О трудностях отношений в сезон дождей

Словосочетание «концерт для фортепиано с оркестром» никогда не будоражило сознание Ойкавы, не вызывало у него интерес, да и едва ли он мог поддержать разговор, где оно фигурировало. И сидя третий час на музыкальном вечере, он думал о том, что его спина затекла от столь долгого бездействия, и что мужчина слева от него покашливает в платок с периодичностью раз в две минуты. А ещё о том, что в холодильнике у него закончился тофу, и что завтрашнюю пробежку придётся отменить, потому что синоптики обещали проливной дождь с пяти утра. В его шкафу не осталось ни одного чистого полотенца, и это означало, что в выходные стоит организовать стирку. Кажется, в чате с Ушивакой уже два дня висело непрочитанное сообщение с предложением встретиться, и стоило бы на него ответить. Если не согласием, то хотя бы проявлением вежливости. Об этом и о многом другом подумал Ойкава, пока рассматривал тускло освещённый зал и всех в нём присутствующих под удручающий (как ему казалось) концерт Шопена для фортепиано с оркестром. Под «Девушку с волосами цвета льна» хотя бы можно было вздремнуть. Когда Ойкава уже собирался вытянуть ноги под сиденье впереди себя, он внезапно почувствовал прикосновение к своей ладони. Иваизуми уверенно держал его за руку, смотря на сцену с непроницаемым выражением лица. И его пальцы показались Ойкаве самыми тёплыми и самыми необходимыми в этом месте. — Так красиво, что я хочу умереть. Каждое движение Иваизуми отдавалось тупой болью в животе, Ойкава всячески старался выгнуть спину, чтобы сменить угол проникновения. И вместе с тем звонкие шлепки по ягодицам заставляли его безостановочно подаваться назад в попытке продлить ощущение плотного контакта. А когда Иваизуми схватил его под локти, засадив до упора, ему и вовсе показалось, что внутренние органы в его животе поменялись местами. — Придурочный… жестокий Ива-чан… хватит так долбиться… — Я не расслышал, — Иваизуми почти что прорычал эти слова над его ухом, но к тому моменту у Ойкавы дыхание сбилось до такой степени, что он смог только закашляться, уткнувшись лицом в мокрую простыню. В ушах до сих пор звучал тот тягомотный получасовой концерт. — И как только у тебя хватает сил… Ты ведь даже ниже меня ростом, откуда в тебе столько энергии берётся?.. — устало ныл Тоору, раскинувшись звездой среди смятых простыней и подушек. Иваизуми молча цедил воду из бутылки и искоса смотрел на него. — Было больно? — Как будто неделю с унитаза не слезал. — Ясно. Я мог бы и не спрашивать. — «Я мог бы быть и понежнее» должен был сказать ты!.. Я бы ударил тебя, оставь ты мне на это силы. — Прости. В следующий раз я постараюсь. Ойкава открыл было рот, чтобы в очередной раз возразить, но влажные и прохладные от воды губы Иваизуми заставили его передумать и просто закрыть глаза. Поцелуй получился нежным, как будто перед сном. Следующего раза Ойкава так и не дождался. Мокрые беговые кроссовки были брошены прямо у входа, как только за Ойкавой тихо захлопнулась дверь в квартиру. Его тайтсы и спортивная куртка были насквозь сырыми, с волос не прекращая капало. Он и сам не знал, куда подевалась его привычка проверять прогноз погоды перед пробежкой. Его вымученный вздох бесшумно растворился в тёмной прихожей, и Ойкава на секунду задался вопросом, для чего она такая огромная. — Ты рано. Семи нет. — Дождь идёт. Давно проснулся? — Как только ты открыл дверь. Кофе? — Без сливок. Ушиджима Вакатоши на его кухне выглядел вполне органично, хоть и выделялся за счёт высокого роста и мощного телосложения. Он знал, в каком шкафу стоит банка с кофе, сколько ложек нужно положить для удовлетворительной крепости, и какая чашка у Ойкавы любимая. Тоору бесцельно пялился на его загорелую широкую спину так долго, что даже не заметил, когда она пропала из поля зрения. Тогда же на его голову легло лёгкое махровое полотенце. — Эти тайтсы на тебе выглядят сексуально. Но лучше переоденься в сухое. — Хочешь меня в них? — Не так сильно, как доспать законные полтора часа. Кофе готов. — Если бы ты добавил «Ваше высочество»… Эй! Ушиджима-чан! — Ойкава выглянул в арочный проём, ведущий из кухни в комнату, но удаляющийся Ушивака только махнул ему рукой, прежде чем завалился в постель. Оставшись наедине с собой, Ойкава молча уставился в окно. Дождь нарастал. Он принял душ и переоделся в чистый спортивный костюм, затем выпил порядком остывший кофе и загрузил грязное бельё в стиральную машину. Вымокшую под дождём одежду и обувь расположил возле электрического конвектора. В это время года ему часто приходилось отапливать комнату — повышенная влажность в сезон дождей его раздражала. Да и вся квартира в такую погоду казалась серой и промозглой. И только мирно спящий в его постели Ушиджима делал эту комнату мало-мальски оживлённой. Ойкава, не зная, куда себя деть от безделья, забрался к нему в кровать. Думая о том, как этот парень вообще оказался с ним в одной квартире, Ойкава с трудом мог вспомнить тот странный вечер, когда он решил в одиночку напиться. После их с Иваизуми разрыва шёл второй месяц, а его всё никак не отпускало, и в тот день Тоору не сдержался, дал слабину. Не сдерживаться оказалось куда более сносно в компании Ушиваки, который встретился ему абсолютно случайно: Ойкава набрал его номер, сидя возле телефонной будки под проливным дождём глубокой ночью, и Ушиджима, как порядочный друг, не мог оставить настолько разбитого человека в одиночестве. Так они оказались в доме Ойкавы, и в конечном итоге переспали. Ойкава рыдал навзрыд и до крови царапал его большую спину. С того дня на протяжении следующего месяца Ушиджима приходил к нему каждый раз, когда чувствовал, что одиночество поедает Ойкаву с новой силой. Как правило, в такие дни всегда шёл дождь. — Я дома в одиночестве приготовила ужин. Не знаю, почему, но я хочу, чтобы он попробовал его… Я сижу за пустым столом… — с хрипотцой забормотал Ойкава, рассматривая суровое даже во сне лицо Ушиджимы. — Я ненавижу тебя, я так по тебе соскучилась. Я ненавижу тебя, и я так хочу тебя увидеть… Каждый раз во время дождя я скучаю по тебе.* — Эй, — Вакатоши нехотя открыл глаза, — и что ты по-твоему делаешь? — Хотел тебя разбудить. — Такой песней? И с чего ты вообще её вспомнил… — Ну да, плохая песня? Ушиджима хмуро смотрел на него полминуты, а после, вздохнув, отогнул край одеяла, дескать, иди ко мне. — Какого же она года… — задумался Ойкава, отведя взгляд к окну, а потом над ним навис Ушивака. Он сказал, что эту песню их родители могли слушать ещё в молодости. И больше они о ней не говорили. Его отражение в зеркале ему не нравилось. Ойкава лохматил и вновь укладывал волосы, трижды перевязывал галстук, надевал и снимал пиджак. Всё в нём самом казалось ему неуместным и неправильным, и в этом костюме-тройке он чувствовал себя абсолютно не в своей тарелке. Зато на Ушиваке аналогичная одежда смотрелась действительно впечатляюще. Тёмно-серые брюки с отглаженными стрелками сидели на нём как влитые, а белая рубашка подчёркивала все достоинства спортивного телосложения. Ойкава косился на него и мысленно завидовал такой явной мужественности. «Как ты умудряешься выглядеть так умопомрачительно, даже просто перекинув пиджак через руку?!» Как бы там ни было, в зеркале вместе они выглядели вполне естественно и гармонично. — Выходить куда-то после того, как весь день провалялся в постели, так утомительно… — ворчал Ойкава, присматриваясь к своему отражению. Его бледное осунувшееся лицо ни на йоту не стало для него более привлекательным. — Тебя никто не заставлял. В любом случае, пойти туда — было полностью твоей идеей. Я до сих пор не понимаю, в какой момент ты вступил в кружок любителей классики? — Я и не люблю её. — Тогда зачем я ездил на другой конец города выкупать эти билеты по твоей просьбе? — Ушивака за его спиной вздёрнул бровь, а Тоору закатил глаза и ретировался из прихожей. — Затем, чтобы мы провели время вместе, конечно, — протянул он, уже будучи на кухне. Ушиджима усмехнулся сам себе и оправил лацканы пиджака. — Как будто кто-то из нас верит в этот детский лепет. — Что ты сказал? — Сказал, что такси уже ожидает. Концертный зал консерватории выглядел поистине торжественно, при виде его у Ойкавы на несколько секунд даже перехватило дыхание. Плотный поток празднично одетых посетителей размеренно и неторопливо обтекал его по сторонам, и это ни шло ни в какое сравнение с любым другим массовым мероприятием, где толпа душила и раздражала своей пестротой. Возможно, дело было в контингенте, решил про себя Ойкава, стоя посреди просторного зала. Он до сих пор не попытался найти их места. — Не зевай, скоро начало, — широкая ладонь Ушиджимы легла ему на спину, что буквально выдернуло Ойкаву из оцепенения. — У нас шестой ряд. Под заинтересованные взгляды возрастных тётушек, одетых в свои самые лучшие выходные платья, они прошли к назначенным местам. — С чего там всё начинается? — вопрошал Ойкава, озираясь по сторонам. — Ты сказал, тебе не нужна программа, поэтому я не взял её на входе. Боишься, что он тоже здесь? — Ушивака чуть ослабил галстук и как ни в чём не бывало устремил взгляд на сцену. — Кто здесь? — дёрнулся Ойкава, и в эту секунду основной свет в зале погасили. Он испытующе всматривался в лицо Ушиджимы, хотя с трудом мог разглядеть его. Тот в свою очередь, казалось, вообще перестал замечать Ойкаву рядом с собой. Тоору одновременно нравилась и не нравилась в нём эта черта: Ушиджима легко адаптировался к любому месту и любой ситуации, где бы он ни был. И если сейчас он находился в зале консерватории, то единственное, что он должен был сделать, это отключить звуковой сигнал на своём телефоне и внимательно созерцать представление. Выжидающе-настойчивый взгляд Ойкавы он как будто бы оставил без внимания. — Всё же стоило взять программу… — Иваизуми. Тоору вскинул голову, и оркестр заиграл симфонию Дворжака. Их расставание с Иваизуми не было для Ойкавы неожиданностью. Оно было нормальным и как будто бы даже в порядке вещей. Начиная со школьной поры, Ойкава привык к тому, что они всегда находились рядом друг с другом, как привык к мисо на завтрак или к пробежке в шесть утра. И даже если они расставались, то обязательно возвращались друг к другу снова. Как друзья, а затем как партнёры. Поэтому, когда в момент очередного конфликта он наговорил Иваизуми всё, что могло прийти в его поражённый яростью мозг, он и мысли не допускал, что эта чаша могла когда-нибудь переполниться. Хаджимэ в долгу не остался — об этом Тоору несколько недель напоминали синяк и ссадина на правой щеке. Словом, это была обычная ссора, которая стала последним бруском в их башне недопонимания и противостояния. И когда Иваизуми не позвонил ни на следующий день, ни через неделю, ни даже через месяц, Ойкава понял — это конец для них. Возможно, он понял это гораздо раньше, но каждый день был исполнен надежды, и это не давало ему возможности оглянуться назад. В конечном итоге у него не осталось ничего, кроме сожаления и Ушиджимы в его постели. — Как же хочу засадить тебе, — бормотал Иваизуми ему в шею. От пальцев, сжимающих его эрегированный член сквозь брюки, Тоору едва ли не скулил. Номера этажей на табло в лифте сменяли друг друга катастрофически медленно. — Ты ведёшь себя… как грязное животное, — Ойкава выдавил из себя ухмылку напополам с рваным вздохом. — Только что с таким важным видом слушал этого своего Д-деб… — Грязному животному запрещено любить Дебюсси? Разворачивайся-ка задом. — Эй, ты слышал? Объявили антракт. Не хочу спрашивать, в порядке ли ты. — Но ты уже спросил, — Ойкава постарался придать своему голосу как можно более будничную интонацию. Как и ожидалось, это место беспощадно топило его в воспоминаниях. Сиденья в зале вокруг них стремительно пустели. — Может, возьмёшь воды в автомате у входа? А я сбегаю до уборной. В горле пересохло так, что я как будто бы сломаю себе шею, если сглотну. Смотря на него не без скепсиса, Ушиджима всё же утвердительно кивнул, и оба покинули зал через противоположные выходы. Решительный шаг Ойкавы превратился в топтание на месте, как только он оказался в просторном холле, заполненном людьми, коих было так много, что с трудом верилось, как все они разместились в одном зале. Он искал глазами какие-либо указатели, но в толпе разглядеть что-либо совершенно не представлялось возможным. Он действительно чувствовал себя странно. С самого утра, как только он попал под дождь на пробежке, для Ойкавы всё было определено. Нельзя сказать, что он не был привыкшим к такому состоянию за последние три месяца, но и находиться в нём было тяжело. Тяжело не столько из-за наваливающейся тоски, сколько из-за необходимости её скрывать. Даже если Ушиджима всё видел, даже если с этим можно было жить. В конце концов, это временный упадок сил, — уговаривал он себя, однако, даже если периодически ему казалось, что он восстанавливается, какой-то части всё равно не хватало. Это ощущение пустоты, чего-то недостающего, разрасталось в Ойкаве с каждым днём всё сильнее. И восстанавливаться с каждым разом становилось всё сложнее. «Так зачем мы пришли сюда, если это место для тебя сродни спускового крючка?» Ойкава подумал, что именно так сказал бы Вакатоши, будь он сейчас рядом с ним. Но его не было. И Ойкава стоял посреди галдящего скопища людей наедине со своим одиночеством. Ему вдруг показалось, что сердце в одночасье остановилось, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы поверить своим глазам. Ойкава поймал его взгляд в толпе совершенно случайно. Его короткие торчащие волосы, вздёрнутые брови и широко распахнутые раскосые глаза. По его губам можно было прочесть любимое, постылое, ненавистное и долгожданное «Ойкава?» Иваизуми смотрел на него с другого конца холла, но как будто бы с другого конца земли. И смотря на него в ответ, Ойкава не придумал ничего лучше, чем сорваться с места вглубь толпы ближе к выходу. — Эй, Ойкава! — донеслось до него сквозь гул людских голосов, но этого не хватило, чтобы его ноги остановились. Когда за ним захлопнулась массивная входная дверь, шум вечернего города накрыл его с головой. Улица плыла цветными огнями, поодаль за ограждением в пробке гудели автомобили. Откуда-то с запада доносились глубокие раскаты грома, предвещая дождь с грозой. Тоору инстинктивно впился пальцами в затянутый галстук, пытаясь ослабить: ему катастрофически не хватало кислорода, а сердце колотилось едва ли не в глотке. Он обернулся за секунду до того, как дверь парадного входа вновь бесшумно закрылась. И тогда же он почувствовал, что бежать ему больше некуда. Поэтому Ойкава так и застыл посреди широченного крыльца, смотря на запыхавшегося Иваизуми напротив. Хаджимэ дышал так тяжело, как будто бежал за ним не из холла, а как минимум со станции метро. Его грудь часто вздымалась, волосы растрепались сильнее, чем обычно. И эта классическая белая рубашка смотрелась на нём преступно сексуально. Тоору мысленно усмехнулся самому себе: что бы ни произошло между ними, он всегда будет ему проигрывать. И даже сейчас, невзирая на это дикое смятение, он не мог запретить себе с жадностью поедать Иваизуми глазами. «Я ненавижу тебя, я так по тебе соскучилась…» — Какого хрена?.. — первым нарушил тишину Хаджимэ, восстановив дыхание. — Почему убегаешь от меня? Ты издеваешься? — Вовсе нет, — Ойкава на секунду уставился себе под ноги, но, опомнившись, поднял голову. Отступать было категорически запрещено. — Зачем вообще было бежать за мной? Этот вопрос застал Иваизуми врасплох, и Ойкава ощутил напряжение от ожидания ответа. — Я не думал, что увижу тебя здесь. Кого угодно, но не тебя. И в прошлые разы ты ходил со мной лишь за компанию. Ты ведь совсем такое не любишь, так зачем пришёл? — Может, я полюбил? Откуда тебе знать, что произошло за всё это время? Какое вообще тебе дело до того, куда я хожу? — Тоору вскинул брови со свойственной ему в такие моменты надменностью. Но каждый раз сочившаяся из него желчь заставляла Ойкаву себя ненавидеть, если рядом был Иваизуми. Как бы ни был зол, он меньше всего хотел ранить Хаджимэ своими словами, и, тем не менее, делал это намеренно. — Я… я не х… — Ойкава? В чём дело? Тоору вздрогнул, когда Ушиджима позвал его по имени. Не столько от неожиданности, сколько из-за лица Иваизуми. «Почему ты выглядишь так, как будто тебе очень больно?» Ушивака за спиной Хаджимэ смотрел как всегда непробиваемо, только взгляд его в этот раз отличался явной мрачностью. — Я тебя искал. Через пять минут антракт закончится. Возвращаемся в зал, — лаконично отчеканил он голосом, не терпящим возражений. Казалось, на Иваизуми он не обращал никакого внимания. — Дай мне минуту, ладно? — Ойкава виновато улыбнулся, но Ушиджима не сдвинулся с места ни на шаг, всем своим видом показывая, мол, решай свои вопросы при мне. Тоору неосознанно сжал зубы. Больше всего он пожалел за свои слова, сказанные Иваизуми минуту назад. Если б он тогда знал, что у них больше не будет возможности видеть друг друга, он бы абсолютно точно промолчал. Он поднял глаза и нерешительно посмотрел на Иваизуми. Тот по-прежнему стоял напротив. Растрёпанный, взволнованный и смотрящий только на Ойкаву. И видеть его таким было так нормально и привычно, что Тоору на секунду забыл, что они давно уже не вместе. — Ойкава, — Ушиджима повысил голос. Казалось, его утомило это затянувшееся бездействие, — возвращаемся, — повторил он и на этот раз спустился вниз, обойдя замершего на месте Иваизуми. Тоору ощутил себя загнанным в угол. То, как Иваизуми смотрел на него, как будто бы не видя ничего вокруг больше, заставляло его забывать, как дышать. Он скучал по нему. Он скучал по нему сильнее, чем мог себе представить. Перебирая в голове всевозможные варианты ответов и исходы событий, Ойкава вцепился пальцами в круглый металлический поручень слева от себя, как будто это помогло бы ему задержаться возле Иваизуми на мгновенье дольше. — Эй… — Ты же видишь, он не собирается идти с тобой, Ушиджима. Не трогай, — Иваизуми перехватил протянутую к Ойкаве руку. Когда Ушиджима обернулся, Ойкава подумал, что его лицо помрачнело куда заметней, чем обычно. Хотел бы он услышать, что Ушиваке нечего с ним (Иваизуми) делить, но сам же понимал, что это далеко не так. И единственным, кого можно было обвинить в происходящем, был он сам. — Отпусти руку. — Тогда отойди от него. Из-за разницы в росте Иваизуми действительно смотрел на Ушиваку снизу-вверх, однако это не лишало его взгляд вызова. И если бы Ойкава не вцепился в его плечо, возможно, в следующий момент он бы схватил Вакатоши за грудки. Напряжение в его теле росло пропорционально нарастающей злости, и он чувствовал, что сдерживаться становится всё трудней. — Ива-чан… не нужно, прекрати. — Ты сказал «прекрати»? Или мне послышалось? — Иваизуми обращался к Ойкаве, но смотрел по-прежнему в лицо своего оппонента, желваки у него ходили ходуном. Ушиджима также ни на секунду не отводил взгляд. «Не хорошо», — подумалось Ойкаве за секунду до того, как справа от него раздался характерный хруст от удара по лицу, а на широкие ступени крыльца круглыми каплями закапала кровь. — Поверить не могу… Ойкава уткнулся носом в свои ладони, сидя на корточках перед Иваизуми и молча смотря на него. Последний сидел на скамье, опустив голову и придерживая наложенную на нос повязку из бинтов. Прозрачный павильон автобусной остановки как нельзя кстати спас их от зарядившего дождя и находился близ аптеки, в которую Ойкава так спешил сломя голову. Людей вокруг не было, и только проезжающие мимо машины шумно рассекали обширные лужи да гудели своими клаксонами. — Прости, — подал голос Иваизуми, Ойкава напрягся. — Потом… потом я извинюсь перед Ушивакой. У меня всё ещё не получается держать себя в руках, если вижу тебя с кем-то ещё. Не ожидал, что твоё появление там настолько выбьет меня из колеи. Да ещё и с ним. — Думаю, единственный, кому нужно извиниться перед Ушиджимой-чаном, это я, — Тоору невесело усмехнулся и отвёл глаза. Отчего-то чувство неловкости перед Ушивакой волновало его гораздо меньше, чем нахождение Иваизуми рядом. — Могу я спросить? — неловко поинтересовался Иваизуми, и, когда Ойкава утвердительно ему кивнул, прислонился затылком к стене позади себя. — Давно ты с ним? — Около месяца. — Вот как… — Мы не встречаемся, — поспешил оправдаться Ойкава и рефлекторно поднялся, сел рядом с Иваизуми на скамью. — Просто… после нашего разрыва иногда зависали вместе. Выпивали, ходили в кино. — Спали? Тоору сжал пальцы на своих коленях, уставившись на асфальт под ногами. Он не мог ответить на этот вопрос вслух, поэтому через силу молча кивнул. Больше, чем радость видеть Иваизуми рядом с собой, было только чувство страха, что это мгновенье вот-вот закончится. Что Иваизуми, поняв его кивок, встанет, развернётся и уйдёт прочь. Ойкава готов был отпустить его. Но лишь до того момента, пока вновь не увидел. Больше всего на свете ему хотелось обнять Иваизуми. Вцепиться пальцами в его заляпанную кровью рубашку на груди и прижать губы к его шее. Это желание переполняло его и лилось через край, так, что даже кружилась голова, а ощущение реальности через раз ускользало. И Ойкава не понимал, как он провёл три месяца без него. Без его колючих волос, без его угрюмого лица, без синяков от укусов, без боли в животе, когда он сзади, и без его крепких объятий перед сном. — Ива-чан, я… — Я всё никак понять не мог, зачем ты это сделал. — Сделал что? — Та песня, которую ты заказал на радио. Она же была для меня? Ты знал, что на работе я всегда слушаю эту радиостанцию, вот и заказал там эту старую песню про дождь? И я всё думал, зачем… как и то, зачем ты пришёл на сегодняшний концерт. Я ведь как никто другой знаю, что ты ни за что на свете не полюбишь такое. А ты пришёл, да ещё и не один. Когда тебя увидел, я подумал, что у меня есть шанс, но, кажется, с Ушиджимой мне не потягаться, да? — Иваизуми усмехнулся, запрокинув голову. Ойкава изо всех сил хотел возразить ему, но ни одно слово не могло разомкнуть его губ. — В итоге я, кажется, понял всё не так, как надо. Песня сбила меня с толку. «Любовь к дождю» Ойкава действительно заказал для него. Он сам не знал, отчего так часто в голове крутилась эта старая песня, которую он, скорее всего, помнил из детства. Но в течение летнего сезона дождей, всякий раз, когда он оставался один, он никуда не мог от неё деться. Поэтому в очередной дождливый вечер, когда одиночество и тоска по Иваизуми одолели его особенно сильно, он позвонил на радио и попросил «поставить эту песню для особенного человека». Он не передавал никаких посланий, не сказал ничего личного, но «Любовь к дождю» всё же достигла ушей Иваизуми. И вот теперь, когда его посыл был понят совершенно не так, как нужно, Ойкава не мог вымолвить ни слова. — Ладно, как бы там ни было… вся эта ситуация… — Иваизуми окинул усталым взглядом свою испачканную кровью рубашку и вздохнул, — будем считать, что это одно большое недоразумение. Сейчас мне даже стало стыдно перед Ушиджимой. Он ведь остался там один, хоть вы и пришли вместе. Не сочти за совет… но тебе лучше вернуться к нему. За меня не переживай, я такси возьму. Тоору смотрел на него во все глаза, чувствуя, как время секунда за секундой ускользает сквозь пальцы, и он вот-вот готов был броситься к нему, но стыд и страх быть отвергнутым останавливали его в последний момент. Скажи уже хоть что-нибудь, кретин! — мысленно кричал он на себя, но всё его тело будто бы парализовало, и чем дальше, тем сильнее было ощущение, что всё это происходило с ним не на самом деле. Иваизуми достал телефон из кармана брюк, в полумраке улицы свет от дисплея окрасил его лицо слабым голубым. — Ойкава, я хочу… в общем, прости. Мне правда жаль, чт… — Пожалуйста, не говори ничего больше. Ты уже достаточно сказал, — перебил его Тоору, а Иваизуми потупился с печальной усмешкой. — Нет! Я имел в виду… не нужно столько извиняться, ведь ты не единственный, кто был виноват. Вообще во всём. И сейчас, и тогда. Ты во многом прав… и мне действительно жаль, что я не могу признать свою неправоту. Мне так жаль и так стыдно, Ива-чан… Я не знаю, простишь ли ты меня, но я правда… — Тоору стиснул пальцы рук в кулаки, не в силах поднять голову, чтобы посмотреть Иваизуми в глаза. — «Зачем ты это сделал», «почему ты это сделал»… но сейчас я не могу ничего тебе ответить. Твоё присутствие рядом лишает меня рассудка. Я просто хотел быть ближе к тебе, хоть как-то… вот и пошёл на этот концерт. Ива-чан… я люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, что хочу умереть. И это так невыносимо больно. Он выдал ему всё как на духу, потому что в определённый момент понял, что нет смысла выстраивать мысли в логическую цепь, чтобы они могли понять друг друга. И сознанием, и телом он рвался к Иваизуми, и эта преграда между ними в виде не сказанных слов ему только мешала. Когда он поднял голову, то ещё несколько секунд мог видеть напряжённое лицо Хаджимэ, а потом последний раскинул в стороны для него свои руки. Ему хотелось сказать, что эти объятия были всем, о чём он мечтал последние три месяца, и, вцепившись в твёрдые тёплые плечи, Ойкава без оглядки позволил себе разрыдаться. — Я думал, мы больше никогда… — Я тоже. — И я готов на что угодно, правда, готов… таскай меня на свои концерты, занимай ванную первым, и в постели можешь быть грубым и грязным, — Тоору обхватил его шею обеими руками, прижимаясь теснее, — только не пропадай так надолго. — Тогда могу я начать прямо сегодня? — Иваизуми уткнулся носом в изгиб его шеи и, когда Ойкава часто закивал сквозь слёзы, обнял его ещё крепче. — Сильно болит? — Ойкава рассматривал посиневшую переносицу Иваизуми при свете кухонной лампы. — Может, стоит сделать снимок в больнице? — Терпимо, не нужно, — Иваизуми поморщился, — но не думал, что когда-нибудь получу от Ушиваки. — Ты ведь первым ударил его… — Что я мог поделать? У меня от злости аж лицо немеет, когда думаю, что ты с ним. — Мне стоит увидеться с ним, чтобы всё урегулировать… — Урегулируем вместе. — А я боялся предлагать! Думал, откажешься. Или ты просто не хочешь отпускать меня одного? Боишься, что я передумаю? Признайся! Ты ведь боишься, что я захочу остаться с Ушив… — Тоору протестующе замычал, когда подскочивший со своего места Хаджимэ опрокинул его на столешницу возле раковины. Протест быстро перешёл в сбившееся дыхание, а после Ойкава и вовсе скрестил руки на шее Иваизуми, закинул ногу ему на поясницу и про себя отметил, что провоцировать этого парня иногда даже полезно.