Утешение

Были времена когда главный зал Малфой-мэнора  наполнялся счастливым смехом. Торжественные вечера, на которых присутствовали аристократы и значимые политики, свадьбы и балы - все это осталось в прошлом. Некогда светлый зал, наполненный цветочным ароматом и звуками классической музыки поменял свой облик на мрачный камень, где витал трепещущий холод. Плотные зеленые шторы заменили на черные, которые отказывались пропускать лишнюю частичку света. Портреты, чей шум от разговоров никогда не смолкал, молчали, погрузившись в печаль. На столах больше не было цветов. Там не было ничего, кроме кучки писем министерских работников, которые выражали свое соболезнование семье и отчаянно просили простить их за отсутствие. Теперь мэнор погрузился во тьму. Как и его хозяин. Светловолосый мужчина стоял у лестницы, беседуя с очередным гостем. Он не слушал, что говорил глава отдела магического правопорядка. Лишь изредка кивал, пытаясь сделать вид, что вовлечен в пустой разговор, но серые глаза не покидали настенного портрета матери. Было странно видеть картину там, где всегда было пусто. На самом деле Драко никогда не задумывался, что однажды портреты его родителей будут висеть на стенах мэнора. Он не знал, кто из его предков завел эту традицию, но уже отчаянно ненавидел их. Каждый день ему придется видеть лицо своей умершей матери. Нарцисса на картине была такой, какой помнил ее единственный сын. У женщины еще не было бледной кожи, исхудавших щек и помутневшего взгляда. Она выглядела молодой, хоть портрет и был нарисован, когда Драко уже был в подростковом возрасте, но бывшая Блэк славилась своей красотой, которая не позволяла достоверно определить возраст. Малфой смотрел на статную фигуру матери, которая казалась другим холодной и даже грозной, но только он помнил те дни, когда Нарцисса улыбалась. Часто она брала свои белые пряди и прикладывала их к его голове, показывая как они похожи. Ее глаза, вечно закрытые от всего мира, чтобы в лишний раз не показать слабости, теплели рядом с сыном. Незаметно для всех, особенно для отца, ее голос, который отдавал приказы домовикам, пел Драко самые красивые колыбельные. Эти воспоминания мучали слизеринца, но он отказывался выкидывать их из головы. Лучше помнить мать такой, чем испуганной, потерявшей рассудок аристократкой. Малфой сглотнул, когда на фоне где-то послышались перешептывания. Гости разговаривали о своих проблемах, обсуждали последние новости волшебного мира, иногда в их беседах проскальзывали соболезнования о покойной леди, и каждое их слово было добрым и теплым. Драко хотел задрать голову, как можно выше, и, посмотрев на мать, сказать: Видишь, как те, кто проклинали нашу семью раньше за служение Темному Лорду, сейчас выражают свою жалость твоей смерти? Но лорд Малфой не мог позволить себе такого поведения. Он не был подростком, который не знает куда выплеснуть свой гнев, ожидая того, что отец вновь подскочит к нему и лишь одним взглядом остановит его реплику, обещая наказание за постыдный проступок. Слизеринец продолжал ловить тихий шепот за спиной, но сейчас разговоры гостей касались и его. Они недоумевали, как сын может так спокойно реагировать на смерть родителя. Стоять на похоронах, что-то обсуждая о семейном бизнесе. Никто из них не видел, как тяжелели его плечи, которым пиджак казался слишком плотным, как двигался кадык от частого сглатывания, будто он вновь оказался перед Темным Лордом, будучи шестнадцатилетним мальчишкой. Тогда Драко казалось, что дня страшнее не наступит, но сейчас он вновь готов служить и исполнять грязные приказы Волдеморта, лишь бы не чувствовать ту боль от потери последнего человека, который любил его. Никто не видел его настоящего состояния. Никто, кроме нее. Женщина стояла в кругу друзей, которые погрузились в воспоминания о леди Малфой. Изредка Гермиона вставляла общие фразы, чтобы никто не заметил ее отстраненности, но карие глаза не покидали одинокой фигуры у подножия лестницы. Возможно, другим Малфой казался обычно-равнодушным, но гриффиндорка видела серую сталь, расплескавшуюся в зрачках, она всегда прикрывала его уязвимое положение. Женщина замечала и пальцы, плотно прижатые к брюкам, иначе они бы подрагивали. Но первое, что бросалось в глаза были губы. Иногда Драко поджимал их, когда истерика была готова вырваться наружу, но после расслаблял, выдерживая паузу, чтобы его голос не звучал жалко. Мужчина не сводил взгляда с портрета матери, которая в свою очередь на него не смотрела. Может это и к лучшему? Иначе он бы расплакался прямо посреди зала, чем ввел присутствующих в неловкое положение. -Малфой. - Знакомый до боли голос заставил его вздрогнуть.  - Прими мои соболезнования. Драко не спешил оборачиваться, опасаясь, что его настигнет разочарование. Он заметил ее еще в начале процессии, когда она кивнула ему в знак приветствия, а после присоединилась к своим друзьям. Мужчина сглотнул, медленно разворачиваясь к женщине, которую знал когда-то. Ее непослушные волосы теперь красиво были уложены на затылке, карие глаза не потеряли своего сияния, а макияж только подчеркивал ее красоту. Было видно, что она не старалась выделяться, это был ее привычный рабочий вид. -Благодарю. - Вышло сухо и неестественно, будто он хотел избавиться от ее присутствия. - Хорошо, что ты пришла, Грейнджер. Драко не сводил с нее взгляда, глубоко внутри не веря, что она стоит перед ним. За эти годы они виделись от силы раза три на каких-нибудь важных мероприятиях, но никогда не разговаривали, предпочитая либо молчаливый кивок, либо игнорирование. -Уизли. - Поправила резко Гермиона, а после виновато улыбнулась. - Ты же знаешь, что я замужем уже три года. Конечно, он знал. Малфой помнил тот день, когда в Пророке написали о помолвке давних друзей. Вся общественность была рада этой новости, ведь есть что-то лучше, чем герои войны, чья любовь пережила тяжелые времена? Слизеринец хотел плеваться от такой формулировки. Он вчитывался в каждое слово, которое было лживо. Вся статья, вся история их отношений была сплошь пропитана враньем, но больше всего его зацепила фраза: Как прекрасно, когда первая любовь становится вечной. Сперва Драко смеялся, не заметив, как на глаза навернулись слезы. Он отчетливо знал, что не какой-то там по счету Уизли был первой любовью Грейнджер. Однако именно он стал ее мужем. Малфой понимал, что должен обращаться к ней по фамилии, которую она теперь носила, но его язык не поворачивался, чтобы произнести это. Гермиона Уизли. Гермиона Уизли. Звучало как-то чужеродно, неестественно, противно. -Прошу прощения за свою оплошность. - Проговорил нарочито слизеринец, а после оссекся, заметив, как нахмурилась его собеседница, посчитав, что он сказал это слишком шаблонно. - Спасибо, что пришла в такой день. Женщина лишь улыбнулась уголком губ, незаметно кивая. Драко видел, как ей было неловко стоять рядом с ним. За долгое время он хорошо изучил Грейнджер. Ее привычка закусывать губу при волнении была одной из его самых любимых. В тот день, когда гриффиндорка впервые призналась ему в чувствах, она вела себя также. На какой-то момент Малфой перенесся в прошлое. В узком коридоре Хогвартса, что вел к Тайной комнате, где обычно они встречались, чтобы сбросить стресс от военной жизни, именно там впервые он услышал тихие слова, которые навсегда запечатлил в своем сердце. Ведь у них не было ничего, кроме страсти, которую они делили каждый раз за закрытыми дверями. Пусть иногда и перебивали ее умными разговорами о мире и войне, ссорами и ревностью, что после обрушивалась с поцелуями и стонами. В тот день Гермиона заикалась, ее мысли путались, когда она успела пожалеть о своем признание в том, что мучило ее сердце несколько дней. Однако все волнения и тревоги ушли на задний план, когда слизеринец притянул ее к себе в крепком и чувственном  поцелуе. Они были так счастливы в тот день. Понимали ли молодые люди тогда, что все разрушится через несколько лет? -Я не могла не прийти. - Грейнджер посмотрела на портрет аристократки, что находился позади Малфоя. - Нарцисса была добра ко мне. Женщина сжала губы, вспоминая о тех днях, когда она вместе с матерью Драко гуляла по саду, разговаривала о философии и поэзии. В ее воспоминаниях Нарцисса Малфой всегда была спокойной, скрытной, но очень умной и любящей своего сына леди. Иногда Гермиона слышала ее смех и видела улыбку, стоило гриффиндорке сказать что-то забавное. -Она всегда была рада видеть тебя. Улыбнулся мужчина, кивая. Впервые за последние дни он выглядел не таким удрученным. Пусть его улыбка и была грустной и мимолетной, но она все же заставила его сердце на мгновение отпустить боль. Он вновь посмотрел на Гермиону, которая и была той, что смогла разрушить стену страдания. Кажется, Грейнджер всегда знала, какие слова подобрать, как успокоить. Она была его утешением. В то время, когда пожиратели смерти оккупировали мэнор, а по-другому их нахождение там Драко назвать не мог, он часто приходил в Выручай- комнату, в которой его всегда ждала гриффиндорка. Она гладила его потускневшие пряди, зарываясь пальцами в волосы, чуть оттягивая их, пока парень лежал на ее коленях и пустым взглядом смотрел на огонь в камине. Для них не имело значения сколько времени прошло, они могли сидеть так часами, даже не разговаривая, но именно это и приносило силы Малфою, чтобы вновь посетить свой дом и своего хозяина. -Я скучала по ней, по нашим чаяпитиям, беседам о новых книгах. - Женщина вздохнула, закусывая губу. - Возможно, ты разозлишься, но я спрошу. Как ты? Мужчина опустил голову, не понимая, как правильно подобрать ответ. Что именно она хочет услышать? Рассказать ли ей о тех днях, когда он ненавидел весь мир, сидя у постели умирающей матери? Как он проклинал своего отца, свою кровь, себя за трусость, за то, что аристократам не позволено жениться по любви? Как он мысленно умирал, лежа в постели с другой? Может, Грейнджер хотела бы услышать причину, по которой Малфой уволился из министерства, потому что там он каждый раз мог видеть ее и ее мужа? Или описать в точности, как всякий раз, когда он смотрит на свою жену, ему отвратно, потому что сердце хочет видеть только неугомонную гриффиндорку? Что именно из этого она хотела бы слышать? -Это было ожидаемо. - Вполголоса пробормотал Драко, рассматривая свои бледные руки. - Дети должны хранить своих родителей, когда придет их час. Он заметил, как она вздрогнула. Ее рука встрепенулась, будто готовая прикоснуться к нему, как прежде и подарить свое утешение. Не нужно, Грейнджер. Не делай этого, иначе ему придется потратить еще несколько лет, чтобы забыть тепло твоей кожи. Если это было бы возможно. Разве, не вспоминал он о тонких руках, по которым бегали мурашки, от его поцелуев? Разве, в самых страшных снах ему не привиделись карие глаза, налитые похотью, когда молочные бедра подрывались в ответ его? Разве, перед глазами не стояла грудь, вздымающая от каждого стона, когда оргазм настигал ее? -Верно. - Кивнула женщина, поправляя свою блузку. - Понимаю, что это правильно, но также и тяжело. -Понимаешь? Мужчина приподнимает нахмуренный взгляд и не видит ничего, кроме внутренней боли, что отражается в глазах Гермионы. Она пытается улыбнуться, чтобы исправить неловкое положение, но выходит измученно и жалко. -Мой отец скончался от рака полтора года назад. Голос не дрожит, да и внешне нет никаких признаков того, что они перешли границы. Однако Драко замечает, как бегают ее зрачки, когда она ищет что-то, чтобы зацепиться взглядом. Он старается игнорировать тошноту, что поднимается внутри. Малфой никогда не был лично знаком с родителями Грейнджер, но многое знал о них от самой гриффиндорки. Они были дантистами, которые обожали пикники. Отец научил ее кататься на велосипеде, хотя она сильно боялась, а мать учила плавать, что давалось маленькой девочке с трудом. Они любили свою единственную дочь, а потому не удивительно, что потеря одного из родителей сильно ударила по женщине. -Мне жаль, я не знал. Глухо отзывается слизеринец, на что Гермиона лишь машет рукой. Не хочет, чтобы он продолжал эту тему, потому что ей неприятно. Она и так отходила месяцы после похорон, что не намерена возвращаться в то состояние снова. -Никто не знал. - Мягко заверяет Грейнджер, тихо вздыхая. - Никто, кроме близких людей, ни газеты, ни знакомые. Драко кивает, хоть это "близкие" и больно бьет по нему. Они никогда не были близкими людьми. Наверно, общественность удивилась, или вовсе ужаснулась, если бы узнала, что когда-то у пожирателя смерти и героини войны было что-то сокровенное то, что они держали в тайне от всех. От друзей, от семьи, от преподавателей. Только стены Выручай- комнаты помнят их одинокие вечера, наполненые страстным сексом, а после долгими разговорами. Только они слышали заветные слова о любви. Только они видели счастье молодых людей. -Знаешь, мама вспоминала о тебе. - Беспристрастно начинает Малфой, не смотря на Гермиону, но чувствуя ее взгляд. - В последнее время ее воспоминания начинали стираться, и она вернулась в то время, когда мы только закончили Хогвартс. Иногда она неожиданно начинала ругать меня, что я не приглашаю тебя в мэнор. Я пытался ей объяснить, что мы больше не общаемся, а она хмурилась, но понимала. Мама много говорила о тебе, вспоминала с улыбкой на лице и даже рассказывала о ваших шутках. Это очень сильно обижало Асторию. Однажды она даже сказала, что я пожалею, что оставил тебя. Мужчина вспоминал последний вечер перед смертью матери, которая вновь спрашивала его о Гермионе. -Мам, я женат на Астории. -Ты любишь ее? -Конечно, иначе бы я женился на ней? Леди Малфой кивнула тогда, но в ее глазах было недоверие. Она знала, что сын врал, но не осуждала его, лишь жалела, потому что понимала, что он сам наказывал себя. Гермиона молчала, внимая каждому слову. Она думала, что Нарцисса была добра к ней, потому что они смогли найти общий язык. Неужели, она знала об их отношениях с Драко? Тогда почему не пыталась как-то рассорить их, поговорить с сыном, заверить его, что грязнокровка ему не пара? Несмотря на то, что Грейнджер и леди Малфой подружились, не могла аристократка допустить того, чтобы ее сын женился на маглорожденной. Ведь так? Были правила, традиции в конце концов. Почему-то осознание того, что Нарцисса никогда не имела ничего против любовных отношений Драко и Гермионы, вызвало в груди гриффиндорки тяжесть. Она знала. Каждый раз, когда девушка посещала мэнор, когда присоединялась за ужином к ним, когда гуляла с парнем в саду. Безусловно, леди Малфой видела их отношения, она догадалась, но ничего не говорила. Предпочитала молчать, как всегда, внутри радуясь, что ее сын, наконец, обрел счастье. -Ну, я думаю, она ошиблась. - Женщина игнорировала дрожащий голос, когда столкнулась с непонимающим взглядом мужчины. - Я имею ввиду ты женат, семейный бизнес процветает, репутация восстановлена. Многие мечтают о такой жизни. Только не он. У Драко было все, что только человек может желать, но иногда в моменты, когда грусть от прожитых дней настигала его, он задумывался, какой была бы его жизнь, поступив он иначе? Если бы он остался с Гермионой, то навлек бы на себя гнев отца. Возможно, тот отобрал бы денежные средства, изгнал из семьи, проклял. Вся общественность бы возненавидела их пару, что сильно бы ударило по карьере Грейнджер. Конечно, это был не самый лучший сценарий, и Малфой заверял себя, что он поступил правильно. Так было лучше для них. Она же не была несчастна. Гриффиндорка вышла замуж, друзья остались рядом. Но слизеринец хотел бы знать, вспоминает ли Гермиона, хотя бы изредка, те моменты, что они пережили. -Что насчет тебя? - Живо отозвался мужчина, намереваясь соскочить с неприятной темы. - Я слышал, ты перешла в новый отдел? Грейнджер кивнула, выглядя недовольной. Видимо, ее сильно задевало то, что ей пришлось оставить любимую работу. -Ты был прав. Хоть мы и выиграли войну, некоторые чиновники все равно остались со своими предрассудками. Драко лишь усмехнулся, вспоминая, как во время очередной ссоры женщина доказывала ему, что министерство поменялось, что отныне они не будут ущемлять маглорожденных. Однако Малфой знал, что кучка стариков, которые пригрели себе место в креслах министров, никогда не поменяют своего мнения. -Не удивительно, всех чистокровных фанатиков не перебьешь. - Пожал плечами слизеринец. - Но я думал, что ты будешь более настойчивой, как и всегда? Гермиона вздохнула, кивая. Она облизнула губы, и это не скрылось от внимательных глаз Драко. Мысленно он отругал себя за то, что думает о чем-то постыдном на похоронах его матери. Он знал, что должен забыть о Грейнджер. Во-первых, Малфои не изменяют, да и сама гриффиндорка бы не согласилась на такую мерзкую роль, во-вторых, все было разрушено. Все, что когда-то было у молодых людей в виде мечтаний, разговоров о будущем, все осталось в прошлом. -Иногда лучше отступить, отдав немного, чем потерять все. Слизеринец замер, понимая, что Гермиона только что процитировала его последние слова. В тот день когда он решил закончить их отношения, потому что был вынужден жениться на Гринграсс, он сказал эту нелепую фразу. Тогда Драко был готов умереть, заметив, как дрогнул ее взгляд, а карие глаза, которые раньше смотрели на него с заботой и лаской, мрачнели, будто в нее пустили аваду. -Значит, теперь ты в отделе тайн? Грейнджер сдержала улыбку, когда Малфой сделал вид, что не заметил ее фразы. Она знала, что он всегда так поступал, чтобы другие не видели, как ему больно. Гриффиндорка хотела что-то сказать, но ее прервал голос Джинни, которая махнула в сторону двери, показывая, что они намереваются уходить. -Мне пора. - Напряглась женщина, вглядываясь в бледное лицо лорда Малфоя. Она словно хотела запомнить каждую черту его внешности, чтобы продлить свои воспоминания. - Еще раз приношу свои соболезнования. Грейнджер посмотрела на портрет аристократки, что не отрываясь смотрела на молодых людей. В глаза Нарциссы было понимание и,  кажется, покой, который она обрела, увидев своего сына рядом с возлюбленной. Гриффиндорка кивнула на прощание и развернулась, но тихий голос остановил ее. -Гермиона. - Его губы дрожали, позабыв, какого произносить это слово. Казалось, лишь ее имя могло заставить кровь остановиться, сердце сбавить ритм, а дыхание прерваться. - Прости. Женщина обернулась. Она долго не сводила взгляда с печального лица мужчины. Может быть, она видела в его облике признаки того парня, в которого была влюблена. Этот взгляд словно вернулся из прошлого, отбросив пять лет, что она провела во тьме куда-то позади. Серые глаза смотрели с тоской, но тепло, что глубилось на их окраине, заставило Грейнджер испустить нервный вздох. Она смотрела на него, моля свой мозг запомнить, чтобы опять погрузиться в фантазии, когда будет в объятьях мужа. Будто они в Тайной комнате. Сейчас он подойдет к ней и обнимет, а она будет рыдать, вцепившись в его пиджак, будет говорить о тех годах, когда проклинала его, но так отчаянно хотела увидеть. Она расскажет, как сильно ненавидела сплетников в министерстве, что обсуждали новый наряд Астории Малфой. Она покажет ему всю злость, когда он бросил ее, намереваясь жениться на другой. Она убедит его, что ее сердце изранено каждой слезой, которую Гермиона сдерживала, расыпаясь на части в ее доме, где хранились воспоминания. Возможно, поэтому она продала его. Возможно, она отказывается от цветов Рона, потому что они напоминают ухаживания наглого блондина. Возможно, она ненавидит квиддич, объясняя это бесполезностью игры, но вспоминая школьные дни, когда тайно болела за слизеринского ловца. -Не извиняйся за то, что не можешь исправить, Драко. Гермиона улыбается. В последний раз, смотря ему прямо в глаза, а после оборачивается. С каждым стуком ее каблуков, что отражается в груди Малфоя, она отдаляется от него все дальше. Присоединившись к своим друзьям и мужу, миссис Уизли покидает главный зал, а после мэнор, зарекаясь, что в последний раз она посещает эти стены. Когда зал пустеет, что происходит через считанные минуты, Драко разворачивается. Он поднимается по лестнице, оттягивая галстук, что теперь душит его. Было бы не плохо закрыться в собственном кабинете в компании огневиски и позволить воспоминаниям вновь раздирать его нутро. Пусть возьмут свое, он позволит. Хоть бы забрали все, даже эту боль, которая глубится внизу живота, намереваясь вылиться в рыдания. На мгновение Малфой останавливается у портрета матери, что с нежной улыбкой смотрит на него. -Ты права. Я жалею.