traffic

      Теперь, пожалуй, впервые за долгое время, заходящее за горизонт солнце не стало для него сигналом к бесконечному трафику дрянных мыслей. Джунпей глянул на часы дважды за вечер, но понял, что сегодня время летит как никогда быстро.       Как же так получается, что всё хорошее всегда пролетает в его жизни за считанные мгновения? Вот же оно — прямо перед ним. Слишком шумное и слишком эмоциональное. В Итадори всего было «слишком», но такое, чего не хватало всё это время. Вспомнит ли он, когда последний раз сидел на этой крохотной кухоньке с кем-то помимо матери? Вряд ли. Вся его жизнь, если это можно назвать жизнью, была жалкой попыткой удержаться на обломках посреди океана. Тёмного и холодного океана, который раз за разом обрушивал на него свой гнев, желая потопить.       А он держался и тайно надеялся, что среди всего того ужаса, творящегося вокруг, среди этих ледяных океанических вод, увидит тех, кого ненавидел всей душой.       Потом всё стихло.       И вот нет уже никакого океана.       Ступни приятно жжет песок, а волны, некогда желавшие его погибели, бесшумно забегают на берег и так же бесшумно уходят.       В голове два голоса — матери и его нового друга.       Впервые за долгое время Джунпей смеётся. Громко и искренне. До слезинок в уголках глаз.       Даже не думает о том, что штиль не всегда сулит хорошее. И не важно, в голове этот штиль или в океане.       Итадори его островок безопасности в этих водах.       Итадори его солнце — такое же яркое и тёплое, временами даже жаркое.       Сейчас у них два часа на просмотр фильма и возможность ещё немного побыть в обществе друг друга, не задумываясь о чём-то высоком. Просто как обычные подростки. Обычные дети.       Шаг влево, шаг вправо. Нет уже никакого жгущего ноги песка, нет штиля. Ничего не осталось. Он снова посреди бушующего океана. На этот раз не цепляется за обломки, наоборот, будто стоит на этих волнах и наблюдает, как, наконец-то, кто-то помимо него корчится от боли. Смотрит на тянущиеся в его сторону десятки, нет, сотни рук. Большинство он знает. Знает и помнит те омерзительные руки, что тянулись в его сторону при жизни, с окурками меж пальцев. Мерзкие-мерзкие руки не менее мерзких людей.       Голоса, плач, вой, слова прощения. Блевать тянет. Сколько лжи, сколько фальши.       Втягивает утренний воздух и чувствует, как что-то изменилось. Или в нём, или в этом несправедливом и очень жестоком мире, прогнившем насквозь.       Будь он проклят. Будьте вы все прокляты.       А стоит оно того, чтобы перечеркнуть всю прежнюю жизнь?       Он просто хотел верить, что делает всё правильно.       Кто сказал ему, что у людей нет сердца?       В какой момент всё превратилось в это?       — Скажи мне, что произошло. Я теперь не допущу, чтобы тебя проклинали.       Итадори ошибся. Йошино Джунпей такой же дурак, как и все люди, которых он презирал при жизни.       Теперь нет ничего, ни шторма, ни штиля. Нет никакого океана, нет даже высохшей после него пустоши. На затворках сознания (если оно осталось) слышится два знакомых голоса — его и матери.       Больно. Невыносимо больно. Тело не слушается, будто и не его вовсе. И можно ли было назвать ту неосязаемую массу, в которой оказался заточён, телом?       Если бы он только мог узнать почему всё обернулось именно так. Увы, никто уже не ответит на этот вопрос. Только эхом разносится по округе. И в один миг затихает.       Его жизнь, и правда, пролетела слишком быстро.

***

      Итадори просидит в комнате общежития сутки, продолжая отчаянно обхватывать дрожащими руками голову, рвать на себе волосы и открывать рот в безмолвном крике.       Однажды он обязательно придёт в норму. Однажды перед глазами не всплывёт картина с изуродованным телом друга, не зазвучит в голове его последнее почему. Однажды, но не сегодня.       Сегодня Итадори Юджи всё ещё ребёнок.       Ребёнок, которому предстоит потерять ещё многое.