Мальчики не плачут

      — Слышь, Райнер! А ты чё в субботу делаешь?       — Да ничего вроде, как обычно. А ты чего хотел?       — Да дельце одно к тебе есть...       Они сидели в каком-то дворе на покосившихся качелях: Порко курил, а Райнер, как обычно, составлял ему компанию. Оба бритоголовые, в массивных высоких ботинках и тяжёлых бомберах яркого цвета с дурацкими нашивками на груди — они привлекали слишком много внимания в обыкновенном спальном районе Лондона. Раньше, заметив какого-нибудь пристально смотрящего человека, Райнер раздражался и порывался броситься в драку, но Порко покровительственно клал ему руку на плечо и говорил многозначительное «забей». Со временем Браун научился прятать обиду за эти взгляды глубоко внутри себя. Райнер вздохнул. Обычно после загадочного галлиардовского «есть одно дельце» Порко предлагал пойти к административному зданию писать слово «хуй» на стене, называя это актом протеста. Правда, сейчас он выглядел всё же немного серьёзнее.       — Ну что там у тебя? — Райнер прислонился лбом к холодному металлу и смотрел на товарища.       — Да мать как всегда! — Порко потёр шею и затушил сигарету о подошву бота. — Всё пытается нас с Марселем облагородить. Вчера достала билеты на какой-то концерт юных дарований, чёрт бы их побрал. В еврейском квартале. А ты сам понимаешь — они мне нахуй не нужны. Но и мать расстраивать не хочется. Так вот, ты ж у нас интеллектуал, может сходишь, а? Мы ей скажем, что были, а ты нам в двух словах потом расскажешь, - Порко протянул Райнеру пару смятых бумажных билетов. — Их два, можешь даже девчонку какую взять с собой, они подобную мутотень капец как любят. Мне Марсель так сказал, а он, ты ж знаешь, хуйни не посоветует.       Райнер взял протянутые билеты и покрутил в руках, рассматривая. Действительно, ничего необычного — обыкновенные дешёвые билеты с адресом и временем начала концерта. «Лучшие выпускники музыкальной академии» — гласило написанное крупными буквами название.       — Ладно уж, схожу я на твой концерт, — Райнер сунул билеты в карман.       — Правда? Спасибо! — рот Порко расплылся в улыбке и он хлопнул Райнера по плечу. — Удружил!

***

      Транспорт в еврейский квартал ходил плохо: Райнер почти околел, пока стоял на остановке, и уже хотел было послать к чёрту Галлиардов и их концерт, когда дребезжащий автобус наконец подъехал и угрюмый водитель раскрыл перед ним двери.       — Куда это вы едите в такую рань, молодой человек? — спросил водитель, принимая у Брауна деньги.       — На концерт, — буркнул Райнер и сел ближе к двери.       Наверное, он выглядит странно: бритоголовый бугай с угрюмым лицом — и вдруг на концерт. Браун поймал себя на мысли, что расскажи ему о таком человеке кто-то другой — он бы посмеялся. Через двадцать минут тряски водитель выкрикнул: «Приехали!» и открыл дверь. Театр, адрес которого был указан на билете, находился во дворе дома и с виду напоминал старую промышленную фабрику: запыленный кирпичный фасад, местами забитые досками окна, множество ящиков вокруг. Трудно было сказать, что именно тут проводят свой культурный отдых жители этого района.       Милейшая старушка в клетчатом платье, сидящая у входа, проверила билет Райнера, улыбнулась ему и пропустила вперёд. Внутри было лучше, чем снаружи: аккуратно покрашенные стены с деревянными панелями, большое зеркало прямо напротив входа, гардеробная и буфет, в котором продавали чай и пирожные. Райнера удивляло, что на него никто не обращал особого внимания: не было этих настороженных взглядов, перешёптываний, тыканий пальцем. Все гости концерта были вежливы и приветливы: как друг с другом, так и с самим Брауном. Молодой человек был поражён и даже несколько заинтригован.       — Простите, — обратился он к женщине, которая читала газету, — я...не знаю, где зал...       — Ох, конечно, конечно, вы первый раз у нас? — Райнер кивнул, — видите ту деревянную дверь? Вот вам туда.       Концертный зал потихоньку заполнялся людьми, весело переговаривающимися и обсуждающими программу концерта: пожилые женщины с накинутыми на плечи платках, смеющиеся дети, степенные отцы семейств в начищенных туфлях и ярких ермолках, улыбающиеся женщины — во всём их облике и поведении можно было рассмотреть следы бедности и рабочей усталости, но вместе с тем и воодушевление, какой-то дух единения, который мог царить только в таких общинах, где каждый знал друг друга и имел значение. Здесь, в этом зале, Райнер ощутил себя словно вне времени, будто это не вонючий и пропахший гонениями Лондон, а что-то далёкое и тёплое.       К Брауну подошла маленькая девочка, на вид лет шести, с двумя косичками и бантами, казавшимися больше её головы. Она помялась пару мгновений, переступая с ноги на ногу, потом протянула ему что-то завёрнутое в бумагу и, засмущавшись, убежала. Райнер провёл её взглядом и заметил, что девочка спряталась за женщиной, видимо, своей матерью. Она поймала взгляд Райнера и кивнула на свёрток. Браун развернул его и улыбнулся — внутри лежала булочка, посыпанная сахаром. Он поднял голову и широко улыбнулся, как бы благодаря женщину. Она кивнула ему и вместе с дочерью пошла на свои места. Райнер стоял посреди прохода, держа в руках этот бумажный свёрток и не понимая, почему окружающие его здесь люди так милы и приветливы.       — Молодой человек, — кто-то дёрнул его за рукав куртки, — садитесь скорее, концерт вот-вот начнётся.       Райнер был габаритным юношей, поэтому ему пришлось пробираться к своему месту крайне аккуратно, рассыпая «простите-извините-мне очень жаль» почти на каждом шагу.       Порко был прав: выступающие действительно были юными дарованиями. Нельзя сказать, что Браун был особым любителем классической музыки, но глядя на музыкантов и людей в зале нельзя было не проникнуться общим духом и атмосферой. Он и не заметил, как в приятной обстановке пролетело полчаса, а потом и час. Концерт скоро заканчивался.       — И последний ученик нашей академии — Бертольд Гувер, скрипка!       Зрители захлопали и на сцену вышел юноша, не старше самого Райнера: высокий и худой, с тёмными, неровно лежащими волосами, в аккуратно выглаженной рубашке и вязаном жилете — он производил впечатление ребёнка из семьи с серьёзным воспитанием. У него было серьёзное и может быть даже немного угрюмое выражение лица. Бертольд поклонился, зажал скрипку подбородком, приложил к струнам смычок и...Райнер подался вперёд, прислушиваясь. Музыка была знакомой, но Браун никак не мог вспомнить, где он её слышал. Звуки скрипки отдавались эхом где-то в животе и хотелось улыбаться. Райнер пристально смотрел на молодого скрипача, отмечая все микроэмоции, любое поднятие бровей вверх или движение глаз. Тёмная чёлка упала ему на лоб и Брауну очень захотелось убрать её, чтобы она не отвлекала Бертольда от игры. Гувер и скрипка словно стали одним целым — эта картина впечатляла и завораживала.       Райнер вспомнил, как ещё в школе они с классом ходили на какую-то картинную выставку в галерею. Мальчишки смеялись, тыча пальцами в обнажённые натуры на полотнах, а Райнер ходил тихо и всё рассматривал, впитывая новые знания. Тогда ему на глаза попалась одна картина: скрипач, играющий свои последние ноты у самого эшафота. Название и автора Райнер уже позабыл, но сама картина навсегда осталась в его памяти. Бертольд напоминал ему того человека. Он со своей скрипкой смотрелся до того органично, что казалось, будто они и родились вместе.       Гувер доигрывал последние ноты, старушки рядом с Райнером всхлипывали и вытирали глаза платочками. Вот он закончил, последний раз провёл смычком по струнам и поднял голову, оглядывая зал. Браун вдруг, сам не зная почему, вскочил и громко захлопал в ладоши. Хвала полумраку зала — никто не увидел его слёз. Следом за Райнером кротко захлопали соседки по ряду, а потом и весь зал взорвался аплодисментами. Бертольд расслабленно улыбнулся и поклонился.       Зрители потихоньку расходились, а Райнер всё ещё сидел в своём месте. Хотелось остаться тут навсегда и всю жизнь слушать эту скрипку. Но нужно было идти.       Людей перед театром уже не было. Райнеру стало интересно, ушёл ли уже Бертольд. Он решил подождать его: если он уже ушёл — то ладно, а если нет...Брауну очень хотелось поговорить с ним, спросить, что он играл, давно ли он этим занимается. Парень присел на ящик, лежащий недалеко от входа и стал ждать. Пять минут, десять, пятнадцать — и вот он выходит из двери: старенькое пальто, шея обмотана двумя шарфами, в руках — футляр со скрипкой.       — Эй, привет! — окликнул его Райнер, поднимаясь.       Бертольд остановился и сказал, не оборачиваясь:       — Если ты думаешь, что такой, как я, не сможет тебе навалять, то ты крупно ошибаешься. Я играю на скрипке с шести лет, у меня сильные руки, так что получишь по роже, если полезешь.       Райнер растерянно моргнул.       — А я футболом занимался, так что у меня ноги сильные. Я, эм...могу быстро бегать!       Бертольд обернулся и Браун увидел, как он расслабился, опустив плечи.       — Так ты не «футболист»!       — Ну, — Райнер замялся, — в футбол я в детстве играл, а сейчас уже перестал как-то...Ты если вдруг думаешь, что я бить тебя буду, так не думай так — я просто так людей не колочу.       Бертольд улыбнулся.       — Не буду. Я просто думал что ты из этих, из «футболистов». А потом смотрю — нет, не видел я тебя раньше, значит ты не из них.       — А что за «футболисты»?       Бертольд махнул рукой куда-то позади себя.       — Да есть тут одна гоп-компания, в старом доме, что в конце улицы, квартиру снимают. Так их тут все «футболистами» прозвали: они тоже бритоголовые ходят, ни дать ни взять — мячи. Я с ними даже дрался пару раз, они ж меня и пидором, и ботаном называли, полный набор!       — И ты...не защищался? — Райнер не знал тех парней, но уже хотел их избить. У него было слишком развито чувство справедливости, поэтому юноше было трудно понять: как можно просто так обзывать и бить человека. В некоторых вещах Райнер был чересчур наивен.       — А толку! — Бертольд тоскливо усмехнулся. — Один раз отпор дашь, а они потом только сильнее избивать будут. А у меня руки, — от протянул их в сторону Брауна ладонями вверх, — мой хлеб: моя игра и меня, и семью кормит. Так что я лучше один раз потерплю нахальных идиотов.       Райнер не знал, что сказать. Он и злился, и испытывал стыд за похожих на самого себя хулиганов.       — А тебя как зовут? — Бертольд подошёл ближе и поставил футляр на ящик.       — Райнер Браун.       — А меня Бертольд, — он протянул свою тонкую жилистую руку, — да ты и знаешь наверное, если на концерте был.       Райнер кивнул и пожал протянутую ладонь. Холодная.       — Ты прекрасно играл.       — Правда? — Гувер улыбнулся и смущённо взъерошил волосы на затылке, — скажешь тоже. Не лучше и не хуже других.       — Правда, — Райнер нахмурился и Бертольд удивлённо поднял брови. — А что это была за музыка?       — Это Григ. Я его очень люблю.       Браун хотел сказать что-нибудь умное, но вместо этого только кивнул головой. Бертольд ухмыльнулся.       За короткое время их разговора Райнер успел запомнить, что Гувер часто улыбается: у него появляются морщинки в уголках рта и показываются кончики зубов. Улыбка самого Брауна была больше похожа на оскал, поэтому он стеснялся её показывать и часто прикрывал рот ладонью, когда смеялся.       — Так ты меня тут ждал, только чтобы спросить, что я играл?       — Ну...да, — смутился Райнер.       Он и сам не мог понять, зачем вдруг захотел пообщаться с этим еврейским юношей, ему ведь стоило уже идти к Галлиардам, рассказать, как прошёл концерт. Но он до сих пор торчал тут — неловкий в своих попытках завести новое знакомство.       — А знаешь что? — Бертольд потянулся, становясь ещё выше, потом поднял свою скрипку с ящика, — пойдём ко мне домой. У нас давно не было гостей, мама обрадуется. А я тебе про Грига расскажу или сыграю что-нибудь.       Брауна это добило. Он и так не привык, что к нему относятся доброжелательно, а тут его ещё и зовут в гости. Ещё и человек, так его, Райнера, заинтриговавший. Но хотелось, страшно хотелось пойти.       — Я не против.       — Ну вот и славно, идём! — свободной рукой Гувер хлопнул Райнера по предплечью.       Они вышли со двора и пошли вверх по улице. Бертольд шёл быстро, переставляя длинные худые ноги. Райнер старался не отставать.       — Эй, хочешь понесу твою скрипку?       — Не надо, я сам.       — Тяжело же наверное...       — Райнер! Ты прямо как школьник, желающий понести портфель девочке, — рассмеялся Гувер.       Райнер не понял, что он хотел сказать, но ему понравилось смотреть, как Бертольд смеётся.