахрена сюда припёрлись? — спрашивает Денис. — Понабрали непонятно чего в дорогу, зачем-то дотащили сюда, чтобы потом отнести на улицу. Я разве сказал вам ждать здесь?       — Ты не сказал нам ничего, так что возмущения бесполезны, — заявляет Федя. — И все вопросы, пожалуйста, к Игорю, у которого явно не всё в порядке с головой. Ни один адекватный человек не станет брать с собой буквально всё, что попадётся на глаза.       — Ну, ты осторожнее в высказываниях. Вон, одинаковые тоже хуйни набрали немало, — фыркает Артём, подпирая стену спиной. — У нас, кстати, возникла проблемка, Дэн. Потому и припёрлись.       В этот момент из дверей соседнего от Саши лифта выходят Андрей Сергеевич и Слава. Оба выглядят тоже не самым лучшим образом, ведь вчера доблестный этаж под ними гулял приезды и отъезды, совершенно не думая о других людях. Аршавин прослушал все шедевры современной музыки, которую то прибавляли на максимум, то благосклонно чуть-чуть убавляли, но тогда на её место приходили какие-то крики и возмущения. Слух у Андрея Сергеевича был достаточно неплохой, и он смог даже разобрать звуки драки, к счастью, быстро закончившейся. Но, когда этаж угомонился под утро, прошло лишь несколько часов тишины, а затем всё началось заново. Конечно, без музыки и драк, но с гомоном, хлопаньем дверьми, звуком катящихся чемоданов и чьей-то беготнёй. Удивительно, что Аршавин и Слава были на одном этаже с Денисом и Марио, разделённые всего парой комнат, но Черышев со своим помощником явно выспаться смогли.       — Какой отличный приём. Надеюсь, в Питере вас встретят так же, — раздражённо произносит Андрей Сергеевич. — Пахать ни свет, ни заря, а эти не могут вовремя лечь спать. Даже у нас есть хоть какая-то дисциплина.       Игорь виновато отводит глаза в сторону. Человек, отвечающий за дисциплину в любой момент времени, явно не выполнил свои обязанности, да вчера и не до них было. Повезло, что не случилось массовой драки с жертвами, а остальное уже не имело такого значения.       — Доброе утро, Андрей Сергеевич. Я вам расписал план на ближайшие несколько дней, — говорит Марио. — Дальше действуйте по ситуации, но мы надеемся, что ничего страшного не произойдёт, чтобы пришлось резко менять планы.       — Как много болтовни, как мало дела, — качает головой Аршавин. — Вы свалите отсюда когда-нибудь или нет? И ещё у вас там проблема образовалась на ровном месте. Слава, поясни.       — Да, ваш коллега, который отвечает за компьютерную, — начинает Слава, не зная, кому лучше объяснять. Вроде и Денису, а вроде и другим членам его команды, которые, наверняка, заметили отсутствие товарища. — Он там сидит сейчас и играет на пианино. Я понятия не имею, как на это реагировать, что с этим делать и делать ли вообще что-то.       — Вот мы и пришли, — тут же включается Артём. — Илью никто не видел со вчера, а нам ехать. Послали Рому его найти, он упёрся куда-то и не вернулся.       — Он сидит вместе с ним. Поэтому, в целом, я не стал их трогать.       — Час от часу нелегче, — вздыхает Денис. — Так, все взяли своё барахло, сейчас забираем Илью, потом едем в аэропорт. Времени катастрофически мало.       — Отлично у вас поездочка началась, — хмыкает Аршавин в спину.       Илья действительно сидит в компьютерной перед фортепиано, играя свой «Полонез Огинского». Рома стоит около окна, слушая печальные звуки, проникающие в самое сердце. Ему кажется, что оно сейчас разорвётся от грусти, от безысходного осознания, что больше ему никто полонез не сыграет. Илья заканчивает, делает паузу, а после начинает снова, будто хочет сделать так, чтобы музыка навсегда отпечаталась в стенах помещения, повисла в воздухе и не растворялась ещё долгое время, пока он не вернётся и не сыграет опять.       — Песня летит, как птица вдаль, — Рома не знает, откуда у него в голове вдруг всплывают эти строки, услышанные лишь когда-то однажды в филармонии, когда он был ещё совсем маленьким. — Ведь где-то там, в тиши лесной, стоит у речки синей дом родной. Где ждёт меня любимая и верная, где тихий мой причал, и вечером в саду из дома слышатся лишь звуки полонеза.       Кто-то опускает глаза в пол, тихо вздыхая, кто-то смотрит на Дениса, пришедшего сюда, чтобы разобраться с внезапно случившимся. Антону вообще хочется уйти. Ему не нравится эта музыка, проникающая в самую душу, вытаскивающая оттуда на свет самое потаённое, создающая ощущение одиночества и брошенности. Антону не нравятся слова про дом, про ушедшее навсегда время жизни. Он даже разворачивается в сторону двери, но Лёша хватает за запястье и качает головой, говоря, что надо остаться и дослушать. Зачем? Да кто знает. Лёша просто не собирается отпускать сейчас брата.       — Не дай позабыть, не дай. Куда мы идём и откуда шли? — продолжает Рома, наверное, даже не думая, что его может слышать кто-то, кроме Ильи. — К своим корням вернуться должны. К спасению души обязаны вернуться...       Слава осторожно протискивается в компьютерную, проходит беззвучно к своему месту и принимается за работу, словно вообще ничего не происходит. Это вызывает удивление у Саши, который рукой возмущённо указывает на Караваева, как бы говоря: «Как он может в такой момент просто сесть за работу? Он не понимает, что это всё значит? Он нормальный, нет?» Александр кладёт ладонь на Сашино плечо, прося не волноваться. Слава знать не знает их обычаев, для него все полонезы и песни действительно не несут в себе никакого смысла. Если бы Саша постоянно не рассказывал Александру обо всех мелочах, связанных с жизнью в «Ригеле», то он сейчас тоже вряд ли испытывал бы солидарность со всеми, кто просто ждёт конца композиции.       Последняя нота протяжно звучит под пальцами Ильи, и он убирает руки с клавиш. Медленно опускает крышку, стараясь не создать резкого хлопка, а потом подходит к Роме, даже не поднимая глаз на толпу около двери. Илья обнимает Рому, прижимая к груди его голову. Саша в этот момент чувствует, что сейчас расплачется, и утыкается в плечо Александра. Антон всё ещё неимоверно хочет уйти, потому что это слишком. Он не может сейчас перенести спокойно подобный момент, да и не факт, что вообще когда-либо смог бы. Да, странно, учитывая умение Антона оставаться невозмутимым почти всегда. Сам себе удивляется и пугается.       — Илья, у нас самолёт, — тихо, но твёрдо говорит Денис.       — Я помню.       — Нам надо выезжать, иначе опоздаем.       — Да.       Илья что-то шепчет Роме, целуя его в макушку, после чего, наконец, отходит к двери. Рома остаётся у окна, и все знают, что он не повернётся, не проследит взглядом последние шаги Ильи.       Они все едут в неизвестность. Что ждёт их в Петербурге? Что принесёт встреча с Широковым? Может быть, им суждено никогда не вернуться в «Ригель», погибнув на какой-нибудь «стреле». Впрочем, каждый понимает, что её избежать не получится. Поэтому кому-то особенно тяжело покидать сейчас золотистый небоскрёб, сверкающий в лучах высокого солнца на ясном небе. Но у кого-то нет такой раздирающей боли, потому что не успели свыкнуться с «Ригелем», как со своим домом. Кто-то, вроде Ведрана, не испытывает вообще ничего, кроме раздражения от того, что он стоял на улице лишние полчаса, пока другие совершенно не думали о времени, слушая всякие полонезы. Миша просто курит в стороне. Кажется, ему всё равно, что ехать, что не ехать.

***

      В полёте не происходит ничего выдающегося, кроме момента, когда Игорь вдруг с ужасом вспоминает, что забыл взять утюг. Ну, как же они в Петербурге без утюга?! Акинфеев в панике даже разбудил спящего Артёма, который не сразу понял, в чём дело, и думал, что сейчас их самолёт почему-то отправят обратно в Москву.       — Да, блядь, я взял ебучий утюг. Сидите ровно, — со вздохом произносит Федя, ставший свидетелем всей сцены. Удивительно, но те, кто сидел на дальних местах, узнали о ней лишь в терминале аэропорта, когда Артём начал пересказывать всё, постоянно прерываясь на безудержный смех. Игорь при этом чувствовал себя ужасно по двум причинам: он забыл важную вещь, и его подняли на смех.       Петербург встречает мрачным тёмно-серым небом, низко опустившимся на крыши домов, и мелким противным дождём. Холодная морось не даёт повода открывать зонт, но и ходить под ней тоже нет никакого удовольствия. Антону не нравится всё это, ничего хорошего он не испытывает, а только чувствует, будто его накрыли каким-то колпаком.       — Давящая атмосферка, — довольно весело, впрочем, заявляет Миша.       — К этому быстро привыкаешь, — спокойно говорит Илья, выставляя вперёд руку, чтобы проверить силу дождя. Он понимает, что дождя, в целом, и нет совсем.       Как выясняется, у Дениса есть невероятный план. Несмотря на не слишком располагающую погоду, менять его Черышев не собирается. На одной машине, по форме напоминающей маршрутку, ходившую из Афипского до села, где жили Лёша с Антоном, весь коллектив добирается до Приморского шоссе. Удивительно, но Ведран проделывает весь путь с ними, потому что ему, видите ли, в ту же сторону. Это не слишком радует Федю, Лёшу и Антона, так как первые два не хотят видеть Ведрана в непосредственной близости к Антону, а он, в свою очередь, боится, что Ведран снова вспомнит о долге. Деньги-то не появились с тех пор. Более того, о них не знает Лёша, и Антон не горит желанием придавать огласке свои старые проёбы.       Артём распихивает всех, чтобы сесть около окна и рассмотреть виды города. Он наивно думал, что их повезут через центр, но был жестоко обманут. Водитель выбрал КАД в качестве более короткого пути, и это автоматически лишало возможности насладиться историческими зданиями Петербурга. КАД обходит всё, что только можно обойти, предоставляя к вниманию промышленные районы, череду заправок и редкие парки. Артём кривится недовольно и жалуется Игорю, будто это он отвечал за маршрут.       — Господи, это нытьё когда-нибудь кончится? — устало спрашивает Федя. — Если тебе так усрался центр, ты всегда можешь туда съездить сам.       — Если бы мы поехали через центр, то это заняло бы порядка двух часов, — рассудительно говорит Илья, уточнивший путь по навигатору и рассчитавший все варианты дороги. — А так, всего лишь полчаса. Ну, в крайнем случае, минут сорок. Мы, кстати, за ЗСД заплатили?       Западный скоростной диаметр был платной частью пути. Когда КАД поворачивал в сторону области, ЗСД уходил вперёд и позволял добраться до того самого небоскрёба, в котором базировался «Регул». Собственно, всё было хорошо в этом варианте, кроме обязательной оплаты в сто пятьдесят рублей. Причём, на каждом маршруте стоимость отличалась, и кому-то приходилось отдавать чуть ли не пятьсот.       И, наконец, добравшись до Приморского шоссе, водитель останавливается, а Денис просит всех выйти. Оказывается, дальше в действие приходит его замечательный во всех отношениях план. До небоскрёба оставалось совсем немного — только пройти вдоль шоссе, насладившись Лахтинской гаванью. Вот только план был замечательным ровно до того момента, пока не начался настоящий ливень. А за время пути именно это и случилось с погодой в Петербурге.       Ведран прощается со всей компанией, напоследок вновь подходя к Антону. Тот возится с зонтом, поэтому лишь вполуха слушает очередное предупреждение об осторожности в городе. Ведран ждёт своих денег и просит позвонить, как только Антон будет готов их отдать, если, конечно, до этого времени какие-нибудь знакомые Чорлуки не повидаются с Миранчуком раньше.       К ливню прибавляется ветер, преследующий Дениса и его команду, пока они идут по мосту.       — Блядство! — кричит Антон, когда очередной порыв вырывает из его руки зонт, и он падает в воду, тут же уносясь куда-то вслед за течением. — Уже люблю этот город!       Лёша открывает второй зонт, откуда-то взявшийся среди их вещей, а Илья вдруг выходит вперёд всех, невозмутимо продираясь через стену водяных струй и воздушных потоков.       — Вы бы осторожнее высказывались. Я слышал, что в Петербурге нельзя сыпать проклятиями в сторону города, потому что он начинает за это мстить, — холодной, как погода, интонацией произносит Илья, обращаясь к близнецам.       — Прикольно, — говорит Артём. — А чё ещё тут можно отхватить?       — Ну, Петербург — город, действительно, необычный и, возможно, мистический. В конце концов существует множество легенд о том, что здесь происходит. А так, из общеизвестного, это город мостов, памятников и трёх революций. Если, конечно, сейчас опустить вопрос о преступности.       — Трёх революций, говоришь? Смотрю, тут любят развлекаться. Нескучный город, — хмыкает Артём. — Кстати, Илья, ты случайно не местный? Уж больно вписываешься.       — Хера себе тут небоскрёб отгрохали, — удивлённо смотрит на стеклянную махину Саша, у которого даже голова начинает кружиться в попытке разглядеть верхушку здания.       — Он самый высокий в Европе, — не без гордости отвечает Денис.       — Ну, да, если выёбываться, так по полной, — произносит Антон, которому сейчас вообще плевать на высоту какого-то небоскрёба, потому что он хочет просто зайти в любое доступное помещение и спрятаться там от дождя с ветром.       Около входа в небоскрёб их ждёт человек под чёрным зонтом, где сбоку есть маленькая белая надпись «Regulus» на английском языке.       — Добрый день, Денис Дмитриевич, — вежливо обращается человек, выглядывая из-за плеча Дениса, чтобы узнать, насколько большой коллектив он привёз с собой. Кажется, ожидания человека вполне оправдываются. — Вы шли пешком по такой погоде?       — Захотели прогуляться, Юрий Валентинович.       — То-то я и вижу радость на лицах вашей команды. Ладно, пройдёмте внутрь.       Юрий Валентинович Жирков — нынешний глава «Регула», если, конечно, считать организацию вполне самостоятельным объединением, а не всего лишь филиалом «Ригеля», ведь в таком случае руководителем можно было называть только Дениса. Жирков находится на своей должности с того момента, как «Регул» вообще начал существование. Сколько Юрию лет, сказать трудно, потому что лично Артём для себя заключает, что больше семидесяти, просто мужчина очень хорошо сохранился. При этом Игорь, который прекрасно знает Юрия, когда-то работавшего у Дмитрия Николаевича, только закатывает глаза и отвечает, что ему всего лишь пятьдесят два. Тем не менее, Жирков выглядит настолько уставшим, что создаётся впечатление, будто он стареет с каждой минутой.       Он говорит, словно чувствует этот вопрос на языках всех приехавших, что молодеть ему особо не от чего. Свои лучшие годы «Регул» прожил в период с две тысячи шестого по две тысячи десятый год. Тогда как раз московские коллеги избавились от Широкова и смогли, наконец, полноценно воплотить свой замечательный проект в жизнь. У «Регула» было всё, о чём только может мечтать преступная организация. А потом наступили тяжёлые времена, не закончившиеся до сих пор. Выяснилось, что Широков вполне жив и даже создаёт очередную организацию, которая обязательно станет первым среди врагов «Регула», однако этот факт как-то не приняли во внимание ни Дмитрий Николаевич, ни Игорь, которых засыпали письмами. Ведь в Москве появилась «Империя», и все силы были брошены на борьбу с ней. Про «Регул» благополучно забыли.       Организация прекратила писать и просить, решив существовать дальше самостоятельно. Фактически это означало разрыв с «Ригелем», но поскольку письменного заявления не поступило, то его нельзя было так называть. Жирков взял всё в свои руки и начал поднимать «Регул», как мог.       — Теперь небоскрёб не полностью наш, — поясняет мужчина, ведя всех за собой к лифту. — Первые десять этажей отданы под офисы, гостиницу и какой-то магазин, кажется. Просто тогда часть коммунальных расходов снимается с наших плеч. Но вы не удивляйтесь, здесь, в Петербурге, никого не смутит соседство с преступной организацией, мы даже общаемся с некоторыми работниками. Например, генеральный одной строительной компании — вообще отличный мужик. Они на четвёртом этаже как раз.       Когда Широков понял, что «Регул» — это детище Черышева-старшего, то, естественно, начал втягивать их в различные конфликты. «Стрелы» назначались одна за одной, и многие члены организации погибли. Коллектив приходилось постоянно обновлять, и в какой-то промежуток времени даже возникла такая ситуация, когда люди, приходя на работу в «Регул», не знакомились со своими напарниками, ведь знали, что уже завтра вряд ли увидят друг друга, потому что кто-то точно погибнет, а если повезёт выжить обоим, то одного переведут в пару к другому человеку или вообще сменят ему должность.       — Приходилось браться за любые просьбы и поручения, поэтому за нами закрепилось прозвище «киллерский офис». Ну, понимаете, не преступная организация, а буквально сборище киллеров. Мы отправляли людей на конкретные заказы, — продолжает Жирков. — Конечно, это тоже не могло обеспечить нам постоянного дохода. Пришлось заняться, что называется, дилерством. Модное слово, а вообще, по сути, просто торговля. Тут недалеко есть яхт-клуб. Мы сдаём в аренду яхты. В качестве минутки хвастовства заявлю, что это практически наш бренд — «Black Regulus», сокращённо просто BR.       — Почему вы не могли просто найти себе спонсора? Я, конечно, не особенно в этом всём разбираюсь, так как сам не сталкивался, но ведь смешение деятельности высшей преступности с дилерством или воровской работой несколько очерняет преступность, — произносит Денис, и слышно, что он старательно подбирает слова, видимо, пытаясь не задеть Жиркова. Он явно его уважает.       — Если бы «Регул» нашёл себе спонсора, это означало бы полный разрыв с «Ригелем», так как именно вы должны были нас спонсировать в некоторой степени по задумке вашего отца, Денис Дмитриевич. Он явно не оценил бы идею с привлечением денег от посторонних лиц, тем более, не имеющих к преступности никакого отношения.       — Мой отец был убит много лет назад. Вы ведь знали, что потом организацией стал руководить я. У меня иные представления о преступности, другие идеи, которые я стараюсь реализовать в «Ригеле». Мы могли бы обсудить этот вопрос через переписку или при личной встрече...       — А разве сейчас мы не обсуждаем? — со смешком интересуется Жирков. — Денис Дмитриевич, вы уж извините, но мы вам писали, однако наши письма, видимо, затерялись в потоке проблем. Я вас не виню. Понимаю, что ситуация с «Империей» — дело серьёзное. К тому же, мы привыкли сами всё делать, ведь от вас, простите, подачек ждать не приходится. Так вот, что касается спонсорства со стороны. Если бы мы провернули такое во времена вашего отца, то стали бы врагами для «Ригеля». Нам ни тогда, ни сейчас это не нужно. Лучше выкарабкиваться, как мы, чем воевать и с вами, и с широковским «Рассветом».       Александр чувствует, что начинает испытывать некоторое уважение к Юрию, сумевшему практически в одиночку поднять целую организацию. Особенно Александру нравится в Жиркове то, что он не считает позорным привлекать к спасению несколько сфер преступности, не упираясь в идею о высшей из них. Радует, что есть ещё люди, которые не погрязли в принципах и понятиях какой-то сомнительной чести.       Жирков ведёт всех к своему кабинету. Команда Дениса буквально с открытыми ртами рассматривает широкие коридоры, полы, сделанные из дорогих сортов дерева и покрытые коврами, которые оцениваются в ужасно круглые суммы. Саша, как человек, разбирающийся в ценах, только шокировано подсчитывает в уме, сколько миллиардов может стоить один такой коридор, если разобрать его на составляющие.       — И это они бедствуют? — возмущённо спрашивает Федя. — Мне б так бедствовать, блядь.       — Хрусталь. Настоящий хрусталь, — трогая осторожно пальцем какую-то лампу на стене, произносит Саша.       — Да, наш «Ригель» по сравнению с ними — это просто как «Пятёрочка» рядом с Елисеевским, — согласно кивает Артём.       Кабинет Жиркова оказывается раза в два больше, чем кабинет Дениса. Тут тоже всё пахнет состоятельностью, огромными суммами, вложенными в каждую пылинку интерьера... Впрочем, Игорь, как главный специалист по пыли, утверждает, что здесь идеальная чистота. Как они умудряются делать это во всём здании, если он с трудом поддерживает в одной своей комнате, — очень животрепещущий для Акинфеева вопрос. Стоит отметить, однако, что при всём внешнем богатстве «Регула», здесь совершенно не чувствуется какой-то жалкий пафос и желание показать своё превосходство. Они просто такие. Могут себе позволить действительно хорошие вещи, без малейших изъянов. Тут всё в прямом смысле идеальное.       — Ну, царство Игоря, не иначе, — усмехается Миша.       — Я позволил себе одну наглость, — говорит Жирков, оказывается, продолжая диалог с Денисом. — Взял вашу идею с созданием личной команды. Правда, из-за некоторых обстоятельств, вроде того же Широкова, у нас была ужасная текучка в кадрах. Сами понимаете, люди не вечны, умирают с завидной периодичностью. Поэтому теперь наш коллектив очень молод. Самому старшему двадцать восемь лет. Вы пока присаживайтесь, — указывая на белоснежные диваны вдоль двух стен, Юрий подходит к телефону на столе. — Сейчас они сюда придут, познакомитесь. В конце концов, практически всем вам с ними на одном этаже жить.       Вот и отпал вопрос по поводу общежития. Да уж, казалось бы, при таких возможностях «Регул» должен каждому своему члену выделить отдельный этаж, но нет, хотя бы тут они такие же, как и «Ригель». Все делятся по статусу в организации, занимая соответствующий этаж. Денис, очевидно, будет на одном этаже с Жирковым, а остальные ниже. Мише интересно, куда поселят его, ведь в Москве он тусовался с какими-то рядовыми людьми, которых не посылали на серьёзные задания.       Через некоторое время раздаётся стук в дверь, и Жирков разрешает войти. В кабинете появляются те, кто называется командой «Регула». Их всего лишь четверо, и самого старшего сразу видно. Ему двадцать восемь, тогда как остальным, в лучшем случае, около двадцати четырёх.       — Они же пацаны совсем, — говорит Антон, смотря на удивлённые лица подчинённых Жиркова, которые явно никогда прежде не видели преступников уровня команды Дениса.