Геройские монологи

      Сознание плывёт, и мир вокруг расплывается, теряя чёткие очертания. Пляшут перед глазами кислотно-зелёные пятна, а в ушах бьют по наковальням гномьи молоты. Голова становится совсем тяжёлой, и грань между реальностью и сном стирается окончательно. И Соршан не может понять, что в действительности происходит с ним. Он окончательно сходит с ума?       Тело болит как во время ломки. Боль вытягивает мышцы в крепкие верёвки, выворачивает суставы, отчего хочется залезть себе под кожу, чтобы поставить их на место. Жестокие и опасные игры разума резонируют с тяжёлым физическим состоянием, и Соршан не может понять, что происходит с ним. Он конает в агонии?       Слабость и боль, и галлюцинации — мир переворачивается с ног на голову. Танцует кровавым танцем и смеётся скрипучими голосами на задворках сознания. Кружится, плывёт, смазывается и превращается в гротескную фантасмагорию, пугающую и сводящую с ума. Почему это происходит с ним?       Он горит в огне, что жарче и опаснее огня Шио. Задыхается от жара и сухости, чувствуя, как ком тошноты в горле перекрывает дорогу свежему воздуху. Обливается холодным по́том и дрожит в ознобе, словно обнажённый странник, бродящий по снегам вершин Вантирских гор. И в то же время он горит, сгорает, не в состоянии согреться, и сознание бьётся в конвульсиях, рисуя перед глазами пугающие галлюцинации.       Он падает в бездну, и кажется, что мучительная пытка длится целую вечность, в то время как на самом деле едва сгорает пара факелов.       Лихорадка сражает его внезапно. Это человеческий миф, что эльфы не болеют. На самом же деле как и иные народы подвержены они влиянию различных циклов, и болезни также входят в их число. И часто они приходят внезапно, совершенно неожиданно и, конечно, нежеланно. И где и когда Соршан мог подцепить эту заразу, одна Маласса и знает.       Он горит в огне и дрожит в ознобе, мучимый болью, жаждой и смятением. Страждущий в одиночестве, дезориентированный и агонизирующий. Болезнь забирает все силы и смешивает восприятие, отчего грань между реальностью и больным сознанием стирается окончательно. И Соршану кажется, что пытка длится бесконечную вечность и не закончится никогда, ведь таково его наказание и проклятие за всё то зло, что он сотворил.       Прикосновение прохладной ладони к пылающему лбу ощущается как благословение. Словно Богиня сжалилась над ним и послала ему свою милость. Оно отгоняет боль и разгоняет кровавый туман в сознании, немного и ненадолго проясняя его. И Соршан льнёт к чужой руке, как страждущий к источнику, и выдыхает судорожно, поддаваясь мимолётному облегчению. Если он заслужил хотя бы небольшое снисхождение, пожалуйста, пусть оно останется с ним и разгонит мрак мучительной ночи, в которую он погрузился. Ему так плохо...       Кто-то гладил его по голове. Знакомый тихий голос напевал слова заклинаний. Прогонял боль и успокаивал расшатанное сознание. Соршан шёл за ним, оставляя позади себя расплывающиеся хаотичные фигуры, и жар и холод медленно сменялись приятной прохладой и тишиной. Умиротворённым покоем, которого Соршан не знал, наверно, никогда в жизни.       Напряжённое тело расслабляется, и на смену бреду приходит глубокий спокойный сон. Горячка отступает и становится значительно легче. Менан осторожно гладит друга по взмокшим волосам и позволяет ему отдохнуть. Он присмотрит за ним и сбережёт его покой.