Hiraeth

***

      Харуно всегда считала себя невообразимо верным человеком, в то время как Ино выражалась откровенно грубее, честно говоря, подруге в лицо, что та хуже побитой жизнью псины, которая продолжает медленно волочиться за своим непутёвым хозяином. Сакура раз за разом пропускала правдивые колкости мимо ушей и, помешивая молочный коктейль, продолжала задумчиво смотреть сквозь блондинистую макушку подруги, с теплотой вспоминая времена, когда её сердце учащало свой ход от мыслей про холодного напарника по команде, чьи выжженные чёрные глаза могли бы запросто проглотить её душу. Ей нравилось помнить о том, как она умеет любить. Да, чувства истерзали её юное девичье сердце, но разве первая, ещё робкая любовь бывает снисходительна хоть к кому-то? Разве хоть кого-то она не изувечила своими ядовитыми когтями в попытке нежно обнять и согреть? Раны, нанесённые по неосторожности, приносят больше всего боли. Самая первая любовь хуже дикого зверя, который не в силах удержать своих истинных инстинктов, отчаянно пытается, но не может не ранить, а потом, вдохнув густой запах боли, входит в раж и, теряя голову, начинает царапать специально, глубже, опасно приближаясь к самым важным артериям, игриво интересуясь тем, как его жертва будет сходить с ума, в попытке осознать за что ему это досталось. Харуно помнила каждое это увечье, несла на своих узких плечах память о всех тех постыдных безрассудствах, на которые она была готова ринуться ради когда-то любимого Учихи и, если честно, ни о чём не жалела. Если бы она могла вернуться назад, окунуться в омут памяти и снова предстать перед каждым человеком, которого любила, то она ничего бы не стала менять. Возможно, её рвение было бы сильнее и страха было бы меньше, но она бы снова и снова бешено кидалась на врага, защищая родных людей. Жалеть об ушедшем в целом идея сомнительная, поэтому Сакура старалась справиться с пылающими от стыда щеками каждый треклятый раз, когда в голове всплывал образ темноволосого. Ей всё ещё иногда было неловко поднимать на него свои мятные глаза, боясь увидеть в его прохладном взгляде плещущие огоньки насмешливости, ведь её пылкие речи о верности до самого конца вряд ли легко стёрлись из памяти такого внимательного парня, как Саске. Конечно, теперь Сакуре наверняка плевать на смущение и неловкости, но в глубине её гниющего от злобы сердца теплилось смутное ощущение, которое было сильнее, чем фоновые происшествия. Будто что-то рвалось наружу, что-то такое важное, что она наверняка клялась никогда не забывать, но всё же забыла. Плотный и дурманящий аромат крови был её личным шлейфом, почерком присутствия, в который она аккуратно вплетала запах палённого человеческого мяса и прозрачного дыма. Обжигающе горячая струя багровой, почти чёрной крови попала на бледное лицо куноичи и заботливо слепила её ресницы, позволяя на пару мгновений крепко зажмуриться и забыть о том кто она, и что сейчас творят её сильные, но худощавые руки. Кожа девушки словно начала плавиться под тонким и застывающим слоем крови, ей было почти что физически больно, то ли от этого, то ли от пульсирующей в голове мысли, что оба её любимых лезвия удобно устроились в мягком и податливом брюхе когда-то лучшего друга. Будто две чёрные змеи, скрутившиеся в клубок в своём узком логове, мечи нашли своё пристанище в разгорячённых мышцах и органах. Именно в эту крошечную секунду, когда глаза девушки накрыла спасительна темнота, она наконец-то вспомнила то, что навязчиво крутилось в голове и никак не собиралось в цельную картину. Сакура была верна Наруто. Верна, как собака, грустными глазами взирающая на безразличного человека, как умирающий пациент верен своему врачу, которого он грубо и больно хватает своими обескровленными руками, ведь доктор обязательно спасёт очередную обрывающуюся жизнь. Но, к сожалению, не все жизни можно спасти. Наруто был перманентно в её голове, для него девушка отвела отдельный уголок в своём сердце и выкроила как можно больше места в своём мозгу, ведь он был мерцающим лучом света, который тянул её вверх каждый раз, когда голова и плечи опускались вниз. Харуно всегда сомневалась, неуверенность преследовала её буквально по пятам, проскальзывала в каждое мгновенье жизни, знак вопроса висел над всем, что она делала или говорила, но никогда под сомнением не находился любимый блондинистый паренёк с белозубой улыбкой: с самого детства и до одной парты, с колких шуточек и горьких слёз друг по другу, с обещания на мизинчиках никогда не пропадать и до самой их последней встречи он был для Сакуры миром. Тёплой, яркой утопией, в которую всегда можно было вернуться. Сидя в камере, втоптанная в грязь и униженная жизнью, куноичи вспоминала тёплую и такую родную улыбку Наруто, и, думая именно о ней, рвано падала в сон, надеясь скорее увидеть парня и крепко обнять, оставив позади все ужасы жизни. Он был её сном, тем самым родным плечом, в которое она так мечтала снова уткнуть свой аккуратный носик. Больше, чем лучший друг, ближе, чем родной брат, вечный гарант защиты. Харуно была верна всем людям, с которыми держалась за руки и смело шагала во взрослую жизнь, миновав войну и жестокость этого мира: тогда, будучи ещё беззаботной девчонкой, куноичи верила, что попляшет на свадьбе каждого своего друга, а на венчании Наруто планировала быть свидетелем, мечтала сказать трогательную речь о том, как сильно она рада и как верит в Узумаки, ведь он обязан быть счастлив. По её скромному мнению, он больше всех заслуживал счастья, но теперь, стоя напротив него, Сакура плавно меняла своё мнение. Все те, кого она ласково когда-то держала за руки, превратились в подобие чудовищ и ухмыляющихся тварей, которым она хотела выгрызть глотки и выплюнуть, став на вершину этой пищевой цепочки. Цунаде, в чьих глазах девушка читала чистосердечное признание и готовность к последствиям вызывала лишь тошнотворное отвращение, Наруто, который собой закрывает едва живую преступницу, ради которой Харуно ещё год назад готова была в одиночку перебить армию, если бы того потребовала ситуация, пробуждал лишь злобу. Если бы её душа не превратилась в каменное изваяние, то девушка наверняка бы разрыдалась, давая волю граду синих слёз. Психика девушки закуталась в плотный кокон и не реагировала на внешние изменения, рьяно не давая своей хозяйке свихнуться и умереть от шока и болезненной реальности: когда-то её могло задеть крошечное потрясение, угрозой был даже маленькое лезвие плохой новости, но после каждого чудовищного осознания очередного предательства, Сакура по ощущениям пила расплавленную сталь, жадно глотала и жмурилась, мечтая стать сильнее. Стала. Девушка лениво моргнула пару раз и медленно открыла глаза, пытаясь стряхнуть застывшие на ресницах капли пахучей крови. Всё её лицо было испачкано, будто бы крича каждому на свете об уродстве этого поступка. Мятные глаза фокусировались предательски медленно, зрачки с тяжестью реагировали на свет, Харуно начинала закипать из-за этого: в такой обстановке даже пара секунд без зрения могли равняться самоубийству. Захотелось нормально протереть глаза, но едва ощутимое движение девичей руки будто притянуло за собой приглушённый вскрик чужой, оглушающе рваной боли. Жадный взор прозревшей брюнетки впился в согнутое тело, которое крупно дрожало от большой кровопотери и шока, было видно, что она смогла задеть самые опасные места в безумной попытке сделать жертве больнее. До пугающего знакомый оранжево-чёрный костюм, который можно было считать символом победы и веры, ошеломляюще быстро пропитывался кровью, разодранный в двух местах: капли остервенело пробирались вниз, от живота к подкошенным ногам, тянулись к земле и мешались с пылью. Наруто судорожно сжимал окровавленными руками оба лезвия, видимо он наивно пытался остановить нападение и думал, что ему хватит сил не дать металлу жадно впиться в плоть. Отточенной реакции парню должно было хватить, чтоб защититься, но видимо он до конца не осознавал серьёзность намерений своей тайной возлюбленной и слишком поздно осознал, что на кончиках лезвий застыла его погибель. Харуно лишь насмешливо хмыкнула, пока её сердце рвалось на части, как клочок дешёвой бумаги. Почему он встал на её пути, почему не дал спокойно закончить начатое? Девушка была уверена, что блондин не помешает процессу казни, но видимо многое изменилось за время её отсутствия, и сейчас покрытые стеклом из боли и злости глаза Харуно внимательно смотрели на оседающего на бетон парня. Руки будто не хотели шевелиться, у куноичи больше не было сил управлять конечностями, которые вытягивали жизнь из человека, ради которого она сама бы прыгнула под меч. Старая, прошлая, когда-то неспособная на подобное, Сакура на секунду будто вырвалась из кандалов своего нового образа и, пробив пустую маску себя нынешней, оглушительно вскрикнула, заходясь в витке истерики. Ей казалось, что она тонет, даже не добравшись до дна. — Довольна тем, кем стала? — Хрипло и почти неслышно засмеялась Хината, продолжая лежать ничком в растекающейся луже из грязи и ошмётков её же плоти. Хьюга не была глупой настолько, чтобы не ощутить, что её плавно сердце замедляется, а глаза подрагивают и закрываются. — Убила единственного, кто верил в то, что ты жива. Прошло пару секунд прежде чем ярость окутала испуганные и огорчённые зелёные глаза: оскал растянул губы брюнетки, обнажил ровный ряд зубов и стал началом смертного часа для Хьюги. Час, ради которого Сакура готова была убить любого, отказаться от каждого, лишь бы наконец-то успокоить душу напрасно погибшей Юнги, которая иногда заглядывала в беспокойные сны куноичи и грустно улыбалась, махая издалека рукой. Кровь, кровь, кровь, девушка, едва нашедшая нить разума и раскаяния, будто дикий зверь, стала перебирать в голове самые изощрённые способы убийства. Один рывок и изо рта Наруто вырвалась субстанция крови и слюны, Харуно наконец-то вытащила своё оружие из холодеющего тела блондина, чьи глаза уже закатывались в предсмертной агонии. Какой-то приказной тон, лишний удар сердца помог Сакуре хаотично сложить печати, разодрав клыком мягкую подушечку пальца, призвать Кацую и, влив в неё как можно больше свободной чакры, выдохнуть. Девушка отвернулась от полулежащего тела, охваченного зелёным свечением, про себя желая Узумаки удачи в этой жалкой попытке выжить. — Сакура-чан, — робко отозвался призывной слизень, любовно окутывая сотрясающееся тело парня. — Мальчик уже не жилец, — не своим, каким-то глухим и простуженным голосом сказала девушка, легко вскидывая руки вверх. Сталь сладко блеснула из-под рек алой крови. — Всё, что осталось от меня — только голос и дым. Харуно провела тыльной стороной руки по щеке, растирая запекшуюся метку, и куноичи готова была поклясться, что что-то пугающе горячее сорвалось с её грязных ресниц. Одна единственная бирюзовая слеза пробила себе путь через грязь и кровь на коже девушки, и, огладив бледную щеку, сорвалась вниз, впитав в себя алый цвет и немного отчаяния. Сакура ощущала, как дыра в груди росла с неимоверной скоростью, засасывала туда рушащийся разум, гниль наполняла горло спёртыми рыданиями и желанием кричать, отрицать, доказать небу, что это была не она. Девушка прижимала руку к собственной щеке и пустыми глазами буравила бетон под своими ногами, не находя сил двинуться вперёд. Её собственные слова были жалким приговором, крестом на котором она хотела распять себя и уничтожить, умереть так же быстро и молча, как сейчас умирал Наруто. Её последний друг тух, как тухнет бычок от сигареты под чьей-то ногой. Шаг дался через титанические усилия, ноги были налиты приятной тяжестью и не хотели слушаться, но в голове Сакуры билась раненным зверем одна единственная мысль: закончить начатое. Наконец-то разрубить этот проклятый узел ненависти, который затягивался холодной петлёй на длинной девичьей шейке. Под слоем ярости и налёта из злобы, запекшимся на душе, пряталась крохотная ранка, из которой сочилась детская обида на мироздание и на всё то, что рухнуло непосильным грузом на юное девичье тело. Сакуру раздавили, уничтожили и забыли, но у неё хватило сил встать, предварительно сломав саму себя. Жертвой ради отмщения стала она сама. Потеряно и больше не найдено всё то, во что когда-то шиноби листа так яро верила: чистота любви, благосклонность мира к ней и простые мечты о семье. Всё это стало миражом, который развеивался вместе с дымком, исходящим от парочки трупов, которые пали от руки надломленной девушки. Харуно стояла неподвижно, расширенными от ужаса глазами смотря на саму себя со стороны. Она будто видела откуда-то сверху саму себя, дрожащую от осознания, что вокруг растекаются чьи-то разорванные в клочки жизни, что воздух напитывается тем самым противным запахом подпалённого мяса и плоти: одна куноичи среди пропитанного кровью бетона и потяжелевшего воздуха. Дело её рук, которые обменяли всё то, что делает людей людьми на небольшое лечение ран, полученных где-то в глубоком подземелье. Стоило ли это того? Сакура слабо улыбнулась, наконец-то отрывая ладонь от лица: последний рубеж лежал прямо перед ней, и, ради его преодоления, она пошла на худшее преступление, так что шанса на отступление просто не было. На одно крохотное мгновение в голове девушки всплыли воспоминания о том, как она крепко обнимала Хинату и давала целый список советов о том, как покорять детское сердце блондинистого дурачка. Как заботливо вытирала слёзы с лица Хьюги и обещала, что поможет наконец-то организовать свидание ей и Наруто, но теперь Харуно истерично хмыкнула, организовывая это чёртово свидание им на том свете. Ещё один шаг к притихшему телу красивой подружки, которая дышала всё медленнее и тяжелее, жалко хватаясь ртом за эту жизнь. Такой тяжелый, такой неспешный шаг, оттягивающий удовольствие на подольше: зверь не даёт своей добыче умереть сразу, немного лечит и ласково зализывает раны, желая позабавиться подольше над явлением костлявой смерти. Харуно впивалась, наслаждалась этим зрелищем, пока тёмное сердце скулило от недовольства и желало принести ещё больше страданий, отыграться ещё немного, возместить каждую пролитую слезу. Девушка дрожала от мысли, что она стала такой лишь ради этого короткого мига. Шаг, другой, всё быстрее, переступить через бездыханного лучшего друга и даже не обернувшись на него, замереть над виновницей всего этого торжества. — Убьёшь меня? — Хината почти что выплюнула это, улыбаясь размазанной улыбкой. — Если да, то не впечатляет. Глаза Сакуры недобро блеснули, тело среагировало само: перенос веса на правую ногу, чёткая опора и мощно приземлившаяся левая ступня на горло вскрикнувшей от боли Хинаты. Её слабые, расчерченные тонкими венами руки крепко сжали штанину куноичи, но на безумном лице продолжала мерцать улыбка. Хьюга ощущала, как последний дух оставляет её тело и поэтому ей было плевать на явно сломанные шейные позвонки и противный хруст костей, её грела радость, что она умирает сама и Харуно не успеет её добить. — Нет, милая, — плотоядно протянула брюнетка, наклоняя голову вбок. — Я буду убивать тебя медленно, буду держать тебя над пропастью и не буду давать наконец-то освободиться. Ты будешь умолять меня прикончить тебя. Хьюга едва слышно вскрикнула, ощущая противный и ноющий поток чакры, растекающийся по её шее. Зелёное свечение проникало в израненное тело и обхватило сердце, помогая телу продолжать функционировать, дотянулось до лопнувшей печени и мягко стянуло, неспешно залатывая смертоносные раны. Харуно смотрела за шоком, а после за безумным отрицанием своей жертвы внимательно, спокойно, так же наклонив голову и немного приподняв её, молча демонстрировала своё безусловное превосходство. Куноичи пустила лечебную чакру в свою ногу и сильнее надавив на трещащую шею «пациентки», медленно лечила её ровно до такой степени, чтоб та не могла сдохнуть неожиданно. Шейные позвонки едва успевали затягиваться костным хрящиком, чтобы сразу же расколоться снова под давлением кожаного ботинка Харуно, которая размеренно отсчитывала секунды до очередной фазы лечения, чтобы невзначай не закончить такую забавную игру. Ужас блестел на глаза Хьюги слезами, она раскрывала рот и закрывала, мотала головой и билась в немой истерике. Сакура кивнула себе же и занесла руку, позволяя ненасытному лезвию щелкнуть в механизме. — Я залечила всё то, что тебя убивало, — лениво оповестила куноичи, сразу же вонзая один меч в трепещущую грудную клетку вскрикнувшей от испуга преступницы. Пелена боли накрыла её глаза, насмешливая улыбка сменилась отвратительной гримасой. Харуно уже не помнит насколько громким был вопль своей жертвы, когда излюбленное лезвие озарилось яркой вспышкой и покрылось бушующим огнём, который молниеносно облизал нежную девичью кожу. Кончик лезвия, легко прошёлся по перикарду, но больше сердца не задел, загорелся так же послушно, разжигая пламя внутри преступницы. Сакура продолжала подавать свою чакру в горло сходящей с ума противницы, не позволяя ей отключиться и потерять хоть кусочек этой муки: люди, умирающие в катакомбах, проданные незнакомцам, дети отданные в сексуальное рабство и женщины, купленные ради чьего-то удовольствия умирали и страдали сильнее, их отчаяние страшнее и куноичи хотела донести Хьюге хоть крошечную каплю этого. — Знаешь, кто был первым человеком, которого я убила? — Задумчиво начала Харуно, неспешно прокручивая горящее лезвие в трещащей грудине девушки. Ответа не последовало, но это не остановило девушку. — Охранник из тех проклятых катакомб, он просто зашёл в нашу камеру и забил мою сокамерницу до смерти. У неё был маленький сын. Он убивал её, ломал ей шею, но пока она была в сознании, решил изнасиловать её. Сакура немного изменила течение своей чакры, направив все свои силы на то, чтоб Хьюга не просто слышала её, но ещё и понимала о чём идёт речь. — Крики были слышны всегда, не было и секунды, чтобы очередного заключенного не убили, но в тот день кричал он — я разодрала ему гортань, а потом сидела в камере с двумя трупами несколько дней. О, запах был неописуем, — фыркнула девушка, прикрывая глаза, чтобы снова на мгновенье окунуться в ту персональную пытку. Харуно не позволяла себе забывать всё то, что ей пришлось пережить там, так как считала это переломным этапом в своей жизни, иногда ночами она подолгу крутила в голове каждый день своего заточения, вспоминала каждый нанесённый ей удар. Вспоминала как жадно вгрызалась в еду и оглядывалась, боясь, что кто-то заметит или учует, что её кормят, думала о том, как гнила её рана и какие ощущения растекались по телу. Разделение на до и после, вырезанное на её памяти ножом. Сакура устало выдохнула и лёгким движением пальцев отстегнула механизм со своей руки, оставляя горящее лезвие на своём месте. Свободной рукой она отстегнула второй меч, позволяя ему неспешно скатится вниз и позвякивая, приземлиться на землю. Куноичи больше никогда в жизни не притронется к ним, слишком пугающе была сила и слишком безграничны возможности. — Твой клан уничтожат, всех до единого, и это на твоей совести. Ты затянула в могилу всех, кто тебя знал. Кстати, даю тебе право сказать твои последние слова, — будничным тоном оповестила Харуно, разминая затёкшие от приличной тяжести оружия предплечья. Последнюю порцию чакры она усилила, на пару мгновений полностью снимая с Хьюги все болезненные ощущения. В эту секунду Хината прикрыла глаза и хотела бы вдохнуть полной грудью напоследок, но торчащее лезвие не давало шевелиться, поэтому девушка лишь слабо улыбнулась, пытаясь распробовать на вкус свой последний закат. Сейчас бы снова ощутить на себе разгорячённые смуглые руки возлюбленного, прижать его к своему замирающему сердцу и навсегда закрыть глаза, отпуская всю грязь своей судьбы. Хьюга хотела бы проводить жарящееся на небосводе оранжевое солнце немного по-другому, но сердце радовалось, что она уйдет сразу за Наруто, и, может там, он наконец-то посмотрит на неё с особенной нежностью. — И в чём моя вина? Харуно молча качнула головой и развернувшись на каблуках, неспешно пошла к лестнице с крыши, абсолютно игнорируя безумные вопли сгорающей заживо девушки.

***

Крупный ком подкатил к горлу, дышать было до жалкого тяжело, а мириады тёмных кругов перед глазами кружили голову. Обито приоткрыл иссушенные губы в попытке нормально наполнить лёгкие кислородом, но выходило из рук вон плохо, он ощутил себя настолько беспомощным, что даже стало смешно. Кривая улыбка расцвела на обескровленном лице мужчины, ему было плохо настолько, что тело наполняла приятная лёгкость и покалывание смутного предвкушения. Учиха лежал на сочной траве, прикрывал одной рукой бледное лицо, а другую аккуратно уместил на груди, чтобы следить за своим рваным сердцебиением. Закатывающееся за горизонт пухлое солнце нежно целовало его прохладные щёки, гладило по треснувшим губам и грустно прощалось, цепляясь на последок за крепкие лодыжки мужчины. Ему было тепло, весенний ветер бил в ноздри ароматом отцветшей сакуры, дурманил и успокаивал, снимая все лишние переживания. Голова наконец-то очистилась полностью, Обито приоткрыл густо-чёрные глаза, всматриваясь в тягучие облака. На секунду в его голове проскользнула забавная мысль, что лучшего дня, чтоб умереть могло бы и не представиться. Конечности плавно немели, покалывание обнимало тонкие пальцы, мужчина с трудом отличал реальность от сладкого сна, но не решался спросить, мерещится ли ему высокий девичий голосок, ставший излюбленным видом наркотика. Он слышал её голос слишком отчётливо, с тёплой грустью осознавая кристальную истину: он не может быть с ней, так же, как и без неё. Хатаке сидел неподалёку, вжавшись спиной в шершавую поверхность дерева: его глаза были прикрыты, но реснички методично подрагивали, он казался мирно спящим, но каждый мускул в крепком теле был напряжён до предела. Какаши сжимал зубы, его челюсть немного двинулась в сторону от абсурдности всей сложившейся ситуации, тело требовало сорваться в сторону бывшего друга и всё исправить, наконец-то прекратить развернувшуюся трагедию, но он не смел потакать своим желаниям. Его обещание было дано, значит он должен сидеть на своём месте и ловить обрывки чужого дыхания. Хотелось курить, перебить сигаретным дымом запах металла, но последняя пачка была выкинута в мусор: черничные сигареты пахли податливыми девичьими губами, а значит сводили с ума и разгоняли странную жажду по венам, поэтому Хатаке предусмотрительно решил избавиться от всего, что действовало на нервы в такой ответственный час. Пепельноволосый сильнее сжал зубы, желая всё же наплевать на глупое обещание и всё развернуть вспять, хотя бы ради того, чтобы Сакура потом не страдала. — Знаешь, Какаши, я так не хотел умирать первые два раза, — хрипло отозвался мужчина, прикрывая глаза рукой, обтянутой порванной перчаткой. Воспоминания оживали и приносили едва ли не физическую боль, воспоминания о том треклятом каменном изваянии, что сломало жизнь тогда ещё маленького парня. Обито до того дня верил, что он едва ли не способен на всё в этом мире и мечты казались целями, к которым нужно было лишь протянуть руку, жизнь казалась ему естественным делом, раны на тренировках обыденностью, а война чем-то далёким. Смерть казалась призрачной страшилкой, коей пугают детей перед сном, такой невозможной, но теперь Обито понимал, почему в глазах взрослых шиноби плескалось столько солоноватой боли. Понял это мальчишка ещё тогда, когда каменное и всесильное тело оказалось изничтоженным: ситуация была настолько ужасающей, что Учиха даже не сразу понял с какой скоростью замедляется его пульс. Страх отступил на второй план, когда юный шиноби пытался тяжело вдохнуть уцелевшим лёгким и втянул в себя осознание, что его тело — хрупкая, нелепая, слабая оболочка, жалко лопнувшая под тяжестью какого-то камня. Тоби вымученно улыбнулся, понимая, что все его представления о жизни и планы смешались с неокрепшим телом и превратились в липкую кровавую кашицу. Он молился каждому богу, чье имя только смог вспомнить, умолял дать ещё один крохотный шанс и отмотать время ненадолго назад. Мальчишка плакал пустой глазницей и умолял о жизни, клялся, что будет хорошим ребёнком и верным шиноби. Ему до тошноты было больно от мысли, что он больше никогда не увидит любимую шатенку, не сможет снова заглянуть в её глубокие глаза и наконец-то признаться в такой простой истине. Тоби вспоминал мать, которая особенно сильно волновалась и просила скорее возвращаться с миссии, заливала его футболку горькими слезами, но тогда он лишь махнул рукой и заверил, что с ним ничего не может произойти. Война казалась лишь словом, а смерть лишь отблеском будущего. Теперь же Учиха чуял прохладное дуновение судьбы на своей щеке и тщетно пытался удержать остатки сознания, как можно дольше не падать в пугающую пустоту, надеясь на несуществующее спасение. Умирать было страшно и загнанное в клетку сердце билось из последних сил, разгоняя кровь по телу, которого особо уже не было. Жить хотелось до скулежа. Хотелось кричать и молить о помощи, но голос предательски сел, силы вытекали медленно и методично, но боли не ощущалось, Обито в принципе не ощущал ничего, кроме горечи на кончике языка. Во-второй раз это была остервенелая борьба за существование, в которой он не хотел проигрывать и готов был взорвать этот грёбаный мир, лишь бы протянуть ещё один денёк. Убивая всех на своём пути, Тоби злобно прорубал себе путь в жизнь, в попытку наконец-то изменить мир ради самого себя. Тогда, в ту самую секунду, когда Какаши применял из последних сил умения своего глаза, унося Обито как можно дальше от поля боя, Учиха понял, что такие как он обречены жить без шанса на счастье. Уже тогда маленьким гнойничком в голове зародилась странная мысль, что счастливый финал никогда не настигнет его, что его участь быть тем самым козлом отпущения, который должен быть внизу, чтобы наверху кто-то праздновал победу. Кто-то крутанул колесо удачи, и оно явно повернулось не в ту сторону. Тогда раны были хуже чем все те, которые несут за собой быструю смерть: едва ли тело мужчины можно было собрать по кусочкам, от него остались лишь обрывки, но Хатаке взял эту заботу на себя, и Обито благополучно очнулся уже живым и полностью залатанным. Кто бы знал, что тогда этот едва живой пазл кропотливо собирала Цунаде, убив несколько дней и ночей на попытки восстановить главного врага всего мира шиноби. Будь это её воля, она вонзила бы в едва функционирующее сердце пациента наточенный кинжал, но выразительный взгляд и немая мольба будущего Хокаге заставили женщину передумать и молча взяться за своё дело, выполняя главную заповедь каждого медика: лечить любого, кто лежит перед тобой, забыв о том кто он и что творил минуту назад. Обито старался выполнять обещание, которое дал своему спасителю: залечь на дно подальше от деревни и жить спокойно, больше никогда не появляясь на глазах шиноби. Его похоронили уже во второй раз и ему оставалось послушно лечь в гроб, накрыться деревянной крышкой и молча слушаться, жалко спасая свою потрёпанную шкуру. Такое существование вытягивало из него все силы, заставляло опускать голову, игнорируя уровень своего величия и безграничной мощи, которой он мог бы поставить на колени весь мир. С одной стороны он мирно делал своё дело, следил за несчастными заключенными в подземных лабиринтах, но с другой его сжирали мысли о том, насколько жалок он стал и в какую грязь ему пришлось окунуться ради такого бессмысленного сжигания своих дней. Смертная скука обгладывала его. Стало немного веселее с появлением первого шиноби среди пленников: у девчонки были знакомые черты лица и цвет волос, будто Обито уже где-то с ней встречался. Жалость? Если бы его сейчас спросили ради чего он тщательно пытался вымыть грязь из уродливого ранения девушки, для чего рискуя собой тащил ей еду и целые кувшины с собой, почему кинул тогда ей спасительный кунай и её руками убил напарника, для чего с самого начала захотел помочь чужому человеку, — он бы зло фыркнул и отвернулся. Возможно сначала пленница напоминала ему когда-то потерянную возлюбленную, но со временем Обито осознал, что помогает ей потому, что когда-то помогли ему. Он видел в её озлобленном взгляде собственную боль и поэтому нащупал тонкую нить, связывающую их. Маленький, одинокий ребёнок в нём крепко ухватился за неё, желая обрести родственную душу. Одиночество, скука и незримый интерес не позволяли Учихе оставить Харуно. Теперь же, лежа на закате на небольшом участке травы под величественными кронами деревьев, страх наконец-то отступил в сторону и Тоби готов был сам отдаться в руки преследующей его дамы с косой. Он искренне устал бегать, пытаясь излечить своё сердце от яда, который пропитал его насквозь: жизнь принесла ему слишком много боли за такое короткое время. Сейчас смерть казалась ему невообразимо прекрасной, болезненно желанной, он хотел как можно скорее коснуться её и наконец-то получить свободу от страданий и волнений. Это стало бы тем самым белым листом, которого так не хватало в чернильно-чёрной книге его жизни. Учиха легко улыбался, предвкушая утешительный покой, к которому он стремился всю свою жизнь, он не верил до конца, что ещё немного и его глаза наконец-то закроются. Приятный трепет расходился по его телу. Мысль о таком пришла в единственный и самый счастливый момент его жизни, когда Харуно спокойно, даже буднично сказала ему, что хотела бы разделить своё мирное существование где-нибудь вдали от людей, именно с ним. Тогда Обито осознал, что наконец-то смог ощутить то, о чём мечтал больше всего, судьба наконец-то дала ему вкусить плод счастья, и он оказался приторно желанным: ему хотелось ещё, хотелось растягивать моменты этого ослепительного удовольствия и вгрызаться в запретный плод. Учиха осознал, что наконец-то получил свой счастливый финал, за которым крылась глубокая пропасть. Эйфория прятала за своим шёлковым крылом суровую реальность, где он всё ещё беглец со статусом мертвеца, которого будут пытаться убивать на месте, где он всё тот же изуродованный и нервный убийца, сжегший тысячи невинных жизней. Обито сидел на горе трупов, гордо восседал на троне из чёрного металла и высоко держал корону обречённого. Он — злодей. Он не имеет права на счастье, оно противоестественно таким моральным уродам как он, и Тоби знал это лучше других. Его счастье нарушит баланс мира, само его существование было олицетворением тьмы. Учиха уничтожил отряд Хьюг не моргнув глазом, счётчик его убийств перевалил за очередную тысячу, но он лишь вальяжно пошёл навстречу к Какаши, не переживая о том, как именно его душа будет гореть в аду. Обито знал всё это и больше всего на свете не хотел пачкать своими окровавленными руками Сакуру, которая была лишь жертвой ужасающих обстоятельств: у неё был шанс на нормальное существование, ей простят каждую её ошибку лишь узнав о том, как трудно ей приходилось в плену. О нём же молва уже разошлась трещащими швами по деревне, что тот самый Учиха выжил и начнётся новый виток охоты на него, и если Харуно пойдёт за ним, то рискует попасть под горячую руку желающих отомстить. Обито хотел бы схватить девушку и исчезнуть, но тогда он повесит на себя ещё и ярлык эгоиста, подвергнув её постоянной опасности. Жить с осознанием, что единственный источник его счастья и смысла греется в чужих объятиях, он тоже не сможет, поэтому решение пришло само по себе и было озвучено Какаши, который лишь вымученно выдохнул, услышав просьбу своего знакомого. — Когда-то я должен был тебя спасать, а теперь, — Хатаке выдержал небольшую паузу, смакуя свою мысль. — Теперь же мне нужно помочь тебе умереть. — Ты такой сообразительный, вау, — хмыкнул Тоби, складывая руки на груди. Его взгляд был устремлён куда-то в сторону, где недавно стояла его спутница. — Знаешь ли, падать с каждым разом всё больнее, и тяжелее встать. План был прост до невозможности для Обито и был ужасающе сложен для Какаши, но он видел суровую решительность во взгляде собеседника, поэтому лишь кивнул и медленно пошёл прочь, переваривая свои обязанности. Какаши приоткрыл глаза, услышав насколько замедлилось дыхание Обито: тот продолжал пустыми глазами смотреть вверх и верно ждать, жизнь теплилась в его грудной клетке за счёт этого мучительного ожидания. Учиха не шевелится, и, если бы не редкие хриплые вздохи, можно было бы решить, что он уже отпустил эту жизнь. — Она уже рядом, — тихо оповестил Хатаке, получая донесение Паккуна, который по запаху вычислял местонахождение юной куноичи. Девушка спешила на помощь к своему напарнику, искренне переживая за его состояние, ведь какая-то липкая тревога окутывала её холодные руки. — Спасибо, — отозвался Обито, наклоняя голову в бок. Вдалеке он увидел знакомую утончённую фигурку, быстро приближающуюся к небольшой опушке, но глаза закрывались уже сами по себе. Удерживать сознание было всё труднее, но Учиха утешал себя тем, что это последние трудности, которые появились в его жизни. Из лёгкого небытия мужчину вытянул обеспокоенный девичий голос, который едва не срывался на крик. Тоби всё-таки ненадолго отключился, поэтому сейчас ему приходилось с трудом разлеплять ноющие глаза, мозг отказывался функционировать, но сердце рвалось в последний раз к родной брюнетке. Стоило ему подумать о ней, как горячие ладошки накрыли его лицо и мягко потрясли. Туманный взгляд Обито скользнул по обеспокоенному личику Сакуры, которая стояла рядом с ним на коленях и не знала за что ухватиться, куда направить руки и что лечить. Её губы предательски дрожали, как бы Харуно не пыталась их кусать и сдержать скулёж, выходило отвратительно плохо. Она почуяла неладное, как только Паккун появился перед ней и велел скорее бежать к тренировочным полям, но пёс не успел договорить: девушка уже не чуя ног и скорости бежала туда, игнорируя взгляды людей и удивлённые вздохи. Кровь была на одежде куноичи, на её лице, волосы пришли в хаос, но она лишь смотрела вперёд, желая скорее добраться до Тоби и помочь ему. Уже издалека она увидела его, лежащего и неподвижного, тогда на глаза навернулись кипящие слёзы: удивительно, ведь, едва не убив лучшего друга и прикончив главного врага, её эмоции были неизменны, но лишь мысль о том, что с ним что-то не так заставляла девушку выть. Сакура вспомнила слова Ино и готова была соглашаться с ними всегда, признаваться всем и каждому в том, что она вернее пса, лишь бы с Обито всё было хорошо. Тревога нарастала, учащалось сердцебиение, ледяной пот прошибал всё тело. Приближаясь к опушке, она уже не передвигалась как истинный шиноби, а бежала вперёд, глазами рыская по телу мужчины, но ран не было видно, не было видно и крови. Приземление было жёстким, девушка рухнула на колени рядом с Учихой, уже не держась на ногах от испуга и шока, она никак не ожидала увидеть его бледным и едва дышащим. Он почти не отреагировал на неё, лишь немного шевельнул бровями, отчего Сакуре стало до безумного паршиво. Первый, оглушительно громкий всхлип сорвался с её губ и дал волю рыданиям, что так долго грелись в её горле. Её каменная маска стала трещать, превращалась в пыль и осыпалась, давая волю лавине страха. Какаши наблюдал за этим последним воссоединением и кусал губы, стараясь отводить глаза в сторону: ему физически больно было видеть страдания девушки, которая едва держала себя в руках. Хатаке на секунду всё же пожалел, что не передумал и не оказал Обито первую помощь, но с другой стороны он не смел ломать его волю. Последнюю волю. — Саку, я дождался тебя, — хрипло протянул Обито, наконец-то раскрывая глаза. Его голова нещадно болела, а незримые часы отбивали свои последние минуты, поэтому мужчина едва держал себя в руках. Девушка закрыла лицо руками, пряча свою безумную слабость и крупный град слёз. Её сердце разрывалось на клочки от осознания, что это их последние мгновенья рядом, боль из эмоциональной становилась физической. Совсем недавно он честно обещал ей, что они наконец-то обретут покой, а теперь он медленно умирает на её глазах, обрушив на девичью голову всю жестокость реальности. Воздуха не хватало, рыдания выходили глухими хрипами, Харуно сжимала волосы на своей голове и умирала в душе. — Послушай, — его холодная рука коснулась её макушки, нежно поглаживая. — Я так много хочу тебе сказать, но у меня так мало времени, чёрт. — Обито, прошу, не оставляй меня, — Сакура ухватилась за его ладонь и прижала к своим губам, испуганно жмурясь. — Прошу, не надо, я не смогу. Прошу, прошу, умоляю тебя, не делай этого. — Милая, я умираю. Ты сильная девочка и со всем справишься без меня, я клянусь, — он ласково улыбнулся, кончиками пальцев поглаживая её перепачканное лицо. — Ты лучшее, что когда-либо было в моей жизни, и ты бы знала, как мне не хочется оставлять тебя, как бы мне хотелось прижать тебя к себе и никогда-никогда не давать в обиду. Я уверен, что выжил несколько раз и пережил всё это только ради встречи с тобой, и я так благодарен тебе за то, что ты существуешь. — Тоби, прошу, не говори так! — Харуно сорвалась на крик и мотнув головой, согнулась на пополам, прижимая к своему сердцу его холодеющую руку. Губы были прокушены, глаза болели от того, как сильно она пыталась их зажмурить, чтоб спрятаться от происходящего. — Я люблю тебя и благодарен тебе, что ты видела своё будущее рядом со мной, — голос Учихи становился всё тише, но он собирал последние силы, чтобы хоть немного утешить девушку. — Поплачь обо мне, ладно? Поплачь немного, а потом сделай вид, что меня никогда не было и живи спокойно. Боже, если бы я только мог… Может, в следующей жизни всё обернется по-другому, и я никуда тебя не отпущу. Просто мне не повезло: мне не везло всю мою жизнь до дня, когда я встретил тебя, но мне уже не искупить всех моих грехов. Прости, что ухожу вот так, но ты справишься без меня. Он улыбался во весь рот и приложив титаническое усилие, немного приподнялся на локтях, протягиваясь к рыдающей девушке. Сакура на секунду смогла сдержать свои слёзы, разгибаясь и подаваясь навстречу. Его ледяные губы нашли уголок её горячих губ, а потом и широкий лоб: он заклинал её жить. Жить по-настоящему, жить счастливо, как не мог жить он, жить и улыбаться каждому дню, ведь её улыбка — единственное, что освещало его путь. Ему было настолько горько, что он даже пожалел на пару секунд о своём решении, но пути назад уже не было, мужчина слышал воздушную поступь свободы за своей спиной и понял, что ему уже пора. — До встречи, — Обито медленно опустился обратно и сморгнув одну-единственную слезу, наконец-то смог закрыть глаза, проваливаясь в спасительную темноту. — Сакура. Какаши опустил голову и сглотнув, незаметно сложил несколько печатей, стараясь успеть выполнить обещанную часть договора. Его шаринган вспыхнул и взорвался тупой болью, а значит Хатаке успел погрузить Обито в спасительное вечное Цукиёми. За эти пару последних мгновений своей жизни, он проживёт всю свою жизнь так, как только мог мечтать, держась за руки с любимыми людьми и заняв желанный пост Хокаге. Там ему не придётся притворяться мёртвым, кого-то убивать и быть всеобщим врагом, в его маленькой реальности он просто счастливый человек, который бежит после работы домой к ужину, который забирает детей с академии и иногда выпивает с друзьями. Наконец-то он не одинок, ведь там у него наверняка много друзей, которые ни за что бы не дали его в обиду. Наконец-то там его полюбили взаимно, полностью отдав своё сердце, ведь Какаши лучше других знал насколько сильно Обито умеет любить. Жаль, что в этой жизни не было никого, кто бы это ценил. Такие простые человеческие мечты, ради исполнения которых он мог лишь умереть. Обито просил этого погружения, чтобы перед смертью, которая гналась за ним всю его жизнь, он не думал о боли, а наконец-то утонул бы в счастье, пусть и искусственно созданном: он стеснялся и немного жался, но всё же сказал Какаши о том, что по его мнению он заслужил хоть такой награды за все его страдания. За тонны жестокости, которая была свалена на его плечи он просил малого. Просто представить, что он может быть любим. Сердце Какаши успокоилось, когда он увидел, что Обито замер навсегда с искренне счастливой улыбкой на губах. Тоби уже прожил свою идеальную жизнь и успокоился, наконец-то покинув этот жестокий мир. Хатаке неспешно встал и бесшумно подошёл к притихшей девушке. — Сакура, — мужчина робко коснулся её талии и не ощутив сопротивления, поднял куноичи на руки, отходя на небольшое расстояние от остывающего тела, которое плавно охватили чёрные языки пламени. — Что с ним, — хрипло спросила девушка, душа рыдания. — Что с ним, Какаши? — Его смертельно ранили шиноби Хьюга, одна из техник мягкого кулака, — однажды Хатаке станет стыдно за то, что он так нагло врёт, скрывая, что Обито поджёг самого себя изнутри с помощью Аматерасу. — Он попросил меня сжечь его этой техникой, чтоб его прах развеялся сам. Обито боялся, что недоброжелатели что-то сделают с его телом. Сакура смотрела не моргая, как тело родного человека тлело, как кожа осыпалась, и ей так хотелось уйти вместе с ним. Хотелось кинуться ему на грудь и умолять сказать, что это злая шутка, попросить снова колко пошутить или искренне улыбнуться так, как улыбаться мог только он. Неведомый порыв заставил девушку всё же сорваться с рук Хатаке и пошатываясь, всё же вернуться к телу Учихи, которое таяло на глазах. Она снова упала на колени, пустым взором впиваясь в место, где ещё пару минут назад он улыбался живой улыбкой. Если бы она не появлялась в его жизни, он мог бы жить, решила про себя девушка, ощущая как разрушается её мир. Ей казалось, что кто-то сбросил на её воющий мир огромные бомбы и смотрел, смотрел на то, как она готова умолять мироздание пощадить её и вернуть Обито обратно. Сакура была уверена, что кто-то запустил леску ей в глотку и тянул оттуда скулёж, заставлял выть на подобии раненного животного. Она терпела героически всё то, что преподносила ей судьба, стойко шла вперёд, не оглядываясь по сторонам и не жалуясь на несправедливость, но эта пощечина выбила почву из-под ног и поставила на колени. Дрожащая рука сама по себе потянулась в пылающий огонь, который прожевал и испепелил её спасителя, но огонь не хотел ранить её, не собирался забирать её плоть. Он был сыт. — Что? — Сакура мгновенно подняла голову и резко обернулась, уверенная, что чья-то большая ладонь легла на её макушку, но Какаши стоял поодаль и смотрел спокойным, но сочувствующим взглядом на неё. Харуно решила, что сходит с ума от боли, но Хатаке отчётливо видел это прозрачное шевеление рядом с согнутой напополам девушкой и ощутил последнее прощание Учихи, который наконец-то получил желаемое. Какаши видел эту грустную улыбку Обито, когда он напоследок потрепал куноичи по волосам и повернувшись полу-боком, благодарно кивнул своему лучшему другу, благодаря за помощь в таком неблагодарном деле. Возможно, Хатаке тоже сходил с ума, но это не столь важно. Аматерасу выполнил своё поручение и плавно стал затухать, оставляя после себя лишь аромат дыма и горечи. Мужчина подошёл к своей ученице и бесшумно присел рядом, позволяя ей уткнуться мокрым лицом в свою жилетку, одной рукой поглаживая вздрагивающую спину, а другой аккуратно приобнимя девушку за плечи. — Прощай, друг.