Геройские монологи

      Зима в этом году выдаётся удивительно снежной и холодной. На полуострове Эгин дуют холодные ветра, наносящие снег, и Шаласса с Илатом гневаются, заковывая землю в ледяную и снежную броню. Улицы Морской Гавани превращаются в трудно проходимые сугробы, и никто без лишней надобности старается не покидать тёплых уютных домов. Такая погода — радость разве что для детей, но аж никак не для старых эльфов, вроде Соршана.       На мороз ноют старые шрамы и ломит кости, и Соршан как никогда чувствует себя старой развалиной. Греется у камина, всё никак не согреваясь, и кутается в тёплый плед. Менан готовит отвары и мази, но они лишь ненадолго облегчают боль.       Благословением Малассы им удаётся избежать смерти и сбежать. Оставить Игг-Шайл навсегда позади себя и больше никогда не возвращаться в него. Они оседают на окраине Морской Гавани, скучном, но безопасном месте, в котором теряются личины, сулящие им погибель. Здесь нет принца Менана; нет и безумца Соршана. Здесь есть лишь немного странная семья двух эльфийских травников и целителей, живущих по законам своей Богини. Люди поначалу шепчутся о них, но интерес их утихает очень быстро, и в конце концов они привыкают к необычным соседям. А они наконец-то могут выдохнуть спокойно, не опасаясь получить кинжал в спину... — Папа! — из полусонной задумчивости Соршана выдёргивает звонкий девичий голосок. Он приоткрывает глаза, несколько туманно и рассеянно глядя на ребёнка перед собой.       Илайя... Дитя случайности, о котором Соршан не мог и мечтать. Разумеется, покидая Игг-Шайл, он не мог оставить там её одну и теперь растил и воспитывал её вместе с Менаном, вызывая тем самым у соседей ещё больше вопросов и пересудов. Впрочем, не то чтобы им было до этого дело... — Я слушаю, милая, — он встряхнул головой, отгоняя вязкую трясину мыслей, в которых тонет как в болоте, сосредотачивая внимание на дочери. Та, заметив это, просияла и широко улыбнулась. — Папа, пошли на улицу! — она с мольбой посмотрела на родителя. — Там столько снега насыпало! — пропищала довольно, предвкушающе зажмурившись, и Соршан, наблюдая за ней, не смог сдержать улыбку. — Если папа плохо себя чувствует, мы можем пойти с тобой вдвоём, — в дверном проёме бесшумно появился Менан, и его негромкий голос успокаивающей мелодией разлился по комнате.       Соршан посмотрел на него, невольно скользя взглядом по худой, но крепкой фигуре бывшего принца; Илайя же с тревогой посмотрела на родителя. Тот ненадолго задумался, с удивлением отмечая, что чувствует себя относительно неплохо. — Я в порядке, — он опустил глаза обратно на дочь и ласково погладил её по светлым волосам. — Я с удовольствием составлю вам компанию, — перевёл взгляд на Менана, ловя искры лукавства, вспыхнувшие в его улыбке и глазах.       Илайя вновь довольно просияла, крепко обняв выпрямившегося отца, когда он встал со своего места, и Соршан улыбнулся, приобняв её за острые плечики. Девочка, впрочем, быстро отстранилась, убежав в соседнюю комнату собираться, и Соршан, обогнув стул, на котором сидел, сделал шаг к Менану. — Ты уверен, любовь моя? — бывший принц сам приблизился к нему, с трогательной заботой заглядывая в синие глаза, положив на плечи Соршану ладони. Тот улыбнулся и подался вперёд, коротко целуя Менана в уголок губ. — Твои лекарства творят чудеса, — тихо ответил он, на что Менан мило смутился. — Так что позволь мне вновь почувствовать себя живым и полным сил, а не дряхлой развалиной. — Всем бы быть такими дряхлыми развалинами, как ты, мой дорогой, — лукаво хмыкнул Менан, отстранившись, на что Соршан издал неопределённый звук.       Втроём в конце концов они всё-таки выбрались на задний двор дома, щедро засыпанный толстым слоем снега. Илайя, радостно пища, тут же с разбегу плюхнулась в ближайший сугроб. Наблюдающий за дочерью Соршан посмеялся себе под нос и зябко повёл плечами. Несмотря на то, что в подземельях, где он провёл бо́льшую часть своей жизни, всегда было холодно, привыкнуть к холодам поверхности он до сих пор так и не смог. — Тебе стоит быть внимательнее, любовь моя! — озорной голос Менана раздался откуда-то сбоку, и стоило Соршану повернуться на него, как куда-то в плечо ему прилетел снежок.       Менан негромко, беззлобно рассмеялся, наблюдая за растерянным выражением лица Соршана. Практически сразу ему, правда, тоже пришлось уклоняться от ответного удара, что получилось не слишком удачно. Какое-то время, смеясь и поддавшись азарту, они забрасывали друг друга снежками, прежде чем Менан не пошёл на рывок, ловко и проворно повалив Соршана в ближайший сугроб. Ухмыляясь, заглядывая в его покрасневшее от мороза лицо, он оседлал его бёдра... и принялся просто засыпать Соршана снегом. — Мы делаем из папы снеговика! — радостно вскрикнула Илайя, с большим удовольствием принимаясь помогать Менану осыпать родителя снегом.       Бывший принц рассмеялся, потеряв концентрацию и бдительность, склонившись над Соршаном, чем тот не преминул воспользоваться: он повалил Менана рядом с собой, смахнув на него шапку сугроба, тем самым оставляя для Илайи широкий простор для деятельности. — Из дяди Менана тоже получится замечательный снеговик, милая, — Соршан ухмыльнулся, на что Менан вновь рассмеялся, тут же принимаясь отфыркиваться от попавшего в рот снега.       В итоге втроём (Илайю в четыре руки под визги взрослые утащили к себе), мокрые и заснеженные, они лежали на снегу и смотрели в серое небо, с которого медленно и тихо падали снежинки. Илайя, лежащая между отцом и его другом, выставила язык, пытаясь поймать их, пока взрослые просто наслаждались тишиной и беззаботностью момента, переплетя за спиной ребёнка кончики холодных озябших пальцев.