я тут старовером буду

— Не входи. — Едва слышно, на почти выдохе произносишь ты, сжимая дверной косяк, отнюдь не входной двери, когда он, разуваясь на ходу, скидывает куртку куда-то на пол за собой. — У меня коронавирус. Ты искришься забытым им смехом, когда он плюет на все карантинные меры и продвигается все дальше по пространству твоего дома. Не убегает прочь. — Тогда обними меня скорее. — Бесстрашно просит он. Мысленно договаривает «на пятнадцать минут, не меньше». На пятнадцать минут до возможного заражения и две недели после. Господи, он просто хочет быть с тобой и ничего больше. Ничего взамен. — Это опасно. — Ты сводишь руки на груди. Соблюдаешь дистанцию. Вялую сублимацию всех ваших чувств. Ничего личного, но ты примерная гражданка своей страны и карантинные нормы не пустой звук. Для тебя… Ты не планируешь запирать его в одном доме <пространстве-масле> с собой и поднимать стране демографию таким способом. Но он настроен решительно, устав от твоих пьяных звонков в ночи, когда карантинные меры тебя не вставляют, и ты строчишь ему из верхних этажей отельных ресторанов. Аля совесткий вайб. Сталинская высотка. Пристойные платья. Коньяк из чайных кружек. Он преодолевает спасительные (санитарные) два метра до тебя слишком быстро, впиваясь в тебя глазами, а затем и губами. Не в твои губы, не бойся. В твой горячий лоб. Пытаешься вспомнить с чего все началось, но не можешь. Ваш роман не длится десять лет. И нет, сейчас не десятилетие, как вы знакомы. Само его присутствие в твоем доме — двадцать пятый кадр. Просто кино и немцы. Просто весело, как перед концом в мелодрамах. Шутка, которая уже реальность. — Еще не поздно уйти. — Напомишаешь ты, крепко обхватывая его за шею. Впиваешься ногтями в кожу, едва не шипишь. Не даешь права на отступление. Так, а зачем ты пиздишь, Кара? Предлагая уйти? Говоря так сладко до одури «еще не поздно»? Поздно. Так же, как и стирать послевкусие ментоловых с языка перед первым поцелуем в пятнадцать. Так же, как пить витамины, когда сил встать с кровати уже нет. Так же, как пить баржоми, когда печень… Конец давно известен. Вы падаете в небо. Драму. Кровать. Он покроно в черных джинсах контрастно летит на твое белое одеяло, не размыкая рук. А ты улыбаешься, не открывая глаз. Как драма квин, ты оценила этот красивый жест — Конец. Твоей. Чертовой. Самоизоляции. Эмансипации. Когда больше не нужно лезть на стенку. Надевать на голову трусы с сушилки. Пить кофе. Пропускать ужин. Танцевать в трусах. Употреблять водку. Говорить в зеркало. Снимать тупые сторис. Молчать. Когда он лежит рядом и гладит твое голое бедро. Когда ты не просишь его раздеться, оставить всю одежду за пределами интимного. Когда короны уже можно не бояться. Когда он шутит по-подростковому «а вирус передается половым путем?». Когда ты смеешься, упираясь локтем в его грудь и смотришь в родные медово-карие. Когда вам смешно от того, что вы снова вместе. Когда его ладонь прикасается к тебе как-то за гранью приличий. А ты только в ответ кусаешь мочку его уха. Тогда ты понимаешь, что скучала. Что. Ты. Черт. Возьми. Скучала. Но между вами драма и резинка, поэтому ему ты ничего не говоришь. Горят глаза. Горят мосты. Горят фонари. Горят невысказанные чувства. Горят сердца. Здесь хэппи энда нет. Пойми. Но все же его пальцы на твоей, горящей в тридцать семь и три, коже — это такой мороз по ней, что тебе хорошо аж гроба и дрожи. Ты льнешь к нему ближе, а он поет тебе какой-то бред в макушку. И вы уже вдвоем в бреду бредёте под пацанский русский рэп. Соври, что ты ему не рада, Кара. Пощади его.

Прошу, родная — пой! Я тут старовером буду. Не в запой я ухожу — сказал «Не буду». Меня кроет — я замуровал себя под грудой той. Я сам не свой.

— Мне душно. — Говоришь, а сама тянешься ближе. Выше. Он тебе отвечает, как кто-то Свыше. — Так открывай окно, давай посмотрим на снег, что падает с крыши. Весна. Слякоть. Плюс. Полюс вашего притяжения. — Родная. — Зовет тебя он забытым, приглашая вдохнуть уличный воздух. — Ты болен. — Смеешься. Подходишь. Глубоко дышишь. Родная. Кара. Его кроет. Он сам не свой. Спасай, слышишь. — Нам нужен чай. — Да, Кара. Пять шагов до кухни. Два метра от пола до кружки. Болезненные ощущения в груди. Интоксикация. Вирус доходит и до его незащищeнный точки. Его оборона взята. Он в твоем плену. Белая кухня. Три слова. Ты все сказала. — Ты нужен мне. Он кивает, без слов отвечая, что ты ему тоже. Заваривает натуральный шалфей. Ты его фея. Афродозиак. Спасение. Вакцина. Это взаимно. Он смотрит в твои глаза. На грудную клетку. Чувствует, как ее ломает, когда ты дышишь, глубоко дышишь ему на встречу. Он остается с тобой на вечность. Зажгите свечи. Его голос звучит тихо. В кружку чая. Аромат шалфея съедает вас, не жуя. Но в отличие от него Дан честен, говоря тебе «я люблю тебя» иначе: — Ешь, лечись, люби. Кара, ешь, лечись, люби. Ведь это и есть вакцина. Ладонь в ладонь. Губы об его губы. Вирус один на двоих.