Как Трандуил на Торина в суд подал, и что из этого вышло

Пинкин подул на ладонь, потом посмотрел на Барда: — Объявляется десяти... — Дневный, — подсказал Трандуил. —...минутный перерыв, — огласил Бард. Взял Харлампия и направился к двери, распахнув которую, увидел восторженные взгляды селян. Еще бы. Своим представлением они обеспечат их разговорами на пять зим. Закрыл дверь, развернулся, углядел еще одну, поменьше, и решительно зашагал к ней. Разогнался так, что переступил порог, толком не осмотревшись, и оказался в темном, узком, заваленным каким-то хламом помещении. Спрятав Харлампия в карман, Бард пошарил руками вслепую, сделал шаг, другой, запнулся, и что-то упало, загремело. — Вы там живы, достопочтенный... Харлампий? — услышал Бард голос Трандуила. — С судьей все в порядке. Спасибо, — пробурчал он в ответ и сел на нечто, на ощупь напоминавшее плотно набитый мешок. — Влипли мы с тобой, брат Харлампий, ой как влипли, — прошептал Бард, достав черепаха из кармана и положив на колени. — Нее, я понимаю, Витинари Трандуилу поистине королевский подарок преподнес. Этот суд в амбаре, Торин, ты — черепах судейского промысла, я — попаданец. Только посмотри на него. Ожил, глаза блестят, румянец на скулах. Помолодел лет на пятьсот, развлекается. Торин, кстати, тоже не дурак. Не сразу, но шутку понял, подхватил. Одни мы с тобой мучаемся. Да Пинкин, бедолага. Черепах попытался сползти с колен, но Бард его перехватил: — Нее, негоже бросать товарищей по несчастью при первой возможности. Да и бежать некуда. Не знаю, как у тебя, а у меня дети. Трое. Мальчик и две девочки. Мне без них никак. Витинари, гад — доброго тебе здоровья, патриций, — наверняка слежку за домом выставил. Не смогу их из города тайком забрать. — Позволю себе напомнить о праве убежища и предложить для оного мой дворец, — будто слыша шепот Барда, произнес Трандуил. — Протестую! Протестую! — завопил вдруг Бильбо. — Давление на судью. А что? Я в «движущихся картинках» видел. Там адвокат все кричал: «Протестую, протестую». Бард не ответил. Да и Пинкин, свято соблюдавший перерыв, промолчал. Мысль о детях, как обычно, укрепила дух Барда, и из каморки он вышел с высоко поднятой головой. Трандуил встретил его появление легкой улыбкой и отвернулся к сыну. Торин сидел хмур и задумчив. Гномы, передававшие друг другу какую-то снедь, замерли. Пинкин, сосредоточенно следивший за стрелками часов, закрыл крышечку и объявил, что перерыв закончен, заседание продолжается. — Но прежде, чем предоставить слово стороне обвинения, я прошу Торина Дубощита, Короля-под-горой, явить суду предмет спора. Ожерелье из камней Ласгалена. Трандуил еще улыбался, когда мрачный Торин, поднявшись с места, подошел и поставил на стол судьи шкатулку. Когда Торин шел обратно, пока Пинкин рассыпался в благодарностях. И даже когда Бард открыл шкатулку и показал всем присутствующим ее содержимое. Но едва Бард, не сдержав язык, пробормотал: «Украшение женское, что ли», Трандуила будто выморозило. И пальцы Леголаса соскользнули с отцовского плеча. Бард замер. Вот буквально только что Трандуил игрался — вмешивался в речь Пинкина, издевался над происходящим, красовался, насмешничал над Торином, пытаясь уколоть побольней. И даже ответные выпады Дубощита его больше забавляли, чем злили. А тут словно захлопнулся. Закрылся. Заледенел. Да так, что окружающих зацепило холодом. Вон даже Торина пробрало. Коротко взглянув на эльфа, гном вновь приблизился к столу и опустил крышку шкатулки. — Слово предоставляется Трандуилу, князю Лихолесья, — немного дрожащим голосом объявил Пинкин. Леголас на мгновение склонился к отцу, шепнул на ухо и отошел к стене. — Я помню то лето, — голос Трандуила был тих и мертв, — мы давно жили в мире, и даже с гномами Эребора делить нам было нечего. Не буду тратить ваше драгоценное и столь скоротечное время на рассказ, как у нас оказались самоцветы, чей свет затмевал сияние звезд, скажу лишь... они бледнели перед нею. Торин, сидевший опустив голову, с изумлением посмотрел на князя, но Трандуил не увидел. Как не видел Барда, хотя складывалось ощущение, что смотрит он именно в его сторону. Леголас прижался лопатками к стене. Бард зачеркнул надпись о спасении патриция, написал «но не надолго» и нарисовал плаху. — Зная, что мало кто сравнится с гномами в ювелирном деле, я просил Трора, короля-под-горой, дать поручение лучшим из мастеров, дабы те создали ожерелье из камней Ласгалена. Мы сговорились. Трор назвал цену. Я оплатил работу еще до ее завершения. Но я забыл о коварстве гномов, — Трандуил перешел на шепот. — Забыл о безумии, что они прячут за алчностью. Забыл, что в стремлении прибрать в свои руки все сокровища мира, гномы способны на любую подлость. И подлее, страшнее них только дракон. — Как смеешь ты?! — Торин, за неимением меча или секиры, обрушил на стол князя кулак; дерево пошло трещинами. — Как смеешь называть моего деда подлецом?! Трандуил медленно повернулся, посмотрел на гнома, глядевшего на него сверху вниз: — А кто он? Как назвать гнома, что взяв плату вперед, не выполнил обещанное? Вернее, выполнил — ожерелье было сделано и даже явлено мне — но не отдал? — Дед сказал, ты не заплатил. Сказал, что отдавшись власти высокомерия и гордыни, ты посмел заявить — для гномов счастье выполнить твой наказ, и ни о какой плате и речи идти не может. — И ты поверил, Торин? — Он — мой дед. Отец моего отца. — Ты там был и ты поверил? — Он — мой дед. Мой король. Мог ли я усомниться в его словах?! Трандуил поднялся на ноги: — Если так, то ты безумнее Трора. Бард едва успел кинуться меж ними. Потом гномы и Леголас растащили, развели противников в стороны. Все, подумал Бард, игры кончились. — Вы завершили, милорд Трандуил? — осторожно поинтересовался Пинкин. — Я все сказал. — Тогда слово предоставляется Торину Дубощиту, Королю-под-горой. Торин не стал садиться. Посмотрел, как Трандуил положил руки на стол, цепляя рукавами занозы, и отвернулся. — Да, я там был. Я видел, как Трор, мой дед, не отдал ожерелье князю Лихолесья. И я могу лишь повторить его слова — работа была выполнена, но не оплачена. Это все. Торин вернулся на место. Гномы тут же придвинулись ближе, прижались плечом к плечу, словно встали в строй. Фили с Кили, забыв, что теперь они — стражники, присоединились к дяде. Леголас встал за спиной отца. — Теперь, вы можете назвать тех, кто может свидетельствовать в вашу пользу, — предложил Пинкин. — Только я, — ответил Трандуил. — Некого назвать, — эхом отозвался Торин. — Все мертвы. Пинкин беспомощно обернулся к командору. Бард отодвинул черепаха от опасного края стола, к которому тот подобрался, встал и вышел вон. Вернувшись в амбар, Бард достал из шкатулки ожерелье, разложил его на столе, потом спрятал черепаха в карман и одним ударом меча разрубил ожерелье на две неровные части, ибо железу поддалось лишь серебряное плетение. — Вот, — выровняв треснувший стол, Бард положил обе части рядом, будто единое целое. — Теперь каждый из вас может забрать одну из них. Или отказаться от всего. Теперь вы можете забыть о споре. Или продолжить его, найдя другую причину. Теперь вы можете жить дальше в мире, пусть и без согласия. Или начать новую войну... — Теперь вы можете перенести гнев на нас, ибо я представляю здесь людей и прочих жителей Анк-Морпорка. Или подарить всем, в том числе и себе, прощение. Вам решать. Трандуил медленно поднялся, подошел к столу и накрыл ладонью ожерелье, ровно по месту разрыва. Бард никак не мог решиться поднять глаза и посмотреть, а когда нашел в себе силы, понял, что опоздал — Трандуил уже развернулся в сторону выхода. Леголас вышел следом. Торин встал, качнул головой, то ли соглашаясь с какими-то своими мыслями, то ли в ответ на шепот Балина. Потом усмехнулся краем рта и направился к дверям. Гномы потянулись за ним, прихватив с собой Бильбо. — Прибери тут, — попросил Бард Пинкина, показав на испорченное ожерелье, и рухнул на стул. На обратной дороге ему приснился странный сон. Словно он снова в амбаре, стоит на пороге, никем не замечаемый, и видит, как гномы собирают на стол, ставят тарелки и кружки, раскладывают ложки, как Бильбо вытаскивает снедь из большого мешка и перешучивается с Двалином. Как Леголас играет в шахматы против Фили, а Кили шепчет брату прямо в ухо, подсказывая ходы. Как Торин и Трандуил сидят рядом, сдвинув столы, разглядывают какой-то чертеж, и гном водит пальцами по бумаге, объясняя и рассказывая, а эльф слушает, не перебивает. Проснувшись, Бард долгое время не мог понять, где находится, потом услышал, как похрапывает Пинкин, а Харлампий в коробке хрустит листом салата. От реки поднимался туман, и казалось, что лошади тонут в нем. Повернувшись на другой бок, Бард почувствовал, как под рубашку скользнула сырость. Зябко... fin