That's right, Atsushi?

      Дождь рядит в половине шестого — две стрелки под сонным взглядом сходятся в одну акупунктурную чёрную точку — топит тротуары Йокогамы, толкается муссоновыми потоками в раздвижные двери станции метро, полощет горшки с забытыми можжевельниковыми бонсаями у входа в цветочный магазин.       Ацуши мокрый, как кура (не ботинки, а два небольших пруда для мальков золотого карпа), вваливается в прихожую пустующего агентства. Сухое тепло откликается передернутыми плечами; показывает на сколько ему не 'слава богу' и от простуды спасает только пресловутый звериный иммунитет. — Взять большой топор под предлогом колки дров, поднять над собой и случайно уронить на голову… Нет, вариант с речкой правдоподобнее будет выглядеть. — Я надеюсь, вы несерьёзно?       Глаз Ацуши дёргается сильнее, когда Дазай, поглаживая подбородок большим пальцем, опускает затертое до дыр суицидальное пособие на стол и скользит по нему заинтересованно-оценивающим взглядом. Идейная лампочка медленно разгорается над чужой головой: так и слышится звук вспыхивающей электрической искры на накаленной вольфрамовой спирали. — Хм, а если всунуть голову в пасть тигра… — Даже не думайте, — воображаемая рогатка без сожаления взрывает стекляный каркас лампочки сотней осколков. Дазай притворствует, недовольно цыкая в ответ, — лисья ухмылка карминовой тенью пробегает по губам и прячется в темных складках уголков. — Тогда как на счет парного самоубийства сегодня вечером? Ты, я, дождь, мост. — Я не в вашем вкусе, — припоминает ему Ацуши, выкручивая кондиционер на максимальную теплоотдачу.       Бумага на рабочем столе делится на три стопки: 'важно на сегодня', 'важно на завтра', 'важно на вчера'. Последняя внушительнее всего задвигается в нижний ящик до лучшего времени под названием 'никогда'. Ацуши наблюдает, как секундная стрелка в третий раз минует отметку в двенадцать и страдальчески вздыхает: Кёку могла бы и не будить его. Сама-то она приходить не собиралась, отбывая свои законные выходные за выполненную миссию в обществе семейства Танидзаки и компьютерных игр.       Так себе день. До обеденного перерыва целый час, на улице дождь, заданий на ближайшую неделю не предвидится, а компанию ему составляет самый несносный человек на свете… после Акутагавы. Мистер-черный-плащ-и-дерьмовый-характер-под-ним. Пёс проклятый. Его головная боль и жертва раболепного благоговения перед Дазаем. Воспоминания о 'безбилетнике' с присущей лимонам кислостью вяжут во рту — от них хочется долго и с чувством плеваться. — А-цу-ши, мне скучно. — Господин Дазай, позвоните Акутагаве. Он будет писать кипятком, если услышит ваш голос. — А если позвоню тебе? — Возьму трубку только с третьей попытки или поставлю на беззвучный, как Куникида. — Какой жестокий мальчик! А я тебя, между прочим, от голодной смерти спас. — Вы перед этим вниз головой по реке плыли. — Какое удачное стечение обстоятельств. Ты не находишь?       Дазай улыбается тепло, глаза цвета жженой умбры сужаются до двух по-змеиному узких прорех, и Ацуши, хмыкая, нехотя оттаивает. Ему нравится иногда чувствовать себя чуть взрослее, чем он есть на самом деле. Очарование моментом продлится до новой серьезной потасовки, где его, без расписки и по собственному желанию, выкинут из самолета или заставят в неуклюжей собачьей позе кланяться его величеству асфальту. — Если бы знал, куда вы меня потом втянете — прошёл бы мимо. — И оказался бы на каком-нибудь аукционе для экзотических животных, мальчик-тигр.       Больная тема. Зверенышь. Мальчик-ты-ничтожество-потому-что-я-так-сказал. Окровавленный воспитатель с вывернутой шеей подмигивает за спиной и машет букетом расплющенных автомобильными колесами гортензий.       Дазай хороший наставник, возможно даже друг, но в остальном такой болван. Всех перехитрит, всех переиграет, а потом попытается склеить очередную дамочку на свидание с суицидом, мигом расстеряв всю свою загадочность и авторитетность. Театр одного актера, который работает на чистом энтузиазме и без 'спасибо'.       Вот уже два месяца — он так и не решается сделать нормальную стрижку и перестать выглядеть как ученик младшей школы — ему, наивному и зелёному в вопросах жизни сиротке, приходится денно и нощно отдуваться за каждый несостоявшийся роман. «Ты же и так всё понял. Верно, Ацуши?» Привкус шампанского мешается со вкусом чужих губ и щекотливые алкогольные пузырьки взрывают мозг похлеще отблесков турмалиновых фейерверков. Что за человек… — Прохлаждаетесь? — Куникидаа! Ацуши отказывается от парного самоубийства со мной! — Хвала небесам, что это, — Куникида выразительно обводит всего Дазая по контуру кончиком мокрого зонта — где-то на другом конце города Рампо, похрустывая покки с белым шоколадом, просчитывает дальнейшее развитие событий между ними, — не заразно.       Ацуши тихонечко, по-кошачьи мягко, выскальзывает со стола к приоткрытой двери, оставляя закадычных напарников наедине. Густой кофейный аромат щекочет ноздри; влажная одежда в мечтах кажется чуть легче и исчезает, сменяясь мягкой уютной пижамой в лазурные облачка, теплым футоном и свежим томиком манги. — А-цу-ши, ты куда это собрался? Я с тобой.       Он прикидывает в голове, сильно ли ему попадёт, если прямо сейчас использует звериную скорость и ускользнет из-под носа у Дазая, как нашкодивший кошак? — А может не надо? — Скажи еще, что ты не рад.       Ацуши упрямо качает головою — длинная прядь щекотно скользит по коже — и неловко прячет руки в карманы. Рад, просто сложно привыкнуть к тому, что они… вроде как, вместе. На плечи ему, слишком неожиданно и полностью обескураживающе, набрасывают реликвию всего детективного отдела — тренч цвета капучино, и щеки обдает сухим жаром от прилившей к ним крови.

День кажется уже не таким плохим...

— Сейчас выпьем кофе, а потом я покажу, как с моста нужно прыгать! — Господин Дазай, вы опять за своё!

...верно, Ацуши?