Если - не когда

— Семья прежде всего? Однако, она — не одна из моих восьми братьев и сестер. Она — чужая сестра. Так должен ли я сохранить ей жизнь, тем самым перенимая роль ее мертвого брата… — Чосо приложив руку к груди, почти беззвучно шептал губами. Как я поняла, сейчас думает, действительно ли он должен простить меня. Да, теперь он знает, меня не только со слов Эсо, но с действий — не то, чтобы не успела, — не хотела. Очевидно, он не простит ни Нобару, ни Юджи. Однако… — Аой, — я вздрогнула от резкости Чосо, — каким был твой брат? Я не говорю, что ты — моя сестра, однако, как старший брат, должен знать подобное. Ясно, Чосо всего лишь сжалился над нами из-за моего брата. Хорошо, раз ты так желаешь знать… Вскоре влетел Юджи, что-то прокричав про тренировку. В городе? Разве не логичнее было бы сделать ее до того, как мы пошли бы на первое задание? *** Невесомый ветер, как пушистое перо, касался кожи — и всё было ярко: дорожки-отблики лучей, будто здесь тысячи полуденниц, и искрящееся зарево заката, видящееся насыщенным жёлтым, вливающимся в густую малину. Но черным пятном на голубом асфальте стояли шаман и проклятие, чудом оставленные наедине. Почему они воспринялись так спокойно? А спокойствия и не было: воздух дрожжал, насыщенный проклятой энергией. Но друг против друга стояли — был третий. Он, увидев, должен нести весть о жизни той, которая и не должна жить — единственной, кто не родилась под небесным проклятием. Но знал это лишь он один. И смерть его должна быть знаком. — Ты, — мужчина кричал, едва не срывая голос, — единственная, кто неподвластен небу! Ты — ошибка, которой и быть не должно. Понимаешь?! Он сделал шаг вперёд, глухо ступая на пыльный камень. Чосо, сомкнув ладонь к ладони, готов пустить в него кровяную стрелу. Да, я видела, Чосо не знал многого, но понимал всё — и то, что я не осознавала. Как и то, почему, когда мужчина назвался моим старшим братом, Чосо сказал, что мой единственный брат теперь — он. — Аой, — спокойно обратился ко мне неродственник, — этот человек сказал, между строк, что, вероятно, старейшины приказали клану шаманов исчезнуть, лишившись силы. И ты состоишь в нем. — Возможно, моя мать — да, но я не имею к нему никакого отношения, — ветер, улилившись, размывал слова. Он гнал тучи. — Однако, старейшины так не считают, — Чосо торсом повернулся ко мне, будто совсем не замечая человека, от которого не чувствовалась проклятая энергия, — Иначе бы не позволили, прежде сами себе, увидеть тебя. И воздух замер. Щебетание сменилось гнетущей, пугающей тишиной. Чосо… Он, я вижу, — мой брат… Ты же сам сказал, что… — Нет… — тихо вырвалось. Мои глаза округлились: а ведь и правда, семья… Нет, та часть, что сторонники старейшин, и, очевидно, он хотят избавиться от меня, как от исключения из правил — убить. — Черт, — у, казалось, близкого человека скрипели зубы, — Твоя мать бежала от нас, хотя мы лишь хотели дать ей мирную жизнь, как обычного человека, как у всех нормальных людей… Но она выбрала тебя!.. Но не успел он договорить, как его пронзила красная стрела, насквозь вышибая дух. А в следующую секунду я почувствовала, что моя голова утыкается во что-то. Ее прижимают. По щекам мокро. А мой брат — враг, который желал моей смерти во имя исполнения закона, диктованного стариками. Но даже так у меня остался один — Чосо. Да, я приму твое предложение, ты… Нет, я. И я буду сильной во имя твое. Вновь шелестел ветер, где-то вдали подхватывая горластых птиц. Мы должны возвращаться — скоро сумерки. Итадори и Годжо, должно быть, потеряли нас, мы же просто ушли за непонятным парнем, просто позвавшим нас.