Люби, как солнце

      Дима всё ещё помнит — и, вероятно, помнить будет всегда, — как ему было больно и обидно, когда Арсений, омега из параллельного класса, отказал ему и посмеялся.       Диме тогда было шестнадцать, и Арсений ему очень нравился, к нему, такому красивому, очаровательному, шикарному, тянулись и сердце, и душа Димы.       Однажды на новогодней дискотеке он решился позвать Арсения на медленный танец, но он, естественно, не шёл ни в какое сравнение с другими поклонниками Арсения — его отшили, конечно. Дима был низеньким пухленьким отличником в очках, и хотя одноклассники уважали его и дружили с ним, какое это значение имеет, когда речь заходит о делах любовных?       Дима тогда подошёл к нему, как всегда выхоленному и сияющему, и, немного смущаясь, спросил:       — Арсений, может, потанцуем вместе?       Арсений над ним посмеялся и, высокомерно сложив руки на груди, ответил:       — Зачем ты мне такой нужен, Позов? Я хочу красивого, высокого и богатого мужа, чтобы он любил меня, берёг и ни в чём мне не отказывал. А ты что? Ни по одному пункту не проходишь, даже не пытайся. Ты же будешь всю жизнь впахивать каким-нибудь врачом за гроши, а мне такой жизни не надо, я хочу жить красиво. Так что иди-ка ты отсюда и не отпугивай от меня настоящих альф.       Диме казалось, что он физически чувствует, как разбивается его сердце. Он был расстроен, а ещё — разозлён.       Арсений не знал вспыльчивого нрава Димы, поэтому не ожидал, что тот хоть что-то ответит ему. Но Дима со злости и обиды ответил, да ещё как.       — Ну и жди тогда, пока появится какой-нибудь дурак, который поведётся на твои красивые глазки, — зло сказал он, глядя на Арсения так же беспощадно, как тот смотрел на Диму всего несколько секунд назад. — Думаешь, ты такой весь особенный и уникальный? А на деле ничего из себя не представляешь. Ты же глупый, как аквариумная рыбка! А приличные альфы, знаешь ли, не любят таких глупых, мелочных и надменных омег, как ты, Попов. Так что удачи тебе в долгих поисках!       Он развернулся и ушёл, оставив шокированного Арсения позади, а позже, немного остыв, понял, что, видимо, единственным дураком, который повёлся на глазки Арсения, оказался он сам.       И хоть в душе у него остался неприятный осадок от тех слов, которые они сказали друг другу, симпатия от этого никуда не ушла. Правду говорят, что первая любовь остаётся на всю жизнь.       Много воды утекло с тех пор — Дима окончил школу с медалью, поступил в мед, отучился на терапевта, защитил кандидатскую, устроился на работу. И всё вроде бы у него в жизни сложилось хорошо.       Об Арсении Дима всё это время не вспоминал. Только поначалу втайне мечтал, чтобы Арсений действительно нашёл себе мужа, красивого, высокого и очень богатого, как он и хотел, но только чтобы он никогда не любил его и на сотую часть так сильно, как мог бы Дима, если бы Арсений дал ему шанс. Но потом, со временем, его отпустило, и он совсем перестал думать о нём. Разве что порой, самыми одинокими и печальными вечерами, ему становилось интересно, как там Арсений? Получил ли он то, чего хотел?       Сегодня коллега Димы попросил подменить его, потому что у него родился сын, а это же надо отметить, так что о какой работе вообще может идти речь? Дима, конечно, согласился. Ну что он, не человек, что ли, не понимает? Да и ему особо нет разницы, где ночь провести — лишний раз на работе или дома в одиночестве.       Дежурство началось тихо и спокойно, однако в одиннадцатом часу ему пришлось ехать по вызову — девочка пяти лет с температурой под сорок, которая ничем не сбивается.       Он не мог и предположить, не мог и на мгновение представить, кого встретит, когда приедет на место. Но вот он стоит на пороге квартиры, а напротив него — Арсений. Что это, если не злая шутка судьбы?       Дима стоит, как вкопанный, и не может выговорить ни слова. Голубые глаза, что когда-то были такими яркими и смотрели на него высокомерно и безжалостно, теперь кажутся Диме тусклыми и потерянными. Сам Арсений стал ещё красивее, чем прежде, этого у него не отнять, но сейчас он выглядит плохо — откровенно заебавшийся, худой, с синяками под глазами.       Не так Дима представлял себе его сейчас, он-то думал, что Арсений живёт где-нибудь на берегу Сены в шикарном особняке и вешает лапшу на уши своему богатенькому муженьку, а он оказался здесь, в Москве, причём, в не самом благополучном районе города. Ещё и с ребёнком на руках.       Арсений Диму тоже узнал — он изумлённо оглядывает его и тяжело сглатывает.       — Ну, здравствуй, Арсений, — собравшись и стараясь держать лицо, заговаривает Дима.       — Позов, — просто произносит Арсений, вдруг слегка улыбнувшись, словно он рад видеть его. — А ты правда стал врачом.       — Да, — резче, чем планировал, отвечает он, — прямо как ты и хотел.       Улыбка сходит с лица Арсения, и он виновато опускает голову. Тоже помнит, значит.       Дима моментально прикусывает язык — ну как можно быть таким долбоёбом? Они же взрослые люди уже, кому какое дело до детских обид. Есть вещи и поважнее — и в целом в жизни, и конкретно сейчас.       — Где ребёнок с температурой? — спрашивает он мягче, прокашлявшись.       — Пойдём, — оживает Арсений, пропускает Диму в квартиру и ведёт его в зал за собой.       На диване лежит девочка, укрытая тонкой простынкой. Она тяжело дышит, а её личико розовеет от жара. При виде неё у Димы сжимается сердце — она так похожа на Арсения.       Он осматривает её, задавая попутно рядовые вопросы — зовут Алиса, пришла сегодня из детского сада с больным горлом и насморком, к ночи поднялась высокая температура, Арсений не смог её ничем сбить.       — Не волнуйся, это обычный сезонный грипп, — успокаивает его Дима, убирая стетоскоп, которым слушал лёгкие девочки, — сейчас я сделаю укол жаропонижающего, и ей станет легче.       — Не хочу укол, — Алиса хнычет, сидя у папы на коленках, и жмётся ближе к нему.       — Ну-ну, лисёнок, — Арсений гладит её по спинке и целует в макушку, — ты же слышала, доктор сказал, что тебе станет легче. Ты же не хочешь болеть, да? — девочка машет головой, а по её щекам уже катятся большие капли слёз.       Дима пытается сообразить, что же ему сделать, как успокоить её, и вспоминает, что у него в чемоданчике есть конфеты как раз для таких случаев.       — Алиса, — зовёт он, привлекая её внимание, — а давай я тебе за укол дам конфету? Даже две конфеты!       Девочка трёт уставшие красные глазки и заинтересованно подвигается ближе к нему. Арсений бросает на него быстрый взгляд и продолжает гладить дочку по светлым волосам.       — А какие конфетки? — спрашивает она хрипло, глядя на Диму большими голубыми глазами. — Вкусные?       — Вкусные, — улыбается Дима и наклоняется к чемоданчику, — смотри, тут есть сосательный петушок и долька арбуза, и всё теперь твоё.       Девочка смотрит на протянутые леденцы, склонив голову набок, а потом оборачивается к Арсению и спрашивает:       — Па, можно?       — Можно, золотце, можно, — Арсений улыбается и целует её в макушку.       Алиса получает леденцы и почти не плачет из-за укола, и Дима с Арсением хвалят её, какая она сильная и смелая. Пока Дима тихо рассказывает Арсению, как дальше лечить дочку и пишет на бумажке названия и дозы лекарств, Алиса засыпает прямо с леденцами в руках. Арсений их потом осторожно забирает и уносит на кухню. Дима же, взглянув в последний раз на Алису и тыльной стороной ладони коснувшись её лба, чтобы убедиться, что температура начала спадать, встаёт посреди комнаты, не зная, что дальше делать. Когда Арсений возвращается, он говорит:       — Ну всё, я пойду. Всего хорошего, не болейте.       Арсений кивает головой в сторону кухни и тихо произносит:       — Я чайник поставил, выпей хоть чаю со мной. Я понимаю, что ты на работе, но это много времени не займёт. Пожалуйста.       Дима улыбается и качает головой, поражаясь самому себе — соглашается ведь. Он молча следует за Арсением на кухню, снимает с плеч белый халат, перекидывает его через спинку стула и садится за стол. Пока Арсений хлопочет с чаем и приносит вазочки с печеньем и конфетами, Дима разглядывает цветочки на скатерти. Он пытается понять, какого чёрта согласился, какого чёрта всё ещё не ушёл, какого чёрта всё ещё дуется на Арсения, хотя прошло уже столько лет.       — Ну, — решается Дима, — и где же твой богатый и красивый муж?       Он старается, чтобы в вопросе не проскользнула давняя обида, и кажется, ему это удаётся. Он внутренне корит себя за этот вопрос, потому что умом понимает, как это глупо и по-детски, но ничего не может поделать с собой — так хочется уколоть этим Арсения, услышать, что был прав, а Арсений нет. Он чувствует себя таким жалким и глупым, и потом ему будет очень стыдно за эту канитель, но сейчас — нет. Он хотел бы не думать о том, что могло бы сейчас быть у них, не думать о том, что Алиса могла быть его дочерью, хочет не думать о том, что рядом с ним Арсений был бы счастлив. Он, может, не носил бы шелка и не жил в Европе, но зато он точно никогда бы не был один, никогда бы не был таким уставшим и побитым жизнью, как сейчас.       Он слышит сдавленный смешок, а после Арсений отвечает:       — Нету мужа, Дим.       — Это я вижу, — протягивает он, надеясь услышать что-то ещё, ведь он и так понял, что мужа нет — у Алисы фамилия Арсения. Да и он бы понял, если бы здесь был альфа — не муж, а просто его, Арсения, альфа, но нет — в квартире витает только запах Арсения, его весенняя свежесть, ещё приятнее и желаннее, чем в юности.       Арсений, наконец, ставит на стол сахарницу и кружки с чёрным чаем. Он насыпает себе две ложки сахара, размешивает и всё-таки не выдерживает пытливого взгляда Димы.       — Ну что? Да, не нашёлся такой дурак, который полюбил бы меня, — запальчиво говорит он, — видишь, у меня тоже всё так, как ты хотел.       Дима поджимает губы, чувствуя, как его щёки краснеют от стыда, и, отведя глаза в сторону, тихо говорит:       — Ну прости, я не подумал. Не злись. Я всё понимаю, мы же взрослые люди.       Арсений выдыхает, моментально успокаиваясь, и тянется рукой к руке Димы, сжимает его пальцы и заглядывает в глаза. Дима удивлён и сбит с толку, немного испуган даже, пожалуй.       — Дима, это ты меня прости, — мягко говорит Арсений, сложив брови домиком. — Я не должен был тогда… Я, знаешь, я же потом…       Арсений запинается, в горле у него словно ком встаёт, и он не находит сил закончить мысль. У Димы от этого сердце разрывается. Он перехватывает его ладонь своими и крепко держит, пытаясь так выразить поддержку.       — Арсюш, я не обижаюсь и не злюсь, — говорит он спокойно, а у самого внутри всё вспыхивает — от старой любви, которая не прошла, от только что обретённой нежности, от отголосков обиды, — всё нормально уже, проехали.       — Нет, Дим, не проехали, — выдаёт вдруг Арсений твёрдо, поднимает глаза на Диму и снова сжимает его руки своими. — Я просто хочу рассказать тебе, хочу, чтоб ты знал. Хорошо? Я, может, ждал этого момента с шестнадцати лет.       — Ладно, хорошо, — соглашается Дима, даже не представляя с чем — лишь бы Арсению стало лучше.       — Когда ты сказал мне тогда, что я глупый и надменный, — начинает он, проводя пальцами по Диминому запястью, — ты вдруг показался мне таким сильным, своенравным, таким непоколебимым. Я был так поражён, — он слегка улыбается, когда видит, как от удивления подлетают вверх брови Димы, — и всё потом ходил думал, какой ты, блин, интересный оказался, Позов. Ну, а ты больше не смотрел в мою сторону, а я глупым был — не решился подойти к тебе, испугался, что ты не захочешь и говорить со мной. После школы я подался в Москву в поисках счастья, поступил в театральное, всё как-то закрутилось-завертелось, много альф было вокруг меня, но никто мне не нравился. Да и я особо никому не нравился — ты оказался прав, многим нужно было больше, чем просто красивая мордашка рядом. На меня можно было смотреть, как на золотую рыбку в аквариуме, а толку-то от этого. К тому моменту, как мне стукнуло двадцать пять, у меня ничего не было за душой. И альфу я так и не встретил. Работал в театре потихоньку, вспоминал тебя иногда, всё больше понимал, каким дураком был. Потом появился на горизонте один альфа, казался мне хорошим, был неравнодушен ко мне. Я думал, что у нас всё серьёзно, уже начал мечтать о тихой семейной жизни, но когда он узнал, что я забеременел, убежал так быстро, что только пятки сверкали. Вот так я и остался один-одинёшенек с ребёнком на руках. Первое время тяжело было, но мама помогала мне, хоть папа и не одобрял этого, и я как-то со временем научился сам справляться. И всё с тех пор думаю, что должен был ещё тогда, сразу, извиниться перед тобой. Кто знает, может, у нас бы даже что-то получилось, а? Жизнь была бы совсем другой. Но, знаешь, думать это одно, а… — Он вздыхает, нежно смотрит на совсем растерявшегося Диму и решает быть откровенным до конца. — А тут ты появился у меня на пороге. Пришёл такой весь серьёзный и важный. Ещё и обиженный на меня до сих пор. — Он улыбается, сдерживая смех. — И я подумал, что обязательно должен поговорить с тобой, как-то объясниться, извиниться. Раньше я думал, что… Чёрт вообще знает, о чём я думал. А сейчас понимаю, что ошибся. Вот.       Он заканчивает говорить и выдыхает. Смотрит на Диму с замиранием сердца, ожидая, что он ответить — простит или не простит? Дима собирается с мыслями долго, и всё это время не перестаёт держаться с Арсением за руки, как будто они точно школьники сейчас.       — Я больше не обижаюсь и не злюсь на тебя, Арс, — повторяет он наконец. — Все мы ошибаемся, все бываем не правы, но что ж теперь, убиваться из-за всякой фигни?       — Да, но это не фигня, — возражает ему Арсений.       — Всё, что было давно — уже фигня, — говорит Дима. — Мне правда жаль, что жизнь так сложилась, что ты сказал одно, я другое, что никто из нас не попытался потом объясниться друг с другом, но этого уже не изменить.       Арсений заторможенно кивает и прячет от Димы разочарованный взгляд. Он что, надеялся… А на что он вообще надеялся?       — Арс, да всё нормально, ты не волнуйся даже, — преувеличенно бодро, пытаясь скрыть неловкость, говорит ему Дима, поднявшись с места и положив руку ему на плечо. — Ты сейчас главное за дочкой смотри, лечи её, хорошо?       Арс, всё ещё сидя с опущенной головой, снова кивает, словно не в силах ни поднять глаза на Диму, ни ответить ему что-то.       — Ну всё, я тогда пойду, спасибо за чай, — быстро произносит он и, схватив свой халат и медицинский чемодан, ретируется в коридор, — дверь закрой за мной.       Арсений поднимается и идёт следом за ним.       Выйдя в коридор, Арсений заставляет себя всё же посмотреть Диме прямо в глаза и сказать:       — Спасибо, что помог Алисе, Дим. Ты хороший человек. И всегда им был.       Дима немного теряется, но уже через секунду задаёт неожиданный даже для себя вопрос.       — Слушай, а можно я зайду завтра вечером? Чтобы Алису проведать! — поспешно добавляет он, увидев изумление на лице Арса.       — Можно, Дим, заходи, — отвечает Арсений с облегчением в голосе и мягко улыбается, — буду ждать.       Дима, попрощавшись, уходит, и Арсений запирает за ним дверь, а после идёт к дочке и всё думает о том, что не мог понять Диму неправильно — он придёт не только к Алисе, но и к нему самому. Это значит, что ещё не всё потеряно!       Дима же, спускаясь по лестнице, пытается успокоить грохочущее в груди сердце. Кто бы мог подумать, что в один вечер вся его жизнь перевернётся с ног на голову? И Дима, наверное, безумец, но он попробует ещё раз.