Мертвец

Он проснулся, оттого что кто-то крепко сжимал его руку. Чужая ладонь была сухой и твёрдой, но каждая шероховатость была уже знакома Какаши. Он идеально знал каждый шрам на пальцах Обито и давно привык к дрожи чужой руки при каждом касании. Учиха не мог осознать, что все годы, проведённые во тьме, закончились. Не мог привыкнуть к тому, что он стал кому-то нужен. Не мог запомнить, что он не никто, а снова Учиха Обито, любимый и оберегаемый Шестым Хокаге. Больше не было Акацуки, больше не было цели собрать всех хвостатых и воскресить Мадару. План идеального мира провалился, но Обито нашел другой. Даже лучше. Его жизнь возле Какаши оказалась такой спокойной и тихой, размеренной и безмятежной, отчего казалось, что настоящее и есть сон Учихи в Бесконечном Цукуёми. Он до сих пор просыпался в холодном поту, когда видел во снах смерть Рин или сенсея. Он пугался в этих кошмарах своих окровавленных рук, алых следов, оставленных им на местах сражений, внезапно обрывающихся, когда он скорее скрывался оттуда с помощью камуи. Каждый такой сон сводил Обито с ума, и мужчина еще долго лежал ночью, не в силах закрыть глаза. В такие минуты он наблюдал за Хатаке — как тот морщился во сне, как его губы, не скрытые маской, приоткрывались и что-то шептали, как внезапно волнение сменялось улыбкой. Учиха не смел будить Шестого. Спасение жизни Обито на Войне Шиноби было чудом. Когда тот пришел в себя, уже давно кончилась война. Врачи, в тайне от жителей Листа, долго боролись за жизнь человека, нарушившего мир среди деревень. Среди тех было много споров, кто-то клялся донести сведения о жизни Обито до обычных граждан. Мало кто был готов простить Учиху. Однако Хатаке был непреклонен. Забери судьба еще раз его — Какаши бы не выдержал. Он не был готов потерять кого-то еще, и тем более, дважды. Шестой твердо верил — лишился бы рассудка. Он идеально знал каждый шрам на лице Обито и принял его таким. Он с лаской и теплом изучал каждую особенность тела Учихи. Тот сопротивлялся, вырывался, шипел и прятал лицо, однако Какаши был неугомонным. Он знал — Обито остался все те же маленьким глупцом. Такой же вспыльчивый и обидчивый. Они не виделись десятки лет, а тот, как ребенок, дулся. Хатаке повзрослел: он не читал нравоучений, не воспитывал, не грубил. Принимал друга таким, какой он есть. Какаши понял — Обито опять снились кошмары. В глазах мужчины читался страх и испуг, картины его снов давно сковали сознание отступника и сводили с ума. Хатаке сжимал крепче дрожащую руку, подгребал партнера под себя, прижимая его голову к своей груди. Он мог долго гладить Обито, перебирать серебристые волосы и напоминать, что все уже было хорошо. Все позади. Какаши нежно целовал Учиху в лоб и каждый раз чувствовал, как тот вздрагивал. Вжимался всем телом, словно цыпленок, и доверчиво расслаблялся в объятии Шестого. Нежно водил носом вдоль ключиц и шеи Хатаке, поднимал голову и всматривался в карие мягкие глаза. Словно щенок просил заботы и тепла, обещая отдать всё взамен. И Шестой принимал и отдавал всю свою любовь и нежность. Какаши идеально знал губы Обито — сухие и шероховатые, как и ладони. Тот целовал сначала нервно, недоверчиво, рвано, постепенно расслабляясь, утопая в медленных, плавных и глубоких поцелуях Хатаке. У Учихи была привычка — он всегда цеплялся за волосы, ладони, пальцы или лицо Шестого. Он боялся внезапно остаться снова в одиночестве. Он опасался, что Хатаке растворится, исчезнет. В свете луны волосы Обито отливали серебром. Какаши мог долго всматриваться, перебирать пряди меж пальцев. Он любил в Учихе всё. Каждую деталь и каждую особенность. Вновь обхватывая Обито, он чувствовал, как тот постепенно становился все менее живым. Испарялся словно призрак. Какаши проводил рукой и понимал, что та проходит насквозь. Тот снова исчезал. Испарялся, жалобно взирая на Шестого. С губ слетало узнаваемое: «Прощай», и теперь Хатаке окутывала только черная пелена. Стоило ему открыть глаза, и он понимал, постель была холодной. Совсем не измятой. Идеально гладкой. Какаши медленно обхватывал руками себя, сжимая кулаком ткань своей спальной рубашки. В горле резко вставал ком, глаза поражало адской болью, ведь ронять слезы каждую ночь было уже невыносимо. Когда очередная капля стекала по бледному мраморному лицу, он вспоминал тот день, когда проснулся и нашел Учиху мертвым. Он пережил войну, он нашел себя рядом с Хатаке, но не мог простить себе всех грехов. Обито прятали от жителей, скрывали уже несколько лет. Он понимал, прекрасно понимал, сколько бед принес человечеству. Он не мог простить себе ни войну, ни смерть невинных шиноби, ни собственное отчаяние. Какаши стерпел. Вынес. Пережил. Но не смирился. Дух Обито приходил к нему каждую ночь и находил живого мертвеца спящим на краю, сжимающим во сне невидимое белое тело. Он видел еще не высохшие влажные следы на простыне, уйму медикаментов и свою фотографию на столе.