Эффект Трансмиграции

Бюрократия — это гигантский механизм, управляемый пигмеями.

___________________

вкрап·ле·ни·е то, что вкраплено, помещено, вставлено во что-либо частями, кусками и тому подобное.

___________________

      У меня до сих пор кружится голова.       — Получше? — спрашивает Чаквас.       — Ух-х-х, — хриплю я. — Не особенно.       — Что ж, насколько могу судить, твоя нейрологическая активность снизилась, так что ты, можно сказать, идешь на поправку. Прежде она зашкаливала.       Шепард выгоняет всех посторонних из медотсека, за что я ей благодарен. Видимо, для меня еще не всё потеряно.       — Паркер, мне нужно понимать, что произошло. Я должна знать, на что способны мои солдаты, а от тебя, вот честно, проблем куда больше, чем кажется на первый взгляд.       Я сбит с толку.       — Я ведь уже говорил, что произошло, нет?       Она отмахивается от меня.       — Ты говорил, что ты сделал. Я должна знать, как ты это сделал, каковы потенциальные побочки и риски, — она решительно смотрит на меня. — Оружие бесполезно, если не знать его до последней детали. Иначе только себе навредишь, — она оглядывается и указывает на окружающее нас оборудование. — Сам, поди, видишь, — добавляет она.       — Как будто я могу что-то об этом рассказать, — ворчу я. Не думает же она, что я, единожды этим воспользовавшись, вдруг стал всё знать?       — Ты знаешь больше нас, — пожимает плечами Шепард.       Что ж, наверное, она права.       — В таком случае я бы назвал это «Доминированием», — термина получше я всё равно не подберу. — Как оно работает, вы, ну, видели сами. Оно позволяет мне проникнуть в чью-то голову.       Шепард кивает.       — А этот кто-то в ответ попадает в твою?       Я колеблюсь. Я об этом не думал, но с королевой рахни всё именно так и было.       — Наверное, но не так глубоко. Как минимум, контроль над телом он не получает. Ты тоже что-то знаешь?       Шепард говорит тихо, но жестко.       — Космопехи, уносившие лидера террористов, говорили, что он метался в бреду. Шипел и щелкал языком, будто был рахни. Затем у него пошла кровь из носа. Десятью минутами позже он умер. От кровоизлияния в мозг.       Я не знал.       — Прости, — тихо говорю я. Шепард вздыхает.       — Я понимаю, что ты не знал. Это в новинку для всех нас. Такое могло произойти с тобой?       Сомневаюсь. Меня тошнило, но опасности жизни я не чувствовал. Как бы странно это ни звучало, я привык жить с запасом воспоминаний из прошлой жизни. Я привык сдерживать поток эмоций, которые они вызывают. Черт, первые десять лет этой жизни мне приходилось по нескольку минут оставаться в кровати, чтобы понять, кем я проснулся очередным утром. Но этого, разумеется, я ей сказать не мог.       — Нет, — наконец, отвечаю я, — но не могу объяснить, почему. Этого… ну, просто не будет. Вот такой я уникум.       Шепард фыркает.       — Еще какой, — говорит она. — Что еще можешь рассказать?       — Предположу, моя королева, что эффективность Доминирования зависит от силы воли жертвы. Лидер террористов уже был наполовину безумен, поэтому легко поддался мне. На других может и не подействовать. Если я попытаюсь так сделать с одурманенным… результат может оказаться неприятным.       Шепард напрягается.       — Я же приказывала тебе не называть меня королевой, — ледяным тоном говорит она. Я бледнею. Я опять это ляпнул?       — Простите, коммандер. Наверное, я до сих пор пою… думаю немного иначе.       Она смягчается.       — Знаю. Прости. Я всё забываю, что тебе хуже, чем всем нам.       По интеркому раздается голос Джокера:       — Коммандер, мы прошли через ретранслятор Вдовы. Будем на Цитадели через тридцать минут.       — Так и что мне делать? — спрашиваю я.       — Насколько мне известно, ты можешь покинуть «Нормандию», — говорит Шепард.       — Уже? Могу пойти, куда захочу?       — О, нет, ты не думай, что мы не будем за тобой наблюдать. Но в увольнительную сходить ты можешь. Я же не бессердечна.       — Что-то я не понял. Если я остаюсь под наблюдением, то какая же это увольнительная?       Шепард коварно улыбается.       — Всё просто. Я буду следовать за каждым твоим шагом. Повезло же тебе, скажи?       Я распахиваю рот. Да она шутит. Она прямым текстом говорит, что собирается шпионить за мной. Но она — мой командир. Я не могу ей возражать. С Шепард на хвосте я не смогу заниматься ничем, даже отдаленно связанным с работой на Посредника. Что плохо, потому что мне нужно найти агента «Цербера», не привлекая к этому внимания Шепард.       Если Посредник решит, что я проболтался, моя увольнительная закончится преждевременно. Вероятно, из снайперской винтовки.       Судя по ее виду, она явно не подумала о такой возможности. А я не могу сказать ей об этом, потому что на корабле могли остаться жучки, которые не нашел Гаррус. Я не собираюсь доводить до того, что меня еще и Призрак начнет шантажировать.       Нужно как-то с этим разобраться. Вместе с еще одной проблемой.       — Ко… ммандер, когда вы отчитывались Совету, что вы им сказали? Обо мне и рахни?       Улыбка Шепард увядает, как сорванный цветок.       — Ничего. Я не знала, что сказать. Я, разумеется, упомянула, что отпустила королеву, но помимо этого — ничего о том, что случилось с тобой.       Я киваю.       — Спасибо, Шепард, — пока я не использую биотику, то ничем не отличаюсь от обычного человека. Кроме, наверное, ненужных словечек в речи.       Я поворачиваюсь и опускаю ноги, наслаждаясь прохладой пола.       — Значит, я могу идти?       Шепард кивает.       — Увидимся у шлюза после стыковки.       Я морщусь. Будет непросто от нее избавиться.       Впрочем, у меня и без того будет полно дел. Во-первых, нужно разжиться новой броней. В нынешней я походил единожды, и половину ее расплавили, а другую половину — расшибли. Заодно стоит подумать об оружии. Мой старый пистолет с каждым разом ощущается антиквариатом в сравнении с вооружением остальных членов отряда.       Но до того нужно кое с кем поговорить. Даже если это будет неприятно.       — Привет, сержант, — тихо говорю я. Эшли Уильмс пару секунд игнорирует меня, целясь и стреляя по мишени на другом конце гаража. Холодная свирепость, с которой она это делает, и взгляд, который она следом бросает на меня, заставляют меня вздрогнуть.       — Да, мистер Паркер? — с выверенным безразличием спрашивает она.       Цветистые фразы и хитрые аргументы меня ни к чему не приведут.       — Эш, хочешь поужинать со мной?       Она смеряет меня спокойным взглядом, но глубоко под ним пылает пламя. Она зла. Даже в ярости. Вот блин.       — Правила поведения космопехов Альянса, статья тридцать пять, раздел двенадцать. В случае, если у двух космопехов из одного отряда возникают романтические отношения, их полагается разделить и назначить на разные миссии. Ты пробыл на «Нормандии» где-то полтора месяца, может, два. Так что ты под это попадаешь. Поэтому, если не хочешь покинуть «Нормандию», я вынуждена отказать. Таков регламент.       У меня сжимается сердце. Ничего не вышло. Не знаю, почему меня это так задевает — в смысле, мы не так уж хорошо знакомы.       Из моего рта вырывается протяжный, плачущий, шипящий визг, песнь скорби, печали, ложной надежды, боли, гнева, покорности и…       — Ты в порядке? — саркастично спрашивает Эш, поворачиваясь ко мне спиной. Я захлопываю рот, радуясь, что человеческие голосовые связки с трудом издают песни рахни. Для нее я, наверное, просто стоял с открытым ртом. Меня пронзает еще один порыв, не связанный с инстинктами рахни. Убить, покалечить, сжечь, кричать, стрелять. Я сжимаю кулаки, заставляя себя оставаться на месте. Я не психопат-убийца. Я — Паркер. Медик.       Разум очищается, и я ухожу, пока бурлящие эмоции вновь не взяли надо мной верх. Со временем становится легче сдерживать мои новые воспоминания — наверное, у меня даже получится ими управлять. Когда-нибудь.       Рекс, как и всегда, подпирает плечом колонну. Даже не скажешь, что он пять с чем-то пуль словил.       — Похоже, тебя жестко отшили, — ворчит он, практически не скрывая собственного веселья.       — Похоже, ты прав, — отвечаю я, ожидая лифт. Сейчас мне не хочется ни с кем говорить.       — Знаешь, что тебе стоит сделать? — продолжает он.       — Ну и что же? — бормочу я, пытаясь подражать его привычному угрожающему ворчанию.       — Сойтись с Шепард, — говорит он, и я чуть не задыхаюсь.       — Что?!       — Сойтись с Шепард, — повторяет он, словно это нечто очевидное. — Если одна женщина тебя отвергла, сойдись с другой. К тому же, коммандеру не пристало идти в бой в таком раздрае. Надо, чтобы она немного перевела дух.       Я краснею и даже без инстинктов рахни распахиваю рот. Лифт решает смилостивиться надо мной и наконец-то приезжает, и я на автопилоте захожу внутрь. Рекс посмеивается, бросая последнюю колкость:       — Да и медику не помешает.       Двери лифта закрываются, так что за мной даже последнего слова не остается. Правда, у меня его и не было.       Я медленно еду наверх, пытаясь всё обдумать. Эш меня отшила, и это обидно. Рекс то ли прикалывался, то ли реально дал совет. Хрен поймешь по его непробиваемому лицу.       Я добираюсь до столовой аккурат к моменту, как одного из членов экипажа с силой бьют головой об стол. Драка на этом не прекращается; пострадавший делает неуклюжий выпад, пытаясь попасть обидчику кулаком в лицо. Я узнаю обоих будущих пациентов: один работает на Адамса в инженерном отсеке, другой — наш связист.       Инженер уворачивается от неуклюжего удара и наваливается на связиста, уже дезориентированного от удара об стол, падая вместе с ним на пол. Я наблюдаю за ними, словно во сне. «Нормандия» всегда казалась мне хорошо смазанным механизмом, и зрелище двух ее работников, мутузящих друг друга у всех на виду, выглядит совершенно сюрреалистичным.       Затем я прихожу в себя и понимаю, что, если это продолжится, нам с Чаквас только прибавится работы. Поэтому меня окутывает зеленым свечением, и внезапная вспышка ошарашивает двух дебоширов и кучку зевак. Большинство зрителей смущенно отворачиваются и пытаются скрыться под шумок. Два драчуна продолжают бить друг друга, игнорируя меня. Я окутываю их Стазисом, мгновенно парализуя.       — Закончили, — рявкаю я, стараясь подражать сержанту-инструктору с базы в Макапе. Зрители резко понимают, что пора драпать; некоторые открыто уходят, отлично осознавая, что я им не указ. Что, впрочем, означает, что и жалеть их я не обязан.       Одного из беглецов я поднимаю неоново-зеленым Притяжением и сваливаю на двух других, и как раз в этот момент в столовую вбегает Шепард. К ее чести, она замирает лишь на секунду, после чего переводит взгляд на застывших драчунов. Я отпускаю Стазис, и они падают на пол.       — Тут повсюду камеры, — спокойно напоминает она им. — Джокер сразу же вызвал меня, — дружелюбная мягкость смеряется резким криком, от которого побледневшие солдаты тут же встают по стойке смирно. — Ну и что тут творится?       — Он — шпион, — ворчит инженер, угрюмо указывая на связиста. — Из-за него полно моих друзей полегло!       Я критично оглядываю обвиняемого, который сердито краснеет от ропота зевак. Он определенно не похож на гения, который завел «Цербер» на «Нормандию» или пытался убить Гарруса. Вообще говоря, я уверен, что связисту даже не удалось бы вызвать помехи, мешавшие нам связаться с кораблем.       — И какие у тебя доказательства? — грубо спрашивает Шепард, срезая быстро раздувшееся эго инженера. Он молчит, и Шепард раздраженно выдыхает. — Вам обоим, — она мрачно смотрит на дебоширов, — запрещено покидать «Нормандию». А чтобы вы не скучали, будете вместе со своими дружками натирать корпус до блеска. Я хочу, чтобы на нем было ни пятнышка, когда мы покинем порт. Ясно?       Они хотя бы понимают, что жаловаться не стоит. Я иду следом за коммандером на верхнюю палубу; дурное настроение нависает над ней, как облако.       — Надо бы их в карцер на пару деньков, — говорю я, чтобы вовлечь ее в разговор.       — Не могу, он под тебя зарезервирован, — бормочет она под нос. — Пока ты спал, весь экипаж был на взводе. Это первая драка, но она назревала уже давно. Жду, когда уже смогу сходить куда-нибудь развеяться.       Мы приходим на мостик, и Джокер встречает нас счастливым свистом.       — Может, мне пора начать ставки принимать? Или бойцовский клуб устроить. Да, точно, как только на ноги встану.       Левая нога пилота закована в гипс, но его это, похоже, совсем не волнует. Полагаю, он куда стабильнее его костей.       — Когда мы состыкуемся? — устало спрашивает Шепард, потирая переносицу.       — Минут через десять, коммандер. Хотите что-то передать космопорту?       — Да, что мы вывозим преступницу. Паркер, я хочу, чтобы твоя мать предстала перед Советом. Если мы покажем, насколько сильна индоктринация, может, они будут чуть охотнее нам помогать.       Я колеблюсь. Хочу ли я, чтобы Эри выставляли перед Советом, как дикого зверя? Я знаю, что она такого терпеть не станет и что сдержать ее будет крайне сложно, но всё же.       Я должен найти способ ее спасти.

___________________

      Шлюз «Нормандии» распахивается, и внутрь корабля влетает отфильтрованный воздух Президиума. Он бесконечно свежее, чем воздух в Порт Ханьшане, как будто корпоративные директора Новерии постарались даже его сделать скучным.       — Куда сначала? — спрашивает Шепард, когда остальной экипаж расходится — кроме тех несчастных, кому поручено чистить покоцанную в битве обшивку.       — Мне нужна новая броня, — говорю я, и Шепард кивает. Мы оба недолго скорбим по ней — такая хорошая, а прожила всего одну миссию.       — Я заплачу, — говорит Шепард. — Я же обязана заботиться о твоем здоровье.       Мне бы хотелось отказаться, но на то у меня недостаточно средств. Отходя всё дальше от «Нормандии», я понемногу расслабляюсь. На Цитадели куда проще говорить на любые темы — что, как мне кажется, очень нужно Шепард. Без обыденной болтовни ей тошно живется.       Мы заказываем копию брони в мастерской Уреуса, хотя ни его самого, ни саларианца-помощника в этот раз нет. Я потягиваюсь и незаметно шепчу Шепард на ухо:       — Насколько всё плохо с экипажем?       Она немного сникает, но решительно отвечает:       — Все были готовы вцепиться друг другу в глотки. Если бы мы задержались в полете, корабль бы разорвало на части. Я не знаю, что делать.       — Тогда почему ты пошла со мной? Я же сейчас даже ничем помочь не смогу.       Она ошеломленно смотрит на меня.       — Ну, может, чтобы рассказать об этом?       Отлично. Теперь я еще и виноват.       — Великолепно, — ворчу я краем рта. — Свали на меня еще и это.       — Броня будет готова к концу дня, — радостно сообщает продавец, не обращая внимания на наши перешептывания. Обычно броню изготавливают куда дольше, но меня спасает то, что я заказываю точную копию их работы.       — Раз уж ты платишь, я еще и пистолет заменю, — шутливо говорю я, но Шепард сразу же соглашается. — Да сколько у тебя денег?       Она хмыкает.       — Просто кое-кто собирает всё, что валится с мертвых гетов. Полагаю, денег у меня примерно дохренища. Что у тебя было с Эш?       Моя улыбка исчезает.       — Она жестко меня отшила, — признаюсь я. Шепард глубокомысленно кивает.       — Новая пушка залечит разбитое сердце, — заявляет она. Я шутливо пихаю ее локтем и шепчу:       — Я должен тебя покинуть.       К счастью, она и бровью не поводит.       — Я так и поняла, — так же тихо отвечает она. — Какой план?       — Либо я погружаю тебя в Стазис, либо просто убегаю, — даже краем глаза я замечаю, как Шепард едва заметно распахивает глаза. — Тебе придется наказать меня, когда вернемся на корабль, можем даже вместе придумать, как. Разбежимся до или после заседания Совета?       — До, и используй Стазис. Тогда я смогу объяснить, почему не смогла тебя догнать, — предлагает Шепард, и после того, как я покупаю новое оружие, мы заворачиваем в глухой проулок. Скрывшись от чужих глаз, я извиняюсь и парализую Шепард, но не сильно боюсь за нее. Стазис продержится всего минуту, и даже если кто-то наткнется на нее за это время, ей не смогут навредить. К тому же, она — Спектр. Она бы не стала так рисковать без необходимости.       Барла Вон может часок подождать. Более того, сейчас время обеда, следовательно, его даже в офисе не будет. А вот другой предмет моего интереса наверняка еще работает. Я на ходу печатаю сообщение и посылаю его через ближайший коммуникационный буй. Передавать сообщения из системы в систему крайне дорого и подозрительно, поэтому мне пришлось ждать момента, когда получится воспользоваться публичной сетью. Надеюсь, сообщение затеряется среди обычной почты.       В Президиуме все взаимосвязано, поэтому я довольно быстро добираюсь до места назначения. На стойке администрации меня, как обычно, встречает симпатичная молодая азари.       — У вас назначено? — вежливо спрашивает она, вероятно, мысленно сверяясь с расписанием.       — Нет, но она захочет со мной увидеться, — о, еще как захочет. Азари соблазнительно улыбается, как ее, вероятно, этому учили.       — Простите, сэр, но Спутница невероятно занята, и мы не принимаем никого без записи. Но, если хотите, я могу назначить вам встречу.       На моем лице, наверное, читается самоуверенность пополам с необходимостью проглотить что-то неприятное.       — Вы, вероятно, меня не так поняли. Она увидится со мной.       Я прохожу мимо нее, пока она не переварила шок от моей дерзости. У меня есть дело, и никакая администраторша меня не остановит. Если из-за этого у ее начальницы, той, к которой я испытываю сильную неприязнь, возникнут неприятности, то мне ну очень жаль.       Зал полон людей, большая часть которых оживленно разговаривает с улыбающейся, понимающей азари. Я расталкиваю их, и мой напор обезоруживает их не меньше, чем мой вытащенный пистолет.       Спутница. Я считал ее обычной азари, балующейся мистицизмом и зарабатывающей на этом деньги, но, очевидно, это не так. Она знала обо мне то, о чем я никогда не распространялся и почти не думал. Другими словами, она знала, что я переродился. Но, несмотря на это, не пыталась использовать это в своих целях. Стало быть, она либо не знает о будущем так, как знал я, либо намерена нажиться на гибели галактики. Именно поэтому я и пришел — узнать то, что я забыл. Или хотя бы выяснить, на чьей она стороне.       Я втолкнул ее за дверь, сразу же наткнувшись на поле биотики. Спутница с праздным весельем оглядывается через плечо и, щелкнув пальцами, снимает барьер. Полагаю, он включается сам, пока она лично кого-то не пригласит. Полезно знать.       Как я и предполагал, Ша’ира не отказывает мне в разговоре.       — Мистер Паркер, — шелковым голосом говорит она, не в силах скрыть удивление. — Что привело вас в мою скромную обитель?       — Я кое-что потерял, — таинственно отвечаю я, отплачивая ей ее же монетой. Она раздраженно прищуривается, но я медлю, накладывая себе ее еды. — Только не могу вспомнить, где потерял.       — Что же вы могли такого потерять, что без моей помощи этого не найти? — растерянно спрашивает она, и я упиваюсь тем, как одурачил эту высокомерную азари.       Внезапно она распахивает глаза и рот. Она вскакивает с кресла, стискивает мою голову и хмурится, словно пытаясь смотреть сквозь меня.       — Нет, — бормочет она. — Это невозможно. Ты не мог… Как ты… О, богиня.       Она тяжко откидывается на спинку кресла и тянется к отсеку, который я ранее не замечал. Из этого тайника она вынимает фляжку и осушает её одним большим глотком.       — Как это вообще произошло?       — Что конкретно? Вам придётся уточнить, — я усмехаюсь, извращённо радуясь тому, что по ней мои невзгоды ударили хуже, чем по мне. И радуясь вдвойне, потому что в нашу прошлую встречу Ша’ира так же сваливала на меня удар за ударом.       — То, что сделало тебя таким, — стонет она, придерживая голову одной рукой, а пустую фляжку — другой.       — Если хотите обменяться информацией, я согласен, — я скрещиваю руки и приподнимаю бровь. — Если, конечно, в этот раз я узнаю что-то полезное.       Она качает головой.       — Всё неправильно. Ты должен был спасти этот мир, а теперь ты ноль без палочки. Ты хоть представляешь, как ты важен? Нет, как ты был важен?       Я вздыхаю. Фатализма я никак не ожидал.       — Значит, ты просто позволишь Жнецам победить? Я готов бороться, несмотря ни на что. А ты хочешь лечь и умереть?       Это вопрос с подвохом. Я знаю, что Спутница раньше была коммандос азари. Такие не сдаются. Она предсказуемо ощетинивается.       — Я знаю, что ты пытаешься мной манипулировать, — предупреждает она. — Но ты говоришь верно, пусть и не теми словами. Думаешь, я собралась умирать? Глупый человечишка. Ты даже не представляешь, что я сделала — и делаю — для этой галактики.       Я не могу перестать улыбаться. Оскорбления я переживу, а следующие за ними ответы мне как раз пригодятся.       — Думаешь, ты один такой особенный? — резким и снисходительным тоном продолжает она. — Я существовала за столетия до твоего рождения и за тысячелетия до него, в циклах, о которых ты ничего не знаешь. Я вижу закономерности яснее кого-либо. Всё повторяется. И, к моему стыду, я ничего с этим поделать не смогла. А ты, высокомерный щегол, думаешь, что сможешь победить без того единственного, что делало тебя особенным?       — Что ты пыталась делать? — спрашиваю я, умудряясь втиснуться в её едкую тираду. Я ошибался насчёт неё. Она прожила не две жизни, как я, а множество. В различных циклах. Вот жеж срань.       — Я изменяла то, что тебе даже не под силу, идиот. Изменяла так аккуратно, так незначительно, что неуклюжему олуху вроде тебя этого даже не заметить. Теперь ты понимаешь, насколько я тебя превосхожу?       Это как-то странно. Я обожаю узнавать что-то новое, но слышать подобные разглагольствования от всегда спокойной и собранной Спутницы как-то… неловко. Совсем не в ее духе. Наверняка она это намеренно. Но для чего?       — Почему ты мне всё это рассказываешь?       Она морщится.       — Потому что я тебя ненавижу, идиот.       Опять же, как-то странно. Если она меня ненавидит, то могла бы ничего не говорить и сохранить лицо. Она заметила, что я пытаюсь ей манипулировать, и поддалась на уловку. Зачем? Что она пытается мне сказать? Для чего обрушивать на меня поток оскорблений, а не банально отчитать?       — Ты не можешь нормально ответить, — утверждаю, а не спрашиваю я. Она ухмыляется. Так я прав?       — Важность того, что я изменила, тебе никогда не постичь, — язвительно продолжает она. Но в ее словах слышен подтекст. Она не может сказать напрямую.       — Я знаю о Жнецах, — говорю я, выуживая ответ.       — Стало быть, ты знаешь, откуда оно произошло. Но знание — не понимание.       Значит, она изменила некий артефакт Жнецов — вероятно, чтобы не дать кого-то одурманить. Тогда зачем прятать намеки среди кучи оскорблений?       Вот черт.       — Ты индоктринирована, — говорю я, и ее ухмылка пропадает. Нет, такого не может быть. Если она во власти Жнецов, то они могли бы уже получить власть над Цитаделью. — Или наполовину индоктринирована?       Она вновь ухмыляется.       — Даже моя медитация вне твоего понимания, притворщик, — злорадствует она.       А, так только медитация и позволяет ей не слушать шепот Жнецов в голове? Или воспоминания о предыдущих циклах и жизнях, где она не была одурманена? Она подавляет соблазны Жнецов весом голосов прошлого?       Я начинаю понимать. Именно поэтому Спутница всегда говорит загадками, недомолвками. Несомненно, Жнецы как-то влияют на нее. Если бы она говорила прямо, то могла невольно передать часть их послания. Поэтому она старается морально раздавить меня, потому что того хотели бы Жнецы, но вместе с тем скармливает мне подсказки.       Но что же она изменила? Ради чего рискнула рассудком?       Я спрашиваю об этом, но она лишь молча смотрит на меня. Стало быть, бесполезно. Она не может даже намекнуть. Да и я, потеряв все знания о будущем, не пойму, что изменилось. Но она всё равно дала мне пищу для размышлений.       — Эм, мадам, прибыл следующий клиент, — пищит из-за двери администраторша. Вероятно, тут есть какой-то интерком.       — Полагаю, мне пора, — говорю я, и Спутница коротко кивает. Нет, она не притворяется, что ненавидит меня. То, как раздуваются ее ноздри, как она сжимает зубы — всё это слишком естественно. Я вижу ненависть Жнецов к ней — и ко мне.       По моей спине пробегает холодок.       Пришел черед толстого волуса. Мне нужно знать, кто шпион, и я прождал достаточно. Его офис расположен неподалеку и уже открыт.       — Вам назначено? — спрашивает молодая азари за стойкой администрации. Вторая за день. Их, что, выращивают в особых школах для администраторш? В любом случае, ее никак не смущает моя мятая и грязная одежда. Видимо, ей очень хорошо платят.       Будь она груба, я бы с легкостью прошел мимо, но, увы, теперь мне совестно. Полагаю, меня всё же ждали, потому что дверь слева от стойки бесшумно открывается, и я захожу внутрь.       — Агент Шинга, — говорит Барла Вон, поворачиваясь на своем замысловатом кресле. Кем он себя возомнил — злодеем из Бондианы? Не хватает только белого кота на коленях. — Какой — шшшк — приятный сюрприз.       Господи боже. Мне правда нужно участвовать в этом фарсе? Хотя кого я обманываю, это же шпионы. Тут у всех проблемы с эго. Если бы это был сюрприз, дверь бы не открылась. Но я уже не могу об этом сказать, потому что он оскорбится. А оскорбленные агенты помогать не будут.       — Прошу прощения, что помешал, — внаглую лгу я, но он не возражает. — Но, полагаю, вы кое-что мне приготовили?       Толстый волус вопросительно наклоняет голову, но я чувствую, что он улыбается. Маска — читерство, ублюдок.       — Не понимаю — шшшк — о чем вы.       Я с трудом разжимаю зубы.       — Личность агента «Цербера» на «Нормандии». Уверен, вы в курсе, что произошло на Новерии. «Цербер» мешает работе Посредника. Обнаружение их агента должно стоять первым приоритетом. Кто он?       — Мы — шшшк — пока это не выяснили, землянин, — с толикой веселья отвечает Барла Вон.       Вот черт. Это плохо. Он лжет, что еще его не нашел. Иначе бы так не радовался. Но если он знает и не говорит, значит, Посредник начал меня подозревать.       Черт-черт-черт.       Впрочем, волус намеренно произнес это с такой интонацией. Я должен был ее уловить. Стало быть, Посредник не уверен. Он сообщает, что я под его пристальным вниманием.       Час от часу не легче.       — Неужели агенты Посредника так неумелы? — многозначительно спрашиваю я, и волус чуть выпрямляется на кресле. Я знаю, что он лжет, а он знает, что я знаю. Пока что именно в этом и заключался смысл этого разговора. Разумеется, мы, как вежливые шпионы, делаем вид, что никаких подтекстов тут нет. Поэтому я могу свободно его оскорблять. Если он возмутится, то признает, что вполне способен вычислить шпиона, что вызовет массу вопросов.       Но он, конечно же, на такое не попадется.       — За такое вас — шшшк — полагается бы наказать, но в данном случае вы, увы — шшшк — правы. Если других вопросов у вас нет — шшшк — то уходите. Я занят — шшшк — делом.       Из тени выходят охранники, вежливо открывая для меня дверь. Своим видом так и показывая, что я пройду через нее — вперед ногами или своим ходом. Я не доставляю им проблем и направляюсь к башне Президиума. Мне нужно найти Эри.

___________________

      Шепард, давно освободившаяся от Стазиса, покорно ждет аудиенции. По-видимому, Совет всегда надо ждать, даже если предыдущее заседание закончилось пораньше. Это же бюрократия, она вечно медлит.       Увидев меня, Шепард отходит в сторонку, подальше от ушей сотрудников СБЦ. Многие другие пришельцы, ожидающие аудиенции или лоббирующие перемены, провожают нас взглядами, но я поворачиваюсь так, чтобы они не могли прочесть по губам.       — Посредник меня подозревает, — шепчу я. — Но не слишком сильно, иначе я был бы мертв. Проще говоря, я получил предупреждение.       — Что насчет?.. — она замолкает, не желая продолжать, пока не уйдет охранник Совета.       Как бы я хотел работать с компетентными людьми, которым не надо всё разжевывать. Если бы я знал, кто предатель, то и начал бы с этого. У нее уходит несколько секунд, но в конце концов понимает, что я пришел ни с чем. Она тихо матерится, и мы какое-то время молчим. Не думаю, что Посредник продолжит тянуть резину — отряд Шепард слишком важен для мести Сарену. Черт, вероятно, именно поэтому меня только припугнули: я слишком полезен ему. Даже если я ничего не сделаю, Посредник сможет заявить, что он помог Шепард победить мятежного Спектра Сарена Артериуса, и тем самым увеличить поток клиентов.       Но и расслабляться мне нельзя. Каким бы полезным я ни был, для Посредника незаменимых нет.       — Ты поговорила с Гаррусом насчет жучков?       — Он сказал, что связался со знакомыми из СБЦ, чтобы это уладить, — рассеянно отвечает она, теребя пистолет. — Совет прислал сообщение. Они немного не рады тому, что я до сих пор здесь.       — О чем ты? Официально мы прибыли пополнить припасы. Они всё-таки не на деревьях растут.       Шепард корчит гримасу, но наклоняется ко мне и говорит так тихо, что я с трудом разбираю слова.       — Один из отрядов ГОР кое-что нашел. На Вермайре. Нас попросили расследовать. Если сможешь, накопай что-нибудь.       Вермайр. Звучит знакомо, но я не знаю, почему — только то, что это важно. А важные вещи в играх по типу «Масс Эффекта» обычно ничем хорошим не пахнут.       — Считай, что уже сделано.       Так, стоп. А разве Шепард не должна была показать Совету силу индоктринации?       — Шепард, где Эри? Почему она не с тобой?       Коммандер мрачнеет, как грозовая туча, и бросает ядовитый взгляд на сотрудников СБЦ, охраняющих дверь.       — Ее не пустили на заседание, — возмущенно шипит она. — Сказали, мол, слишком велик риск. Я сказала, что для ее охраны они могут притащить хоть целый взвод, но они упорно стояли на своем. Даже когда я козырнула статусом Спектра, советники встали на их сторону. Мрази.       Я цепенею. Совет. Извечный камень преткновения.       — Я пойду с тобой, — сухо говорю я, но Шепард качает головой. — Я буду ее представлять, — убеждаю я. — Я знал ее лучше всех. Раз не пустили ее, попробую убедить я.       Шепард колеблется, но кивает. Плевать на нарушения протокола. Я покажу этим самодовольным ублюдкам.       Сотрудники СБЦ пропускают нас в зал, и мы с Шепард предстаем перед Советом — тремя самыми могущественными личностями на Цитадели. Если не считать примарха турианцев, они, возможно, обладают наибольшим влиянием в галактике.       — Коммандер Шепард, — вежливо говорит советник азари Тевос. — Мы с нетерпением ждем вестей о ваших новых подвигах. Вы получили наше послание?       — Да, советники, — отвечает Шепард, сжимая кулаки за спиной. Лишь мне видно, с какой яростью она впивается ногтями в кожу. — И уже скоро отправлюсь в путь. Можно нам поговорить наедине?       Советники переглядываются, но в итоге саларианец Валерн поднимает руку, отрезая нас от остальных голубоватым стеклом.       — Итак, коммандер, — напряженно интересуется турианец Спаратус. — Почему вы еще не улетели?       — Мы еще не закупились припасами, советники, — нагло врет Шепард. — К тому же, всплыла новая информации об индоктринации Жнецов.       Еще один обмен взглядами.       — Вы, разумеется, говорите о дредноуте гетов, принадлежащем Сарену? Коммандер Шепард, Жнецов не существует.       Шепард сжимает губы.       — Конечно. В свите леди Бенезии была одна коммандос, с которой был лично знаком член моего отряда. Он может свидетельствовать о том, как сильно изменился её характер менее чем за три стандартных месяца, хотя ее физические способности остались неизменны.       — Мы слышали о мистере Паркере, — тихим и влажным тоном бормочет Валерн.       — Индоктринация — одно из сильнейших орудий Жнецов, если не самое мощное, — начинаю я, и меня сразу же прерывает Спаратус.       — Как уже было сказано раньше, Жнецы — это детские сказки. Этот «Жнец», — он показывает пальцами кавычки, — всего лишь дредноут гетов. Коммандер, я был бы признателен, если бы вы не внушали свои полеты фантазии остальному экипажу.       Холод пронизывает мое лицо, и ярость разжигает во мне леденящий огонь.       — Уважаемые советники, — презрительно говорю я, не успев прикусить язык. — Я был бы признателен, если бы вы нашли иную недальновидную, эгоистично нелепую причину, чтобы вопиюще и безрассудно игнорировать очевидную угрозу галактике просто потому, что вам не хочется в нее верить. Если вы предпочитаете закрывать на нее глаза, я могу лишь предположить, что вы одновременно некомпетентны и глупы и что ваши грядущие замены будут более проницательными, хотя это не так уж и сложно. Эри была не просто моей близкой подругой — она меня вырастила. То, что вернулось от Сарена и «Властелина», не было моей матерью. Хорошего дня.       Я разворачиваюсь и ухожу, взмахом руки снимая противозвуковой барьер. Я очень рад, что они подняли его, иначе я бы не смог всего этого сказать. Уверен, с ними уже давно так не разговаривали, но, раз уж они такие упертые, то и я с ними мягок не буду.       Шепард уходит следом, пока советники подбирают челюсти с пола.       — Ну, что? — спрашиваю я, всё ещё бурля от гнева. — На Вермайр?

___________________

      На обратном пути на «Нормандию» Шепард забирает мою броню, а я решаю разобраться с последним делом.       Эри держат в особой противобиотической камере в тюрьме района Закера. Обычно на Цитадели сажают за решетку на время, пока не решат, куда тебя вышвырнуть со станции, но у СБЦ есть небольшое количество камер строгого режима для опасных преступников, ожидающих суда. Эри, скорее всего, приговорят к заключению на Тессии или в любой другой колонии азари.       Но я должен попробовать этому помешать.       — Привет, мама, — говорю я через решетку. Сотрудники СБЦ, конечно, слышат каждое слово. В последнее время с ней плохо обращались. Её кожа выглядит бледнее, чем в последнюю встречу на «Нормандии». Её боевой раскрас, нанесённый во время службы Бенезии, потрескался и частично облетел. Меня в карцере и так кормили скудно, а ее, похоже, и вовсе морили голодом.       Моя приёмная мать лежит на плоской плите, называемой кроватью, покрытой ветхой простыней. Её голова склоняется набок, и она вяло улыбается мне.       — Привет, Паркер.       — Ты в порядке?       Она не меняется в лице.       — Бывало и лучше, бывало и хуже. А ты как?       Я улыбаюсь. Она как минимум здраво мыслит.       — Нормально. Нет, вру. Совсем не нормально. Но жить буду, — ещё сколько-то. — Со мной… много чего произошло. Хотелось бы тебе обо всём этом рассказать, — о гневе, о воспоминаниях террориста, которые до сих пор терзают меня. — Что с тобой будет?       Она вяло пожимает плечами.       — Насколько мне известно, мне вменят терроризм, участие в преступном сговоре, убийства и попытки их совершить, — турианцы из СБЦ напрягаются, и один из них нервно поглядывает на камеру. Эри хитро ухмыляется и, несмотря на усталость, соблазнительно подмигивает ему. — Я всё слышу, здоровяк. Ты поразишься, что может намотать на ус даже такая с виду кроткая овечка.       Турианец бледнеет и взволнованно вытягивается по струнке. Эри хмыкает.       — О чем бишь мы?       Я не могу сдержать улыбку. Эри совсем не изменилась.       — Твоё наказание, — тихо подсказываю я. Она пожимает плечами.       — Меня судили и раньше. На семейном суде, но всё же, — она вздрагивает. — Уж лучше бы опять на нём оказалась.       — На семейном суде? — растерянно спрашиваю я. — У тебя и твоей партнёрши был ребёнок?       — Нет, — говорит она, качая головой. — Иногда я забываю, как живут люди. На Тессии семейный суд — это семейный суд. Который проводит твоя семья. Иногда бывает неловко.       Это ещё мягко сказано. Эри была совсем не в ладах с родными.       — Это на нём от тебя отреклись?       — Выгнали, — уточняет она. — Технически, от меня не отрекались. Что ж, вероятно, они сейчас об этом жалеют, — она мрачнеет и прижимает колени к груди. — Я действовала согласно своим убеждениям. Немногие могут так сказать. Так что пусть идут нахер.       Я сглатываю. Это не её убеждения. Ей их внушили. Я открываю рот, но Эри опережает меня:       — Не начинай, — приказывает она. — Не хочу потратить нашу последнюю встречу на ссоры.       — Ты ведь ничего не задумала? — вынужденно спрашиваю я. Если она планирует сбежать, напасть на Совет или…       — Нет смысла, — говорит она, ложась на спину. — Я пыталась что-то сделать. Я проиграла всухую. Многие из вас ошибаются, но тут уж ничего не поделаешь. Я устала бороться, Паркер. Я смирилась. Кроме того, Жнецы всё равно победят. А если так, можно и поесть нахаляву.       — К вам ещё посетитель, — ворчит сотрудник СБЦ, впуская другую азари. Я так резко поднимаюсь, что опрокидываю стул.       — Спасибо, что пришла, — говорю я, впервые за сегодня чему-то радуясь. Или хотя бы надеясь на лучшее.       Зеленокожая азари по-людски пожимает мне руку.       — Всегда пожалуйста. Как я могу отплатить тебе долг?