На ощупь

К вечеру весь мир затопило тихое шуршание. Как волна во время прилива, на Землю медленно накатывался звук обращающихся в прах человеческих тел. Когда Танос щелкнул перчаткой, ее действие стало распространяться кругами, как от камня, брошенного в воду. И поэтому первыми исчезли храбрые защитники Ваканды — те, на кого пал слепой жребий. Мэтт Мердок стоял у окна своей квартиры, слушая этот безнадежный, неотвратимый, смертельный шорох. Нередко дезинтеграция сопровождалась отчаянными воплями и рыданиями близких людей, криками ужаса, безостановочными исступленными молитвами — но все они для Мэтта были тише, чем тихий, механический звук смерти. Он вслушивался в него, и ему казалось, что люди шепчут на ухо: «Прощайте», «Извините», «Как глупо...», «Я не хочу»... И из-за того, что он слышал только последние послания тех, кого «стирали» из этого мира, Мэтт упустил мгновение, когда в его комнате возник другой человек. Мердок ощутил его только тогда, когда тот оторвался от стены и подошел к Мэтту сзади плавными, скользящими движениями. Уже по движениям Мэтт узнал его, затем почувствовал знакомые запахи кожаного снаряжения, опасности и холодного ветра, ощутил сильное тело, прижавшееся сзади, и расслабился. Клинт Бартон положил ему голову на плечо, обняв руками за талию, и прошептал на ухо: — Привет. — Привет, — эхом отозвался Мэтт. — Почему ты здесь? Со штатным лучником «Мстителей» адвокат всех обездоленных жителей «Адской кухни» познакомился случайно, если знакомством можно назвать то, что Мердок вытащил раненого Бартона из мусорного контейнера, где тот просто прятался — по уверениям Клинта. Мэтт же был уверен, что тогда его новоявленный дружок решил склеить ласты вдалеке от других: поверхностное дыхание свидетельствовало, что тот был без сознания. Они долго ходили кругами вокруг друг друга, будучи убежденными, что один — незадачливый уличный бандит, а второй — слепой адвокат-правдоискатель. А когда все выяснилось про Хоукая и Сорвиголову, прикипели друг к другу уже настолько, что открывшаяся правда ничего не изменила в их... дружбе. — Я пришел забрать тебя с собой, — сказал Клинт. — Ты можешь нам помочь. Мы все должны быть там, сразимся сообща с армией Таноса. Каждый будет полезен... Мэтт повернулся и, наклонив голову, прижался своей щекой к жесткой небритой щеке Клинта. — Уже поздно, — сказал он, и в его голосе прозвучало такое сожаление, что Бартон даже не уточнил ничего. По напрягшимся плечам Мэтт определил: тот все понял. — Кто? — только и спросил Клинт. Мэтт покачал головой: он не мог различить отдельные голоса в общем печальном послании. А потом добавил: — Скоро волна будет здесь... И опять Клинту не понадобилось объяснений. Мэтт знал, что тот умен, а еще знал, что Клинту было что терять — гораздо больше, чем ему самому. Он взял безвольно повисшую ладонь лучника, прочертил подушечкой большого пальца все ее впадинки и мозоли, легко сжал и спросил: — Можно мне... можно потрогать тебя? Когда они только познакомились, Мэтт попросил потрогать его лицо. Он быстро ощупал гладкий лоб, широкую переносицу с глубокими складками между бровями «домиком», высокие скулы, большой нос, небритые щеки, губы, напоминавшие по форме лук, упрямый подбородок, напоследок скользнув пальцами по густым коротким ресницам. «Красивый мужик», — подумал он. Больше он никогда не просил этого сделать, понимая, что эти новые прикосновения будут уже совсем другими. И они оба воспримут их иначе. Но сейчас, перед лицом смерти, выбирающей себе жертв с помощью монетки, Мэтт решил, что ему можно все. — Да, — тихо сказал Клинт, — только если ты... если мне... Мэтт не дал ему договорить, прижав палец к губам Клинта, второй раз в жизни удивившись тому, насколько они мягкие и нежные для мужчины, который занимался... тем, чем занимался Клинт... и перенес то, что... перенес Клинт... И тут эти губы, эпитеты к которым Мэтт пытался подобрать последнюю минуту, тихо раскрылись и впустили пальцы в жаркую влажность рта. Мэтт зашипел от неожиданно острого ощущения, пробежавшего от пальцев прямо в низ живота, а затем в пах. Он дернулся и теснее прижался к телу Клинта, будто стараясь вплавиться в него. Лучник был ниже его ростом, они отличались телосложением — высокий гибкий Мэтт и маленький жилистый Клинт, с бугрящимися мускулами рук, но сейчас они оба одинаково чувствовали жар друг друга. Внезапно Клинт одним ловким движением — он был единственным, кто мог сделать что-то внезапным для Мэтта, — перехватил руку Мердока. Он сжал ее сильными пальцами и непреклонно повел вниз, став для нее гидом по собственному телу. Твердый колючий подбородок, крепкая шея с резким кадыком, широкие плечи в амуниции Хоукая - сначала правое, потом левое... Вжикнула молния, долго вжикала, на всю длину, и направляемая рука Мэтта скользнула под нее, чтобы ощутить сильную грудь с напряженными сосками, к одному из которых Клинт прижал ладонь Мэтта. Бартон часто, возбужденно дышал, опаляя ухо Мердока, и тот внезапно понял, что шум этого дыхания наконец-то перекрыл приближающийся шорох рассыпающихся в прах людей. Мэтт осознал, что его дыхание звучит в унисон Клинту, такое же заполошное, предвкушающее. — Каким ты меня видишь? - внезапно спросил его Клинт. Потерявшийся в ощущениях Мэтт, катавший упругую горошину соска между указательным и большим пальцами, не сразу ответил. — Красивым... — он помолчал. — Сильным... — и добавил почти неслышно: — Желанным. Клинт глубоко вдохнул, а выдыхал постепенно, словно дрожа. — Ты уверен? — уточнил он. — Никогда еще не был так уверен, — Мэтту удалось выговорить целую фразу, хотя с дыханием он так и не справился. Тут же его ладонь направили еще ниже по гладкой горячей коже... И внезапно Мэтт ощутил в себе небывалую легкость, такой душевный подъем, словно будущее обрело кристальную ясность, а все недомолвки между ним и Клинтом были забыты. Он прижал ладонь к сильной, широкой шее самого дорогого для него человека, ощутил тревожно бьющийся пульс, а за ним — нарастающий в чужом горле немой крик... Он до последнего чувствовал под пальцами ритм биения сердца Клинта, пока собственные руки не расползлись в лоскуты. Клинт Бартон еще пару долгих как столетья мгновений чувствовал, как истончается, плывет в объятиях тело, которое он пытался сжимать изо всех сил, никак не желая отпускать. Затем упал на колени и заорал, вплетая свой отчаянный вопль в общий безнадежный хор. Клинту не нужно было узнавать, что произошло с его семьей. Как за несколько секунд до исчезновения Мэтта он почувствовал его гибель, так и сейчас он твердо знал, что не выжил никто — ни жена, ни трое детей. В его случае фишка про 50% не сыграла, судьба как всегда сжульничала. У него отняли все — и правильную, одобренную обществом любовь, и неправильную, запретную, за которую он сам себя корил, но отказаться от которой не смог бы ни при каких обстоятельствах. Клинт был еще жив, формально жив, но чувствовал, что часть его уже умерла вместе с ушедшими. Он был готов присоединиться к ним, но одна вещь его задерживала на Земле. Его настоящее окончательно превратилось в прошлое. Клинт был уверен, что кто-то за это обязательно ответит.