Мальчик и море

Море смеётся У края лагуны. Пенные губы, Лазурные зубы... Федерико Гарсия Лорка «Баллада морской воды»

Когда Ричард впервые увидел море, ему показалось, что кто-то очень сильный ударил его кулаком в живот — так, что не вдохнуть. Потом решил, что он, наверное, всё же перегрелся на солнце и теперь бредит. Потому что не могло что-то настолько прекрасное существовать в реальности. На раскинувшийся над морем Алвасете — белые стены, увитые зелёным плющом, пёстрые цветы, узкие улочки, широкие площади и господствующий над всем этим обманчиво лёгкий, будто вырезанный из бумаги замок, утопающий в зелени гранатовых рощ, — Ричард едва взглянул. Позволив Соне самой идти голова в голову с Моро, он не сводил взгляда со сверкающей на солнце бескрайней волнующейся синевы, лишь немного уступающей по насыщенности цвету глаз его эра. Шум волн, бьющихся о скалы, и запах соли уже долетали до путников, и больше всего на свете Ричарду захотелось ощутить солёные брызги кожей. Прямо сейчас. Море пело песню, а скалы Алвасете дремали, убаюканные ею, нежась в тёплом ветре и прохладной воде, и, сквозь сон почуяв приближение своего Повелителя, звали разделить их негу. К чему отказываться? — Ричард! — услышал он будто сквозь сон и вздрогнул, стряхивая странное наваждение. Натянул поводья, сообразив, что направил Сону к самому краю обрыва. Алва, развернув Моро в их сторону, смотрел как-то странно, словно… беспокоился? Наверное, и правда беспокоился — за Сону. — Простите, эр Рокэ, — буркнул он, не находя, впрочем, в себе сил и желания обидеться, — я задумался. Алва хмыкнул. — Я уже говорил вам, юноша, что думать — не ваша стезя. Но, — с мягкой усмешкой продолжил он, прежде чем силы на обиду всё-таки отыскались, — могу вас понять. Ничто не сравнится по красоте с морем, тем более южным. Тут можно было бы броситься на защиту родных надорских гор, но Ричард не стал. Не теперь. В конце концов, море и впрямь было прекрасным настолько, что становилось страшно: засмотришься на него, и оно никогда больше не отпустит. Почти как синие, такие невозможно синие глаза. * Замок герцогов Алва был обращён к суше крутым склоном, крепостной стеной и бойницами — хотя кто бы мог осаждать его? — а к морю — огромными окнами и открытыми террасами. Высота была головокружительная, зато можно было целиком рассмотреть и Алвасете, и бухту, а дальше до самого горизонта простиралось море. К нему-то Ричард и намеревался отправиться, даже не сменив дорожную одежду, но Алва и слушать ничего не захотел. — Нет уж, юноша, один вы туда точно не пойдёте. Если ваше умение влипать в неприятности помножить на непредсказуемость, которой славится водная стихия — боюсь, мне не удастся выполнить данное вашей уважаемой матушке обещание вернуть вас в столицу в целости и сохранности; а разве могу я обмануть столь достопочтенную эрэа? — Вы говорили с матушкой?! — вытаращил глаза Ричард. — Когда? — Когда оборачивался вороном и летал в Надор, — ехидно ответил Алва. — Не глупите, Ричард, я всего лишь написал ей письмо. К слову, надеюсь, и вы озаботились тем же до отъезда. — Да, конечно, — пробормотал Ричард, донельзя смущённый. Надо же было так сглупить! И то верно, когда бы эру Рокэ было общаться с матушкой? Да даже представить такую картину было страшно. Алва, конечно, и Первый маршал, и первый фехтовальщик Талига, и соберано Кэналлоа вдобавок, но всё же итог его возможной встречи с матушкой внушал опасения, и отнюдь не за матушку. — Вот и славно. Запомните, юноша: лучший полководец не тот, кто блистательно отражает атаку неприятеля, а тот, кто её упреждает. Сегодня вы отдохнёте и познакомитесь с замком, а завтра я, так и быть, покажу вам море, раз уж вам так не терпится с ним познакомиться. * Знакомиться с замком тоже оказалось не так уж плохо. Как и Надор, Алвасете был выстроен из камня, только не серого, а белого. Надор высился сурово и величественно, он отнюдь не был дружелюбен, тогда как Алвасете парил, купаясь в солнечных лучах и морских брызгах, и, совсем как его хозяин, смеялся надо всем, что видел. Только не зло, а весело. Трудно было объяснить, да Ричард и не поручился бы, что это не игра излишне богатого воображения — но ему казалось, что замку он нравится. Белые стены взирали на него глазами цветных витражей с дружелюбным любопытством, беззлобным смехом шелестели гардины и гобелены, и будто перешёптывались за спиной портреты с представителями рода Алва. Последнее уж точно было игрой воображения! А вот слуги вправду были веселы и дружелюбны. Особенно — и это заставляло кровь приливать к щекам — молодые девушки, коих хватало в замке. Если камни, из которых замок был сложен, приняли Ричарда как своего, то именно люди не давали забыть, что он всё-таки чужой здесь. Чужая одежда, чужой язык, даже запахи — и те чужие! Ещё и эти обжигающие девичьи взгляды, от которых бросало в жар. Эр Рокэ посмеивался над ним, но Ричард всё равно не мог отделаться от ощущения, что ему этот интерес девушек к оруженосцу не слишком по душе. Может, потому, что веселье его было насквозь фальшивое? «Вот ваши комнаты, дор Рикардо». «Вот ваша одежда, дор Рикардо». «Здесь купальни, а здесь малый обеденный зал, а здесь покои соберано, а если вам что-нибудь понадобится…» Спросить, что делать, если он заблудится, Ричарду было стыдно — и перед Алвой, и перед этими смешливыми девушками, а слуг постарше эти самые девушки от него ловко оттеснили. Даже еда здесь была не такая, как в особняке Алва в Олларии. То ли поздний обед, то ли ранний ужин эр и оруженосец вкушали вдвоём, сидя друг напротив друга в малом обеденном зале. Почти как дома, только места куда больше, и из открытых настежь окон слышно шум моря. — Ч-что это? — опасливо спросил Ричард, подцепив вилкой… щупальце. Да, определённо, это больше всего походило на спрутье щупальце! Алва что, издевается над ним? — Я… не буду это есть! — И много потеряете, — хмыкнул тот, невозмутимо подцепляя точно такое же нечто со своей тарелки. К ужасу Ричарда, он это ещё и съел! — Мерседес готовит ничуть не хуже Кончиты, а морских лакомств в Олларии не достанешь. Я бы на вашем месте попробовал, пока есть возможность. — Но это же… спрут?! — Именно он. Не бойтесь, юноша, гнев семейства Придд на вас после этого не обрушится. — Да как вы… я не боюсь, тем более Приддов! — вспыхнул Ричард и смело отправил подозрительное щупальце в рот. …что ж. На вкус оказалось на удивление неплохо. Даже более чем неплохо. Осмелев, он попробовал и странных рыжих рачков, которых Алва называл «креветки», и моллюсков в раковинах, и даже громадного морского рака — омара. Выглядел тот весьма угрожающе, но вкуса это не испортило. Гранатовое вино было вяжущим, но сладким, и понравилось Ричарду много больше «Чёрной крови» — ну почему Алва не пил такое в Олларии? А вот с гранатами в их первозданном виде возникла неувязка: пытаясь разломать половину фрукта на кусочки поменьше, он весь перепачкался соком. Алва фыркнул в свой бокал. Слуги, разумеется, откровенно смеяться не посмели — хотя это же кэналлийцы, с них бы сталось! — но улыбались уж больно широко. А могли бы, между прочим, подавать фрукты к столу в более пригодном для еды виде! Всеобщее веселье оказалось очень обидным. С каменным лицом Ричард отложил коварный фрукт в сторону, едва удержавшись, чтобы не отшвырнуть, и взялся за салфетку. По манжетам растекались кроваво-алые разводы. «Посмотрел бы я на вас на всех зимой в Надоре, — мстительно подумал он. — Вам бы там точно было не до смеха». Мелькнула даже жуткая в своей сумасбродности мысль: в самом деле позвать Алву в Надор. Зимой. И поставить его на лыжи, а потом на коньки. И смеяться над тем, что даже Эдит катается лучше него! Алва отставил в сторону бокал, невозмутимо взял вторую половину граната, ловко разломал на небольшие кусочки, не пролив и капли сока, и протянул один насупившемуся оруженосцу. — Не переживайте, Ричард, мало кто выигрывает в своём первом сражении с гранатом. — Благодарю, эр Рокэ, но я сыт. — Как знаете, — Алва пожал плечами и отправил блестящий, как драгоценный камень, кусочек в рот, слизнув брызнувшую на нижнюю губу каплю сока. Ричард с трудом отвёл взгляд и сделал большой глоток из своего бокала: во рту отчего-то пересохло. Проклятые кошкины гранаты. * Море ластилось к ногам — как огромный кот; что бы ни говорили эсператисты, Ричард никогда не мог найти в себе неприязни к этим красивым и гордым животным, которые к тому же оказывали жителям надорского замка неоценимую услугу, истребляя мышей и крыс. Бескрайность водной глади вызывала лёгкую оторопь, но море вовсе не казалось опасным, зато было удивительным и очень живым. Оно даже заставляло забыть об отчаянно смущающем присутствии Алвы: тот — вот кто бы сомневался! — купаться предпочитал обнажённым. Ричард же, едва не задохнувшись от возмущения (и не только от него, но об этом он подумает примерно никогда) в ответ на предложение раздеться, гордо отказался и полез в воду в исподнем, о чём, зайдя по пояс, уже почти жалел. А потом он сделал ещё шаг и рухнул в бездну. Тяжёлая вода сомкнулась над головой, и выдержки едва хватило на то, чтобы не заорать от страха и неожиданности. Плавать Ричард умел, пусть и не слишком хорошо, но сейчас, застигнутый врасплох неожиданным предательством такого ласкового на вид моря, начисто об этом забыл. К счастью, долго паниковать не пришлось: сильные руки схватили его под мышками и потянули наверх. Ричард вдохнул полной грудью солёный морской воздух и закашлялся, отплёвываясь от воды, оказавшейся удивительно мерзкой на вкус. — Юноша! — голос звучал почти зло. — Вы страдаете от глухоты? — Что? Нет, — не думая о том, что делает, Ричард расслабленно откинулся спиной на грудь Алвы: его присутствие дарило приятное чувство безопасности даже там, где вместо дна была пустота. — Тогда какого ызарга вы не слушали, когда я с вами говорил? — едва Ричард твёрдо встал обеими ногами на дно, Алва отпустил его, резким жестом откинул со лба мокрые волосы, зло сверкая глазами. — Дно обрывается на глубину резко, поэтому нужно смотреть под ноги. Но вы, очевидно, в это время витали в облаках, почему-то решив, что это важнее. Монсеньор и впрямь что-то такое говорил за завтраком, но Ричард отвлёкся, глядя на то, как блики едва взошедшего солнца играют на иссиня-чёрных длинных прядях волос, и совсем не мог сосредоточиться на словах, слушая лишь мягкие интонации. Неудивительно, учитывая, в какую рань ему пришлось встать по милости всё того же монсеньора. Кровь прилила к щекам так, что стало почти больно. — Простите, эр Рокэ. — Будет вам уроком. Море зевак не любит, запомните это. — Да, эр Рокэ… — Не вздумайте выкинуть подобный фортель, когда выйдем в море, иначе я вас сам утоплю. Так будет быстрее, — и, глубоко вдохнув, нырнул под воду, чтобы вынырнуть уже у самого берега. Ричард, понурив голову и кривясь от мерзкого привкуса во рту, добрёл до берега пешком. Плавать расхотелось. Пока они плескались, расторопные слуги уже спустили на воду маленькую лодочку под парусом, кто-то протянул Ричарду флягу, и он, благодарно кивнув, с удовольствием сделал несколько больших глотков прохладной воды, в тот момент показавшейся вкуснее любого вина, даже самого лучшего. Когда вышли в море, Ричард понял, почему Алва поднял его в такую несусветную рань и собирался вернуться с прогулки до полудня: солнце с каждой минутой пекло всё сильнее. Несмотря на это, плаванье ввиду берегов Алвасете оказалось занятием приятным. Вдалеке что-то сонно шептали скалы, вокруг медленно ворочалось огромное величественное море, лёгкий ветерок шуршал парусом и ерошил волосы, точно лёгкая рука. Почти как тогда, на Дарамском поле. Если бы снова ощутить… Это были опасные мысли, и Ричард рад бы был подумать о чём-то другом, но рядом не было никого и ничего, кроме моря, ветра и Рокэ Алвы, и все попытки думать о Надоре, о королеве и даже о долге перед Талигойей успехом не увенчались. Кэналлоа была ревнива. Интересно, а монсеньор — он тоже?.. — Снова заснули, Ричард? — Алва опустился рядом на узкую скамью. — Напрасно. Проспите самое интересное, — он небрежно указал куда-то в сторону горизонта. Ричард, приложив руку козырьком ко лбу, чтобы хоть как-то защитить глаза от безжалостных бликов на воде, присмотрелся и ахнул, разглядев резвящихся в море странных зверей. — Что… кто это? — Дельфины, — Алва лёгким движением, совсем как ветер, взъерошил ему волосы и улыбнулся весело и открыто, став на миг похожим на озорного мальчишку, которым, наверное, был когда-то. Ричард никогда не видел у него такой улыбки. Во всяком случае, не в свой адрес уж точно. — Дельфины… — тихо повторил он, глядя, впрочем, вовсе не на них. Только сейчас он сообразил, как близко сидят они с Алвой, и от этого стало жарко, хотя, казалось бы, куда уж больше? Он облизал пересохшие губы, и взгляд Алвы неуловимо изменился, искристое веселье сменилось чем-то тяжёлым, тягучим, горячим, как это невозможное южное солнце. Алва сделал едва уловимое движение — Ричард скорее почувствовал, чем увидел, — будто хотел податься вперёд, стирая последнее расстояние между ними. Но вместо этого вдруг резко поднялся и шагнул к противоположному борту, весь точно напряжённая звенящая струна. Не собирается же он прыгнуть в море? В море он, конечно, не прыгнул. Постоял, глядя на дельфинов, и пошёл переставлять парус, сказав, что пора возвращаться. * — Эр Рокэ, если вы хотели меня убить, могли бы просто принять мой вызов, а не издеваться, — простонал Ричард. — Добейте сейчас! Кэналлийское солнце было безжалостно к северянину: плечи сгорели, даже несмотря на рубашку. Он и снял-то её совсем ненадолго, и они вернулись до полудня, но это всё равно не спасло. В итоге вместо ужина Ричард лежал ничком на кровати и страдал, надеясь, что это роднит его с кем-нибудь из героев Дидериха. Те, правда, если и страдали, то или за любовь, или за идею, а он… Пришедший оценить масштабы катастрофы монсеньор только присвистнул, кликнул служанку и велел нести сметану. Та, едва глянув на Ричарда, к его удивлению смеяться не стала, лишь понятливо кивнула и убежала, взметнув полами длинной алой юбки. — И не надейтесь, юноша. Я всё ещё вынужден держать обещание, данное вашей матушке. «Вынужден». Это слово было почти таким же неприятным, как прикосновение грубой ткани к горячей, болезненно-красной коже спины. Значит ли это, что если бы не матушка и не обязательства эра перед оруженосцем, Ричард был бы уже мёртв? Конечно был бы, Ворону же плевать на всех… Прав был эр Август: в День Святого Фабиана он назвал имя Ричарда просто ради того, чтобы позлить Людей Чести и отомстить Ги Ариго за ворона в клетке, а больше сын убитого врага ему низачем и не нужен. Теперь вот и в Кэналлоа его притащил не иначе как для того, чтобы развлечь подданных. От невесёлых мыслей отвлёк стук в дверь. Алва открыл — и ловко забрал у появившейся на пороге хорошенькой девушки поднос, не дав ей даже ступить на порог. — Благодарю, Пакита, дальше я сам, — и захлопнул дверь. Ричард приподнялся на локтях. Алва направлялся в его сторону, держа в руках поднос, на котором лежало белоснежное полотенце для рук и стояла пузатая керамическая крынка. Пока тот сгружал ношу на прикроватный столик, Ричард завозился и сел, морщась от болезненных ощущений. Алва внимательно вгляделся в его лицо и слегка нахмурился. — Полагаю, я должен перед вами извиниться. «За то, что вам всё равно?» — хотел спросить Ричард, но спросил только: — За что? — Планируя прогулку под парусом, я не учёл вашей восприимчивости к южному солнцу. Придётся теперь исправлять. Ложитесь обратно. — З-зачем? — у Алвы определённо был талант: в его устах даже самые обычные слова звучали либо оскорбительно, либо двусмысленно. — Затем, что даже мой учитель, мэтр Ваддах, признавал, что сметана — лучшее средство от солнечных ожогов. И чтобы вы не сомневались, добавлю, что именно его наука помогла мне вылечить вашу руку. Ричард с некоторой опаской снова лёг на живот. Может, Ворону всё-таки не всё равно? Ведь сам же пришёл, даже служанке не доверил. А потом Алва стал осторожными массирующими движениями втирать ему в плечи приятно-прохладную густую сметану, и это было так хорошо, что Ричард и думать забыл о своих обидах и сомнениях. Сметана успокаивала тянущую боль, но казалось, что она отступает в первую очередь из-за осторожных, нежных прикосновений. Когда боль ушла, на её место пришла нега, вскоре сменившаяся чем-то совсем иным, заставляющим кровь воспламеняться в жилах и стискивать зубы, чтобы ни вздохом, ни тем более стоном не выдать себя. Прикосновения Алвы в какой-то момент тоже изменились, теперь это была не медицинская процедура, а откровенная ласка, пусть и по-прежнему осторожная. Ричард не знал, чего хочет больше: податься навстречу этим прикосновениям или сильнее вжаться в кровать, чтобы хоть как-то облегчить ставшее почти невыносимым стыдное возбуждение. — Эр Рокэ, — задушенно прошептал он, когда понял, что больше не может. Алва тут же убрал руки, чтобы не сказать — отдёрнул. — Так больно? Почему вы молчали? Ричард? Тот спрятал пылающее лицо в подушку. — Ричард? Да что с вами? — Пожалуйста, — выдохнул он, — не останавливайтесь. За спиной стало тихо. Совсем-совсем тихо, Алва, кажется, даже дышать перестал. Ричард всё-таки сел, игнорируя подсыхающую на плечах сметану, и осторожно взглянул на Алву. Тот сидел, держа испачканные руки чуть на отлёте, и смотрел прямо перед собой. Хотелось взять его за руки и медленно, обстоятельно собрать сметану с каждого пальца губами. Было очень страшно. Но хотелось, наверное, всё-таки больше, до головокружения и сбитого дыхания. Алва взял полотенце и принялся вытирать руки — Ричард выдохнул через нос, с трудом удержавшись от ругательств, — а затем, всё так же не глядя на него, сказал: — Похоже, всё-таки солнечный удар. Я попрошу Пакиту принести вам травяной настой, а завтра всё пройдёт. Голос у него был хриплый, будто он долго кричал или, наоборот, слишком долго молчал. Он поднялся, чтобы уйти, но Ричард, совершенно не думая, что делает, вскочил следом и поймал его за руку. Алва вскинул бровь: — Окделл, вы забываетесь. — А вы, — тихо, но твёрдо сказал Ричард, — вы убегаете. Почему? — Что?.. — в бархатном голосе появились опасные стальные нотки. Сейчас Ричард ступал по самому краю пропасти, но зашёл уже слишком далеко, чтобы повернуть назад. И слишком злился, по правде говоря. Когда тебя полтора года притягивают одной рукой и тут же отталкивают другой, это кого угодно разозлит. — Вы убегаете. Почему? Эр Рокэ, я знаю, вы не трус, и вам… — он заставил себя не отводить взгляда и договорил: — вам ведь тоже хочется, тогда почему? Потому что вам всё равно? Но это неправда! Вы всё время так говорите, но это неправда. — И что же заставляет вас обвинять меня во лжи? — Да как вы сме…, — Ричард осёкся и продолжил иначе: — Я не обвиняю вас! Но вам ведь правда не всё равно. Алва мученически вздохнул и провёл свободной рукой по лицу — за другую руку он по-прежнему позволял цепляться оруженосцу, и это лучше всяких слов убеждало в неравнодушии. — Именно поэтому, — наконец сказал он, и в его голосе больше не было холода, только усталость. — Я не понимаю, — растерялся Ричард. Алва наконец повернулся к нему и смотрел теперь в упор со странной смесью нежности и досады. Глаза такие синие, как море… и утонуть в них можно так же, как в море, только вытащить будет некому. — Рикардо, скажи, почему ты никогда не думаешь? Тссс, — узкая ладонь легла на губы прежде, чем Ричард успел возмутиться, и он застыл, боясь даже дышать. — Ты чувствуешь, но чувства — ещё не всё. Скажи, кто ты? «Рикардо?» Ладонь с губ пропала, и не потянуться за ней было непросто. Ричард сдержал разочарованный вздох и попытался всё-таки начать думать — хотя бы чтобы доказать, что он вполне это умеет. — Герцог Окделл. — Верно, — кивнул Алва и сжал его ладонь сильнее, а второй рукой накрыл щёку и принялся поглаживать скулу большим пальцем. Вот и как тут было думать хоть о чём-нибудь?! — А ещё ты — Человек Чести и мой оруженосец. А кто я? — Герцог Алва? — Тоже верно. Вдобавок я кэналлиец, потомок предателя и, возможно, Леворукого, и враг Людей Чести. И я убил… — Нет! — воскликнул Ричард. Алва немедленно отпустил его и отступил, но Ричард, как привязанный, шагнул следом, снова сокращая расстояние между ними до минимума. — Я помню это, эр Рокэ, каждый день помню. Но прошу, не надо. У вас не было выбора, у вас обоих… и это была линия, а не убийство. Я помню, но я… кажется, я вас простил, — закончил он едва слышно. — Кажется? — Я вас простил, — сказал он громче, гордо вскинув голову. — Отец… тоже простил бы. Но он мёртв, и Талигойя мертва, а мы живы. — Признаться, не ожидал от тебя такое услышать, — красиво очерченные губы дрогнули в намёке на улыбку. — Вынужден взять свои слова обратно: иногда ты думаешь. Но ты по-прежнему мой оруженосец, Рикардо. И снова жаркая волна прокатилась вниз по позвоночнику, а дыхание сбилось. Все кэналлийцы звали его Рикардо, но только у одного это получалось как-то… по-особенному. Так, что мыслей в голове не оставалось, одни желания. — А вы — мой эр, — сказал Ричард, переплетая их пальцы, — но я же не жалуюсь. Вы сбежите снова? Алва — Рокэ — покачал головой и осторожно коснулся губами его щеки, затем — губ. Хотел отстраниться, но Ричард не позволил. А когда им пришлось оторваться друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, сказал: — Боюсь, мне некуда бежать из собственной страны. И, полагаю, незачем. — Ай! — Каррьяра… прости, я забыл. С объятиями придётся пару дней подождать. — Это всё ваше кэналлийское солнце, оно меня ненавидит, — буркнул Ричард. Рокэ рассмеялся. — Зато море любит.