J-Love

— Нет! Нет! Не-е-е-ет!!! Как ты мог, как? Ну ка-а-ак?! — с расстроенной миной Джису наблюдает за тем, как во рту Джонхана исчезает последний кусочек его любимой сырной пиццы. Юн беспомощно вздрагивает, сглатывая сырный комок, а потом чуть виновато смотрит на парня. — А сколько ты съел? — осторожно спрашивает старший. — Один кусок, хён. Один, чтоб ты знал. Один, из, на секундочку, восьми, ага? — Прости. — Уйди с глаз моих, эгоистичное чудовище. — Ну Джи-Джи… Вот так всегда, чуть что, сразу «Джи-Джи». А Джису устал быть «Джи-Джи», когда его банальные и простые просьбы не желают выполнять и слышать. — Мне нужно подумать. — Хон Джису! — Я уже двадцать три года Хон Джису, и что? — А то что я люблю тебя. И мне жаль. — Тебе всегда жаль, хён, но почему бы тогда просто не послушать, что я говорю, и хоть один раз сделать то, о чём я просил? Джису устал и даже не сопротивляется, когда родные руки тянут его в объятия на диван. Их субботние посиделки с пиццей — святое, и вот так вот нагло нарушать тёплую и сладкую идиллию Хон считает кощунством, однако старший делает это, не первый уже раз, и младший, да, чертовски расстроен из-за этого. Он прямо-таки опечален. Но Джонхану, кажется, это не так уж важно, раз он продолжает ежемесячно наступать на одни и те же грабли. — Прости меня, Джи, ну правда, просто я так каждый раз увлекаюсь, что совершенно забываю о том, что ты съел совсем немного. Хон решает не отвечать ничего, отворачиваясь от старшего в другую сторону и расстроенно обдумывая инцидент с пиццей. — Джи-и, ты правда так расстроился из-за пиццы? Давай закажем тебе новую, хочешь? Младший сглатывает тугой комок обиды, откидываясь на чужое плечо, потому что вины в голосе старшего хватит на двоих, а обижаться Хон никогда не был способен подолгу. Пальцы Юна мягко гладят его бока сквозь футболку, пока нос зарывается в свежевымытые волосы, и в чужих, но таких родных руках, Джису чувствует себя непередаваемо тепло и правильно. В этом чувстве хочется раствориться на всю жизнь, растаять и никогда не смерзаться вновь. — Эта пицца напоминает мне об Америке, хён. — Ты скучаешь? — мягким шёпотом на ухо, отчего мурашки стремительной рябью бегут по спине. — Угу, — Джису отвечает тихо-тихо, словно не желает признавать этого факта, словно своей тоской по Америке предаёт Корею и всё, что с ней связано. — Но я думаю, я скучаю не по Америке. Вернее, и по ней тоже, разумеется, но больше — по детству. По времени, когда можно было купить банку колы за случайно найденные на улице 75 центов и плясать, ужасаясь собственному богатству и распущенности, а потом выпросить у мамы ещё доллар и проехать 1 круг на карусели в ближайшем парке. А сырная пицца была символом… свободы, потому что её мы покупали каждую пятницу, и она означала конец трудовой недели. Впереди два выходных, в руке горячее ароматное великолепие, а ты сам самое счастливое существо во вселенной. И никаких забот. Никаких мыслей о курсовой, сдаче экзаменов и «а правильно ли я выбрал своё направление», ведь твоё единственное направление — вперёд, к лесу на велике. Джису тяжело вздыхает, а Джонхан принимается гладить младшего по голове, обдумывая всё то, что он только что сказал. — Так я отобрал у тебя ощущение детства? — Да. — Ну я и злодей. — Не то слово. — Эй, я тут извиниться пытаюсь! — Не особо похоже. Младший нахохливается, а Юн снова изо всех сил сжимает худощавое тело на своих коленках, мягкими поцелуями-бабочками проходясь по затылку и шейным позвонкам. — Правда, Джи, я и не думал, что всё так серьёзно. Хона так и подмывает спросить, что же, в таком случае, старший там себе думал, но он прикусывает язык, решая послушать, что же ему всё-таки хотят сказать. — Взрослая жизнь часто не подарок, как ты верно заметил, но скажи, разве всё в ней так уж плохо? Ведь теперь не приходится отпрашиваться всюду у мамы, можно самому решать, что и как делать, а главное, разве мама бы одобрила это? И с этими словами Юн поворачивает к себе лицо младшего, оставляя на чужих губах мягкий целомудренный поцелуй. — Моя — да, — немного привирает, конечно, но в целом, да, мама Хона бы приняла своего сына любым. Однако это вовсе не повод отстраняться от старшего. — Правда? — Джонхан лукаво улыбается. — И это? И он углубляет поцелуй, настойчивей проходясь по губам младшего, прикусывая их зубами и ловя рваные выдохи. — Д-да, — говорить Джису, оказавшемуся в руках такого искусного манипулятора, очень сложно, но он изо всех сил старается, пока его шею покрывают маленькими розовыми отметками. — Врушка. Но Джонхану не обидно. Младший такой грустный в его руках, такой милый с этими большими глазами, искрящимися воспоминаниями прошлого, что его хочется затискать в ту же секунду, что Юн и делает, правда, немного в своей манере. — Я закажу тебе новую пиццу, солнце, а ещё колу, и завтра мы прокатимся на карусели столько раз, сколько захочешь. Детство закончилось, да, но в моих и твоих руках сделать так, чтобы оно осталось жить в наших сердцах. Разделишь со мной своё второе детство, Хон Джису? Джису смотрит в глаза старшего, такие тёплые, сияющие заботой и любовью, счастливо улыбается и кивает, закусив губу. Теперь их субботние посиделки можно назвать не иначе как «Вечер пиццы и поцелуев», и пусть гавайскую пиццу они оба уважают не слишком сильно, но сладкий привкус по субботам присутствует на губах перманентно.